Автор неизвестен - Мистики и маги Тибета. Страница 11

Новый настоятель обычно именовался господином из Тибета (Пе Кушог), так как он жил преимущественно в Тибете. Он не походил на своего брата ни в чем. Даже в Лхасе он слыл выдающимся ученым-грамматистом, имел высшую степень посвящения и соблюдал безбрачие, что среди духовного сословия в Гималаях было редкостью.

Возглавляемые им похоронные церемонии продлились целую неделю. Блаженные дни пиршества для трапа: в течение этого времени на монастырскую братию изливались щедроты наследника.

Затем Пе Кушог приступил к совершаемому ежегодно обряду благословения монастырских зданий. Эскортируемый хором трапа, распевавших молитвы добрых пожеланий, он прошел по коридорам монастыря, бросая на ходу в каждую комнату немного освященного зерна. Несколько пригоршней ячменя, брошенных им с благосклонной улыбкой и приветствием "Транш Шог" – "Да пребудет здесь изобилие", стегнули по полотнищам моей "палатки-спальни" и рассыпались по столу и книгам в "кабинете". Благоденствие! Благоденствие!… После таких усердных освящений, монастырь должен был бы стать филиалом Райской Обители Великого Блаженства. Тем не менее, монахи, очевидно, чувствовали себя не совсем уверенно. Втайне они сомневались не только в собственных оккультных способностях, но и в оккультных знаниях ученого-грамматиста. А вдруг каким-нибудь бесам удалось избежать уничтожения? Может быть, они только притаились и готовы снова приняться за старое?

Однажды вечером появился гомтшен из Латшена, облаченный во все атрибуты черного мага: пятигранная тиара, ожерелье из бусин, выточенных из человеческих черепов, фартук резного ажурного кружева из человеческих костей, магический кинжал за поясом. Он стоял на виду у всех перед большим костром, чертил фигуры по воздуху жезлом "дорджи" и, читая тихим голосом заклинания, наносил в пространство удары кинжалом. Не знаю, с какими невидимыми демонами он сражался, но в фантастическом освещении пляшущего пламени костра, он сам производил впечатление настоящего дьявола.

Лечение, которое я сама себе прописала, оказалось эффективным. Каковы бы ни были причины моего нездоровья, микробы ли лихорадки, исчезнувшие при перемене места, умственное переутомление, развеянное новизной впечатлений, или же сознательные существа из оккультного мира, побежденные моей решимостью не поддаваться их влиянию, – что бы там ни было, но меня оставили в покое. Тем не менее, во время моего пребывания в Поданге имел место странный случай.

Сидкеонг-тюльку, сделавшись махараджей, вздумал убедить своих подданных отказаться от суеверий и исповедовать ортодоксальный буддизм. Он пригласил одного монаха-проповедника, философа Южной школы, для борьбы против антибуддистских обычаев, таких как колдовство, поклонение духам и пристрастие к хмельным напиткам. Монах этот, по имени Кали Кумар, принялся за дело.

Для махараджи-ламы, настоятеля Поданга, были отведены в монастыре особые покои. Он занимал их в тех редких случаях, когда возглавлял отправляемые монахами религиозные церемонии. В бытность мою в монастыре он провел в нем два дня.

Однажды в предвечерние часы мы пили с ним чай и беседовали о миссии Кали Кумара и других способах просвещения закосневших в суеверии горных жителей.

– Невозможно точно узнать, – говорила я, – каким был настоящий Падмасамбхава, когда-то проповедовавший в Тибете. Несомненно одно. Тибетские "Красные колпаки" из Сиккима сделали его героем легенд, поощряющих пьянство и нелепые пагубные обычаи. Они поставили его изображение на свои алтари и поклоняются под именем Падмасамбхавы злому духу собственного изобретения… Вот точно также, как и вы сами, – сказала я, показывая на статуэтку великого мага, восседавшего на алтаре в глубине комнаты в сиянии горящего у его ног светильника. Следовало бы, – снова было начала я… и прервала фразу. Меня перебили. Между тем, никто ничего не говорил. В комнате было совершенно тихо, но я живо ощущала присутствие какой-то враждебной силы… Третий невидимый собеседник вмешался в разговор.

– Ничего у вас не выйдет, что бы вы ни затеяли, – сказал он. – Люди в этой стране принадлежат мне… Я сильнее вас.

В изумлении внимала я этому беззвучному голосу и решила уже, что он просто был отголоском моих сомнений в успехе предполагаемых реформ, как вдруг махараджа ответил. Он ответил на то, чего я не говорила. Он возражал невидимому противнику его планов:

– Почему это у меня ничего не выйдет? – спросил он. – Возможно, для того, чтобы изменить верования селян и низшего духовенства, потребуется много времени. Будет нелегко уморить голодом демонов, которых они кормят, но победа все-таки останется за мной. – Он шутил, намекая на обычай колдунов приносить животных в жертву злым духам.

– Но ведь это не… – начала было я и запнулась… Мне пришло в голову, что несмотря на отважное объявление войны демонам, принц все-таки не чужд суеверий, и лучше будет ничего ему не рассказывать. Не хочу утверждать, что мое мнение о суевериях Сидкеонг-тюльку было правильным. Он, вероятно, был свободен от них в большей степени, чем я предполагала. Об этом свидетельствует следующий его поступок.

По гороскопу махараджи год, оказавшийся затем годом его смерти был чреват для него всевозможными опасностями. Вера тибетцев в предсказание судьбы по гороскопу незыблема. Желая устранить враждебные влияния, многие ламы, в их числе гомтшен из Латшена, предложили махарадже отслужить принятые в подобных случаях обряды. Сидкеонг-тюльку поблагодарил и наотрез отказался, говоря, что если ему суждено умереть, то он сумеет достойно перейти в мир иной.

Я убеждена, что махараджа оставил по себе память нечестивца. Впрочем, все введенные им новшества и религиозные реформы были отменены. С проповедями, с запрещениями пить пиво в храме было покончено. Какой-то лама просто оповестил местное духовенство о возвращении к старым обычаям и привычкам. Предсказание исполнилось – невидимый враг торжествовал.

Хотя моя штаб-квартира находилась в Поданге, я не совсем отказалась от экскурсий по стране. Во время путешествия я и познакомилась с двумя гомтшенами из Восточного Тибета, недавно поселившимися в Гималаях.

Один из них жил в Сакионге и поэтому именовался "Сакионг-гомтшен". В Тибете считается невежливым называть людей по имени. Всех, кого не почитают ниже себя, именуют каким-нибудь титулом. У этого гомтшена были очень причудливые повадки и широкий ум. Он посещал кладбища и на целые месяцы запирался у себя для занятий магией. Подобно своему коллеге из Латшена, гомтшен не носил строгого монашеского одеяния и не стриг по обычаю волосы наголо, но закручивал их узлом на затылке, как это делают индийские йоги. Длинные волосы у не-мирянина в Тибете служат одним из отличительных признаков аскетов-отшельников и мистиков-созерцателей, так называемых "налджорпа".

До сих пор мои беседы с ламами велись главным образом о философских доктринах махаянистского буддизма, составляющего сущность ламаизма. Но Сакионг-гомтшен ставил эти доктрины не очень высоко и к тому же был с ними плохо знаком. Он имел склонность к парадоксам. "Учение, – говорил он, – бесполезно: оно не дает знания, а скорее препятствует его достижению. Тщетны наши усилия узнать что-нибудь. В действительности, мы постигаем только собственные мысли. Причины, их породившие, недоступны человеческому разуму. Мы стремимся понять эти причины, но нам удается уловить только наши представления о них". Хорошо ли он понимал собственные речи, или же только повторял прочитанное или услышанное от других?

По просьбе принца-тюльку Сакионг-гомтшен тоже отправился в путь с проповедями. Я имела случай видеть, как он проповедовал. Повторяю, "видеть", а не слышать, так как в то время моих знаний тибетского языка было недостаточно, чтобы понимать все, что он говорил. Но в роли апостола он выглядел весьма внушительно. Его пылкая речь, жесты, богатая мимика обличали прирожденного оратора, а испуганные, залитые слезами лица слушателей свидетельствовали о производимом его проповедью впечатлении. Мне не пришлось больше видеть ни одного буддиста, ораторствовавшего с таким эффективными приемами. Ортодоксальный стиль исключает жестикуляцию и раскаты голоса как неуместные при изложении истины, призывающей к победе безмятежного разума.

Однажды я спросила Сакионг-гомтшена: – "Что такое высшее освобождение "тхарпа" (нирвана)? – Он ответил: – Это отсутствие всяких верований, всякого воображения, прекращение деятельности, рождающей миражи.

– Вам следовало бы поехать в Тибет и принять посвящение от учителя "Прямого пути", – сказал он мне как-то, – вы слишком приверженны доктринам секты "ниен теус".* (*Буддизм, исповедуемый в южных странах, на Цейлоне и т.д. – Прим. авт.)

Я провижу, что вы способны постигнуть тайное учение.

– Но каким образом я смогла бы попасть в Тибет, – возразила я, иностранцев туда не пускают.