Николай Рерих - Алтай – Гималаи Страница 21

За три года до отъезда таши-лама велел расписать стены его внутренних помещений. В этой росписи в ясных символах изображены странствования таши-ламы в некоторых странах.

По всему Ладаку рассеяны камни с изображением креста, вероятно, друидическими или несторианскими. Эта древнейшая и теперь заброшенная страна хранит знаки друидов и всевозможные позднейшие символы.

Недалеко от места Будды имеются древнейшие могилы. Их называют древнедардскими могилами. Время их, конечно, значительно старее тысячелетия.

В один день три сведения о рукописи об Иисусе. Индус говорит: «Я слыхал от одного из ладакских официальных лиц со слов бывшего настоятеля монастыря Хеми, что в Лэ было дерево и маленький пруд, около которого Иисус учил». (Какая-то новая версия о дереве и пруде, ранее не слышанная.)

Миссионер говорит: «Нелепая выдумка, сочиненная поляком, сидевшим в Хеми несколько месяцев». (Спрашивается, зачем сочиненная? Почему совпавшая с другими версиями и доводами?)

Еще один говорит: «Этот манускрипт, не есть ли это несторианское предание? Среди них были очень древние и подлинные. Но миссионеры об этом ничего не знают».

Так обсуждается манускрипт. Так медленно выплывают сведения. Главное же – необычайная глубина текста и прекрасное отношение к нему со стороны лам ко всему Востоку.

Хороший и чуткий индус значительно говорит о манускрипте жизни Иссы: «Почему всегда направляют Иссу на время его отсутствия из Палестины в Египет? Его молодые годы, конечно, прошли в изучении. Следы изучения, конечно, сказались на его последующих проповедях. К каким же истокам ведут эти проповеди? Что в них египетского? И неужели не видны следы буддизма, Индии? Не понятно, почему так яростно отрицается хождение Иссы караванным путем в Индию и в область, занимаемую ныне Тибетом».

Учения Индии славились далеко; вспомним хотя бы жизнеописание Аполлония Тианского и его посещения индийских мудрецов.

Другой собеседник напоминает, что в Сирии найдена плита с вырезанным эдиктом правительства о преследовании Иисуса как врага правительства. Эта археологическая находка любопытна для тех, кто отрицает историчность Иисуса-Общинника. Не то ли самое подтверждают маленькие особые монетки – знаки, употреблявшиеся первыми христианами в катакомбах. А древнейшие катакомбы еще существуют до сих пор.

Есть такие любители нагло отрицать, если что-нибудь трудно принимается их сознанием. Но ведь тогда и знание обращается в семинарскую схоластику, а природная потребность клеветы достигает высокой техники. Каким образом недавняя подделка могла проникнуть в сознание всего Востока? И где тот ученый, который написал длинное изложение на пали и по-тибетски? Такого не знаем.

Лама каждый день удивляет и радует нас. Столько он видел, столько он знает и так определенно разбирается в людях. Только что принес сведение, что одно очень близкое нам имя упоминается в старых пророчествах. Нет в ламе ни чуточки ханжества, и для защиты основ он готов и оружие взять.

Шепнет: «Не говорите этому человеку – все разболтает», или: «А теперь я лучше уйду». И ничего лишнего не чувствуется за его побуждениями. И как легок он на передвижение!

Лэ – место замечательное. Здесь предание соединило пути Будды и Христа. Будда шел через Лэ на север. Исса беседовал здесь с народом по пути из Тибета. Тайно и тщательно хранимые предания. Трудно нащупать их, ибо ламы умеют молчать лучше всех людей. Только найдя общий язык – не только внешне физический, но и внутреннего понимания, можно приблизиться к их многозначительным тайнам. Как пришлось убедиться, каждый образованный гелонг-монах знает очень много. Даже по глазам не догадаетесь, когда он согласен с вами или внутренне смеется над вами, зная более, чем вы. Сколько у этих молчальников есть рассказов о проезжих «ученых», попавших в самые смешные положения. И сколько ошибок незнания вынесла печатная бумага Европы. Пришла пора просветления Азии.

Прекрасные голоса у ладакцев. Наряды – странно напоминают русско-византийские уборы. Часто вместо шкуры за плечами – расшитая узорами матерчатая накидка, дающая впечатление древнего корзно (византийская мантия-накидка). Высокие, расшитые шапки, точно боярские. За поясом металлическое хранилище для пера и пара свирелей, наполняющих вечернее время зовущими мелодиями. Во время полевых работ – на головах венки из ячменя и цветов. И песни – такие звонкие, радостные, как природа Ладака.

Опять приехал король Ладака. В результате мы поживем в его замке. С этого места поучений Иссы, с террас высоких, надо написать серию всего, что видно оттуда. На высоких, очищенных ветрами местах бывали знаки больших общений. Конечно, места изменились: разрушения и созидания сменяли друг друга. Завоеватели наносили новые нагромождения, но основной силуэт остался невредимым. Горние обрамления так же как и прежде венчают землю, те же сверкающие звезды и волны песков, как застывшее море. И оглушающий, отрывающий от земли ветер…

Вот и место Будды. Оно изглажено временем. Предание говорит об «очень большом и древнем строении», но теперь лишь устои утесов и щебень напоминают о разрушении. Старые тесаные камни пошли на постройку позднейших ступ, которые в свою очередь успели рассыпаться. Одно лишь обстоятельство несомненно – вы стоите на месте древнего строения. Невдалеке старинная деревня и остроконечная груда развалин – остатки древнего укрепления, слившегося как монолит.

Дни заняты водворением в ладакском дворце. Приходят толпы народа, послы из Лхасы, тибетские торговцы, старшина-аксакал, тасильдар (кашмирский уездный начальник) и опять – король Ладака.

Пришел сам старый король-лама. Несмотря на бедность, с ним пришло до десяти провожатых лам и родственников. В беседе выяснилось, что семья короля знает рукописи об Иссе. Они же сказали, что многие мусульмане хотели бы завладеть этим документом. Затем беседовали о пророчествах, связанных с Шамбалою, о сроках, о многом, что наполняет действительность красотою. Уходит король-лама, и толпа в белых кафтанах почтительно склоняется перед ним. Просто и красиво.

Так же просто вчера на улице женщина, возвращаясь от жнивья, подошла и протянула руку в рукопожатии привета. Теперь они жнут золотой ячмень. Вереницы людей, с венками цветов на головах, несут за спиною связки золотых колосьев и поют звонко и радостно, поют золотыми полноголосными гирляндами.

Живем в ладакском дворце. Развалины итальянских замков бледнеют перед этим живописным нагромождением, вознесшимся среди чаши разноцветных гор. Где мы встречали такие высокие террасы крыш? Где мы ходили по таким разрушенным закоулкам? Это было на картине «Мехески – лунный народ». Да, это те самые башни. Только здесь живут не мехески, а потомки Гессер-хана. Короли Ладака ведут свое происхождение от героического Гессер-хана.

Как прекрасно, что Юрий знает все нужные тибетские наречия. Только без переводчика люди здесь будут говорить о духовных вещах. Сейчас нужно брать – в полном знании, в ясном, реальном подходе. Любопытство – неуместно. Только настойчивая любознательность!

Восьмого сентября – письма из Америки. Многие вести нас здесь уже не застанут. Письма шли шесть недель – удачно попали на пароход.

В комнате, избранной как столовая, на стенах писаны вазы с разноцветными растениями. В спальне – по стенам все символы Чинтамани, камня сокровища мира. И черные от времени резные колонны держат потемневший потолок на больших, берендеевских балясинах. Низкие дверки на высоких порогах, и узкие окна без стекол. И вихрь предвечерний вольно гуляет по переходам. Пол покрыт яркендскими цветными кошмами. На нижней террасе лает черный пес Тумбал и белый Амдонг. Наши новые спутники. Ночью свистит ветер и качаются старые стены.

Пишу в верхней палате, имеющей выход на все крыши. Двери с широкими резными наличниками, колонны с тяжелыми расписными капителями. Приступочки, ступеньки и патинированный временем темный потолок. Где же я уже видел эту палату? Где же уже играли те же пестрые краски? Конечно, в «Снегурочке» – в чикагской постановке. Входят мои и говорят: «Вот уж подлинный Берендей в своей собственной палате».

Кончилась «Берендеевка» раньше, чем думали. Осень не ждет. Надо пройти Каракорум до осеннего северо-восточного ветра. Путь на Шайок[163] хорош, но длиннее на неделю; кроме того, жители разобрали мосты на топливо, а вода поднялась на человеческий рост. Остается путь через Кардонг и Сассер перевалами. Много разных повелительных соображений заставляет ускорить срок пути. При большом караване делаешься подневольным.

И с конями, и с мулами, и с яками, и с баранами и со псами по старому пути, но со знаками новых возможностей пойдем на горы. А там внизу – к пустыням. Неужели сойти с гор? Но стихия песков тоже зовуща, а пустынные ночи и восходы тоже сверкающи. И в этом сверкании красоты – весь смысл и надежда.