Антония Байетт - Детская книга Страница 99

В день ужина с танцами, который Уэллвуды называли балом, Музей работал до десяти вечера, но Проспер Кейн уговорил руководство Музея закрыть коридор, ведущий к ресторану, раньше обычного, чтобы украсить залы цветами и построить помост для полковых музыкантов – скрипача, виолончелиста, флейтиста, гобоиста, кларнетиста и музыканта, игравшего на рожке. В буфете готовили еду, а в центральном зале ресторана расставили хрупкие позолоченные стулья. Центральный зал проектировался с расчетом, что его будут мыть из ведра; поэтому он был полностью отделан керамической плиткой. Зал был светлый, со светлыми витражами в огромных полукруглых окнах. Сводчатый потолок поддерживали огромные майоликовые колонны минтоновской фабрики, мятно-зеленого и кремово-белого цвета, с танцующими путти; на уровне плеч из колонн торчали крючки для верхней одежды. Пол был выложен шоколадно-коричневой плиткой, цоколи колонн – темной, среднего цвета между бордовым и умброй, а стены – желтыми, зелеными, белыми плитками с полосами и лентами сложных узоров, с текстом из Екклесиаста, выложенным светлой керамикой на красно-буром фоне: «Не в том ли благо для человека, чтобы ел он и пил и позволял душе своей изведать счастье в трудах? – XYZ». Вдоль цокольных панелей стен и колонн резвились и порхали амурчики. На стенах переплелось невероятное количество разностильных орнаментов. Помещение получилось одновременно пышным и утилитарным – нечто среднее между муниципальным молокозаводом и волшебным дворцом. С потолка свисали на позолоченных стеблях электрические шары.

Помещения Королевского колледжа искусств выходили в этот же коридор, и Проспер Кейн предусмотрительно пригласил на бал студентов и преподавателей колледжа, чтобы пополнить ряды гостей. Гости прибывали в ресторанные залы с разных сторон – иные через огромные золотые двери, которые первоначально должны были стоять на входе с Кромуэлл-роуд; другие – кружным путем, через еще открытые внутренние дворики и коридоры. Мрачным звуковым фоном служили уханье молота и визг пилы, доносившиеся из закрытых частей здания, где наконец начали строить дворики и залы по проекту Астона Уэбба, победителя конкурса. Олив, цепляясь за руку Хамфри, сказала, что неизбежная пыль от строительных работ и чехлы, которыми прикрыты сдвинутые с мест стеклянные витрины, словно гробы траурными покровами, напоминают одновременно дворец Спящей красавицы и хрустальный гроб Белоснежки. Посетители Музея глазели на девушек в бальных платьях и бархатных плащах, как на свадебных гостей или на вторжение призраков из иного мира.

В темной, теплой буфетной, отделанной сине-белой плиткой и керамическими панелями с изображением времен года, готовили и сервировали угощение: котлетки из креветок и форели, стаканчики с консоме, пирожные с вишнями, меренги, взбитые сливки. В огромной стеклянной чаше мерцал, исходя ледяным шипением, фруктовый пунш, а в запотевших, покрытых инеем бокалах медленно поднимались пузырьки шампанского, образуя тонкие цепочки. В «зеленой столовой» отцы и матери могли устроиться поудобнее, на креслах в стиле короля Иакова.

Здесь были и другие офицеры с женами, и Бэзил с Катариной, элегантной в черном шелковом платье с верхним кружевным полуплатьем, розами у талии и небольшим треном. И Серафита – без мужа, который, как она сказала, загружает вместе с Филипом печь для обжига. Серафита явилась в красновато-коричневом летящем наряде, который по случайности или намеренно соответствовал двенадцати фигурам работы Берн-Джонса, представляющим не то месяцы, не то знаки зодиака с солнцем и луной – точно никто не знал. Она словно сошла с темно-зеленых обоев со сплетением ивовых ветвей, россыпями вишен и слив. Олив же была одета для танцев в колонном зале: в простое платье из богатой материи, темно-зеленое – темнее минтоновских колонн, – отделанное золотой и серебряной тесьмой.

Проспер открыл бал, пройдясь в танце вместе с Катариной, и сказал комплимент красоте ее дочери. Потом он пригласил Серафиту – она была выше его и умудрялась сочетать грацию с неуклюжестью, делая слишком размашистые пируэты и не попадая в такт музыке. Молодежь сбилась в кучки – юноши отдельно, девушки отдельно, – рассеянно болтая и поглядывая через комнату. Тут были и Джулиан с Джеральдом Матьессеном – они прислонились к стене в темном углу. Проспер прошел мимо них, вернув Серафиту в «зеленую столовую», и на ходу сказал Джулиану, что молодежь должна танцевать и Джулиан за это отвечает. И пошел разговаривать с оркестрантами, одетыми в щеголеватую форму с блестящими пуговицами.

