Николай Рерих - Алтай – Гималаи Страница 22

И с конями, и с мулами, и с яками, и с баранами и со псами по старому пути, но со знаками новых возможностей пойдем на горы. А там внизу – к пустыням. Неужели сойти с гор? Но стихия песков тоже зовуща, а пустынные ночи и восходы тоже сверкающи. И в этом сверкании красоты – весь смысл и надежда.

Каракорум – «Черный трон». За ним Китай – опять старая вотчина Будды.

На красном коне, с красным знаменем неудержимо несется защищенный доспехами красный всадник и трубит в священную раковину. От него несутся брызги алого пламени, и впереди летят красные птицы. За ним горы Белухи, снега, и Белая Тара шлет благословение. Над ним ликует собрание Великих Лам. Под ним – охранители и стада домашних животных как символы места.

Эта замечательная старинная тибетская картина была принесена нам в последний день жизни в Ладаке.

Кончают грузить яков. Сейчас идем! День сверкающий.

18 сентября 1925,

Ладак

VI. Лэ – Каракорум – Хотан

(1925)

18 сентября

Наконец можно окончательно оставить всю кашмирскую ложь и грязь. Можно забыть полуразрушенный Шринагар. Можно забыть, как победители играют в поло и гольф, когда население гибнет в заразах и полном отупении. Можно отвернуться от подкупных чиновников Кашмира. Можно забыть нападение вооруженных бандитов на наш караван с целью задержать его. Пришлось шесть часов пробыть с поднятым револьвером. А в довершении всего полиция составила от нашего имени телеграмму, что мы ошиблись и нападения не было. Кто же тогда ранил семь наших людей? Можно пожать плечами на <…> невежественность <…>. Даже моравская миссия в Лэ не отстала и уведомила нас о согласии сдать нам один из их домов, если я дам подписку, что не будем заниматься «пропагандой религиозной, полурелигиозной и т. д.». При этом никто не мог пояснить, что значит таинственная «полу… и т. д.». Кто же даст подписку в том, что не нарушит никому не понятных пределов «полу… и т. д.». Обошлись и без помещений миссии – во дворце ладакского короля. Только в горах чувствуете себя в безопасности. Только в пустынных переходах не достигает вас невежественность.

19 сентября

Решительные сообщения приходят в последний час. Так мы узнали о подлинности рукописи об Иссе. В Хеми лежит действительно старый тибетский перевод с манускрипта, написанного на пали и находящегося в известном монастыре недалеко от Лхасы. Наконец узнали преемственность очевидцев. Сказки о подделке разрушены. Есть особый смысл в том, чтобы рукопись сохранно лежала в Хеми, или Хемис. Есть особое значение в том, что ламы так тщательно скрывают ее. Этой рукописи уместно лежать около Лэ, где была проповедь Иссы об общине мира, еще до проповеди в Палестине. Важно лишь знать содержание этого документа. Ведь рассказанная в нем проповедь об общине, о значении женщины, все указания на буддизм так поразительно современны. Понятно, почему рукопись сохранилась именно в Хеми. Это один из старейших монастырей Ладака, счастливо не разрушенный во время нашествия монголов и при гонениях на буддизм невежественными ордами Зоравара.[164] Укромное положение монастыря, быть может, помогло его сохранности. Путь Великого Общинника проходил из Индии около этого места. Ламы знают значение документа; но почему миссионеры так яростно восстают и порочат рукопись? Неужели общинный облик Иссы и защита женщины им не нравится? Порочить так называемые апокрифы всякий умеет; для порочения много ума не надо. Но кто же не признает, что очень многие «апокрифы» гораздо более основательны, нежели многие официальные свидетельства. Всеми признанная Краледворская рукопись оказалась подделкой, а многие подлинники не входят в чье-то разумение. Достаточно вспомнить про так называемое Евангелие Эбионитов,[165] или Двенадцати. Такие авторитеты, как Ориген, Иероним, Епифаний,[166] говорят о существовании этого жизнеописания. Ириней,[167] во втором веке, знает его, а где же оно теперь? Вместо бесцельных споров лучше, по-человечески, продумайте факты и мысли, сообщаемые в жизнеописании «Иссы (то есть Иисуса), лучшего из сынов человеческих». Оцените, насколько содержание манускрипта близко современному сознанию. И подивитесь, как широко знает весь Восток об этом документе.

В конце концов важен не самый манускрипт, но важнее жизненность этой идеи в умах Азии.

Долго грузились на яков. Кони, мулы, яки, ослы, бараны, собаки – целое библейское шествие. Караванщики – целый шкаф этнографического музея. Прошли мимо пруда, где, по преданию, впервые учил Исса. Влево остались доисторические могилы, за ними – место Будды, когда древний основатель общины шел на север через Хотан. Дальше – развалины строений и сада, так много нам говорящие. Прошли каменные рельефы Майтрейи, при дороге напутствующие дальних путников надеждою на будущее. Остался позади дворец на скале, с храмом Дуккар – светлой, многорукой Матери Мира. Последним знаком Лэ было прощание ладакских женщин. Они вышли на дорогу с освященным молоком яков. Помазали молоком лбы коней и путников, чтобы придать им мощь яков, так нужную на крутых подъемах и на скользких ребрах ледников. Женщины проводили нас.

До самого Кардонга подъем легкий. Жаркое солнце зашло и к вечеру поднялся пронзительный ветер и холод. Лагерь пришлось разбить на голой арктической поляне под режущим ветром. Кашмирцы лукаво не показали ладакцам многие вещи. В сумерках под вихрем шла неописуемая суматоха.

Над нами стоял запорошенный снегом Кардонг! Он высился недоступно.

20 сентября

Поднялись на яках через перевал в три часа утра. Эти грузные мохначи действительно незаменимы своей мягкой поступью и устойчивостью, конечно, при условии из приручения. Дикий як совершенно неукротим. Однажды тибетцы поставили для китайского полка необъезженных яков и немедленно три четверти наездников оказались сброшенными на землю. Подъем наш был нетруден. Вид с Кардонга величественен, но вся северная сторона Кардонга представляет крутой, мощный глетчер. Спуск очень утомителен и опасен. Пришлось идти и ползти.

Мы видели, как один груженый як сорвался и стремительно полетел по гладкому ребру ледника. Но на самом краю пропасти як весь сжался и крепко уперся своими короткими, крепкими ногами. Многие животные и люди начинают страдать кровотечением и головной болью на подъемах выше 16000 футов (~ 4900 м). На дороге уже видна замерзшая кровь. Уже мелькнул остов павшей лошади. У нас все благополучно. После перевала нам говорят о целом караване, замерзшем на Кардонге; караван балтистанцев, около ста коней, весь найден замерзшим. Некоторые замерзли как бы крича, держа руки у рта. Даже осенью пальцы на руках и ногах очень легко стынут. Приходится оттирать снегом. Рисовать почти невозможно. Можно представить, каково здесь зимою. Но прекрасен этот грозный глетчер! Далеко внизу бирюзовое озеро. Говорят, очень глубокое. Путь весь сложен из гигантских валунов. Обернетесь, и покажется пройденное – непроходимым.

21 сентября

После трудностей перевала – легкий путь. После пронзительного холода – жара и яркое солнце. Жаркие пески и уходящие горы со снежными оторочками. Русла ручьев. Иногда ручеек исчезает в каменистых нагромождениях, и лишь гулкий шум выдает поток невидимой воды. Повсюду терновники, тамариск. И приветливые люди, жители долины реки Нубры.[168] Сама река в разливе бывает мощным потоком. Сейчас, осень, течение разбилось на многие русла, необыкновенно замысловатого и красивого рисунка. Идем дальше обычной остановки.

Ночевали в Террите,[169] в настоящем тибетском доме. В нашем стане три партии: буддийская, мусульманская и китайская. Не обходится без взаимных недоверий, подозрений. Едят отдельно. Наш старший Лун-по, оказывается, сын лехского старшины и является крупным помещиком. У него всюду поместья и дома: и в Лэ, и в Хеми, и в Террите, и во многих местах Чантанга.[170] Он рассказывает, сколько монастырей разрушено во время бывших нашествий. В одном из его домов имеются такие развалины, полные обломков статуй и остатков поврежденных книг. Жалеем, что Лун-по пришел к нам только в последние дни. Это он пришел и на вопрос, кто он, гордо вскинул головою и звонко отчеканил: «Бодхи», то есть буддист. Он рассказывает также, что его брат состоит казначеем в Хеми и знает, сколько там скрытых предметов, не показываемых проезжим. Лун-по хочет остаться с нами, он хочет идти по разным странам, хочет учиться русскому, но просит об одном: «Не режьте мою косу!» А коса у него отличная, черная до колен. Мы успокоили его. Никто на его национальную гордость не покушается. Очевидно, он уже знает, что в Китае указано резать косы, а в Тибете запрещено высовывать язык в знак преданности и признательности. А Лун-по в минуту удовольствия любит высовывать широкий, здоровый язык. Он хороший спутник для высот и ледников, но в дому трудно вмещаем. Подходим к его поместью. Он просит не стоять в шатрах, а переночевать в его доме. С гордостью показывает ворота-чортен[171] с яркой росписью на стене. Здесь много полей и плодовых деревьев. Ночуем в расписной тибетской комнате. Яркий карниз. Широкое окно, низкая широкая дверь с большим кольцом запора. Песочный пол устилается цветными кошмами. В рисунке орнаментов часто повторена свастика. Посредине комнаты грузная колонна и на широкой пилястре изображение Чинтамани – Сокровища Мира.