Джулиан оглядел ресторанный зал; зал ему нравился, но он не смел этого высказать, так как знал, что Джеральд презирает эту мешанину деталей и стилей.

– Нам придется танцевать. Кого бы ты пригласил из всех этих красавиц?

– Увы, его я пригласить не могу, – sotto voce[40] сказал Джеральд, кивая на Тома, который стоял отдельно, в парадном костюме, склонив прекрасную голову над группой амурчиков на колонне.

Признание красоты Тома было приятно Джулиану и в то же время на миг преисполнило его глупой, бессмысленной ревностью.

– Вон его сестра, – сказал Джулиан. – Она изменилась. Она всегда была такой мальчишницей.

– Я приглашу твою сестру, – сказал Джеральд. – Тогда мы с ней сможем поговорить о тебе. Легко и просто.

– Лучше не надо, – ответил Джулиан. – Мало ли что она может сказать.

Джеральд двинулся к Флоренции, которая стояла с Имогеной и несколькими студентками Школы искусств. С другого конца зала к Флоренции гораздо решительнее пробирался Герант Фладд. Пока Джеральд добрался до места, Герант успел занять этот танец, к огорчению Флоренции, хотя она записала для Джеральда другой, более поздний танец в хорошенькую бальную книжечку с обложкой ручной работы, творение группы каллиграфов из Королевского колледжа; каллиграфы преподнесли эти книжечки – оригинальные произведения искусства – в подарок для использования на балу. Руки Геранта и Флоренции соединились, он обнял ее за талию и ощутил благоговейный трепет, кровь сильнее застучала в висках. Флоренция ничего не заметила. Она мучилась вопросом: стал бы Джеральд говорить с ней? И если да, то о чем?

Джулиан велел Джеральду пригласить Имогену Фладд.

– Pater[41] хочет, чтобы она не скучала. Она – его протеже.

– Все ясно.

– Ничего тебе не ясно. Он хороший офицер. Заботится о своих солдатах. Студенты для него все равно что солдаты.

– О, если бы это были солдаты, – отозвался Джеральд с комическим унынием. Он послушался и пригласил Имогену.

Некоторое время они плыли меж колонн в торжественном молчании, время от времени сбиваясь с шага. Потом Джеральд задал ей пару вопросов о ювелирном деле. Принятое в Кембридже правило запрещало говорить о работе на светских сборищах. Джеральд считал это правило глупым – он был серьезный человек и не любил вращаться в атмосфере непринужденных бесед ни о чем. Имогена просветлела. Она принялась почти оживленно рассказывать о нововведениях нового преподавателя, Летаби, который отменил унылый обычай копирования древних изображений водяного кресса и принес на занятие живые, жесткие охапки этого растения, чтобы студенты подробно разглядели его и изучили его форму.

– И тогда, – говорила Имогена, – начинаешь по-настоящему понимать, как растут листья на стеблях, и это помогает, когда их надо воспроизводить в серебре. Я вам не надоела своей болтовней?

– Нет. Я люблю узнавать новое. Правда.

Оба улыбнулись. Джулиан увидел эту улыбку и возревновал. Он пошел приглашать на танец бледную Гризельду, но она оказалась первой красавицей бала, и теперь вокруг нее толпились студенты и преподаватели. Тогда Джулиан как бы случайно побрел в сторону Тома, который выходил из центрального зала в «зеленую столовую». Том направлялся к матери, которая сидела в кресле, чуть постукивая носком ноги в такт музыке и каждым дюймом тела протестуя против того, что ее причислили к сидячим пожилым дамам.

«Зеленая столовая» понравилась Тому. Она была похожа на его видение о спящем Ланселоте – выдуманный мир, более реальный, чем жесткие воротнички и начищенные ботинки.

– Я вижу, ты хочешь танцевать, – сказал Том матери. – Ты притопываешь ногой. Пойдем потанцуем, как на празднике Летней ночи.

– Милый, тебе нужно танцевать с девочками, – ответила Олив. – Для этого мы сюда пришли: чтобы ты танцевал с девочками. Я с тобой потанцую после того, как ты пройдешься по разу с двумя юными красавицами, и не раньше.

Джулиан подошел к ним:

– Миссис Уэллвуд, я могу вас пригласить. Я тут на правах хозяина, мне вы не можете отказать. Пойдемте. Том совершенно прав. Я знаю, вам хочется танцевать.

– Иди же, Том. Пригласи девушку, – сказала Олив. Она встала, поправила юбку и ридикюль, протянула руку Джулиану.

Олив и Джулиан элегантно задвигались, довольные тем, как их шаги попадают в такт. Олив сказала: