Сергей Хольнов - Магия чувственных представлений. Развитие неординарных способностей Страница 4

Вообще-то, советский период истории России был весьма сумбурен и неоднозначен с точки зрения её взаимоотношений с северным буддизмом. Тут и советские экспедиции в Монголию и Тибет, и чудовищное по масштабам разграбление святынь Бурят-Монголии, и сталинские гонения на лам... С другой же стороны, — союзнические, а потом и самые добрососедские отношения с буддийской Монголией, и даже присоединение в 1944 году к нашей стране автономного буддийского княжества, ставшего ныне республикой Тыва. Не буду касаться этих исторических перипетий, напоминающих порой политический детектив — тот, кого они интересуют, может обратиться к соответствующей литературе. (В минувшем году, кстати, наконец-то, увидела свет книга петербургского историка А.И.Андреева «Храм Будды в Северной столице», явившаяся результатом многолетних скрупулёзных исследований автора в данной области.)

Следует ещё сказать несколько слов о проникновении на Запад традиции суфиев. Знакомство с ней россиян началось с появления прежде в Москве, а потом и в Петербурге в начале двадцатого столетия таинственного и могучего господина Гурджиева и открытия им в двух российских столицах своих мистических школ. Чуть позже, кажется, в четырнадцатом или пятнадцатом году, в Петербурге увидела свет первая небольшая ознакомительная работа по суфизму Инайат Хана. Я связываю между собой эти события.

Очень скоро, однако, в начале двадцатых годов, после безуспешных скитаний по большевистской России в поисках удобного места для своей работы Гуржиев с частью учеников навсегда Россию покидает, чтобы осесть во Франции. Там он благополучно переживёт гитлеровскую оккупацию и уйдёт из жизни в 1949 году, насмехаясь в последний миг над беспомощностью своих растерянных и опечаленных учеников. Посланцев суфизма такого масштаба Россия, да и весь, пожалуй, западный мир, больше не имели.

Наконец, в семидесятые годы минувшего столетия благодаря книгам К.Кастанеды мы узнали о мистической традиции толтеков. Многих сразила сама новизна этой действительно неведомой нам до той поры линии мистицизма. Кому-то книги Кастанеды помогли лучше разобраться в том, что люди почерпнули в других учениях, большинство же читателей, я думаю, пленила сама романтика его эмоционального высокохудожественного повествования...

Лишь спустя некоторое время мы начали понемногу разбираться в том, что предложили нам толтеки: использование психотропных веществ — так это уже было во многих традициях, перепросмотр — нечто подобное имеется и у буддистов и у суфиев, осознанное сновидение — им, кажется, и йога занималась, и буддийские школы ваджраяны, и шаманские культы народов Сибири, да и некоторые другие мистические течения... Что же до апофеоза практики, до прекращения внутреннего диалога и остановки мира, то сие декларируется самим классическим определёнием йоги: «читта вритти ниродхам» — помните? «Удержание умственной субстанции от колебаний» — как-то так. В общем, триумфальное шествие по земному шарику книг Кастанеды в одних умах порядку прибавило, в других поубавило — всё, как обычно и бывает. Вместе с тем, эти книги вернули нам уже утраченную, казалось бы, способность к пантеистическому восприятию мира, расширив тем самым наши границы.

Думаю, и этого неполного обзора проникновения мистических идей в так называемый цивилизованный мир вполне достаточно, чтобы понять, как много потенциальных возможностей имеется в нашем распоряжении.

На этой мажорной ноте я, с вашего позволения, закончу вступление и перейду к основной части книги.

Глава 1. Магическая энергосистема человека

Мне кажется, будет уместно начать эту главу, — в общем-то, тоже ещё вступительного характера, — одной старинной притчей. Рассказывают, что как-то раз Чжуан Цзы (а это, да будет вам известно, величайший даосский мудрец) уснул, и приснилось ему, что он — мотылёк. Потом, пробудившись ото сна, Чжуан Цзы заявил ученикам, что не знает теперь, что и думать: то ли он — Чжуан Цзы, которому приснилось, будто он — мотылёк, то ли всё-таки он — мотылёк, которому продолжает сниться, что он — Чжуан Цзы.

Разве с вами никогда не случалось ничего подобного? Не до такой степени, конечно, чтобы, выбравшись из-под одеяла, взмахнуть крылышками и... полететь?

Быть может, вас что-то пробуждало в самый разгар интенсивного живого сна. И вы не сразу возвращались к реальности — некоторое время в вашем осознании оставалось ещё какое-то странное смешение образов и ощущений, особенно ощущений. И для того, чтобы полностью восстановилось ваше нормальное восприятие мира, потребовалось время. А в придачу к нему, ко времени — ещё какие-то привычные для вас акты восприятия. К примеру, неплохо помогает в таких случаях кратковременная утренняя дискуссия с женой на тему о том, чья очередь заваривать кофе. Очень бодрит также курс интенсивной утренней терапии, поступающий к вам из-за окна, где до изумления противно завыл соседский автомобиль.

Но если отвлечься от всего этого — во времена Чжуан Цзы на повозки, кажется, не устанавливали сигнализацию, — то мы можем признать, что и то и другое, наши и сон и явь, сформированы актами восприятия, истинными или мнимыми, а если воспользоваться языком философии — объективными или субъективными. В этом отношении весьма ловко сплутовал столь популярный некогда в нашей стране марксизм, установив в качестве главного и единственного критерия объективной реальности субъективное ощущение. («Материя — это объективная реальность, данная нам в ощущении».) Я хочу лишь подчеркнуть, что даже ригидный советский материализм не сумел подобрать ничего более авторитетного для экспертизы человеческого опыта познания, нежели наши чувства и ощущения. Да, потому что ничего иного для этой цели мы попросту не имеем. К счастью, нам ничего другого и не требуется — вполне достаточно и этого.

Под словом «это» в данном случае, прежде всего, подразумевается главный инструмент человеческого восприятия — наши чувства. Их, как нам известно с детских лет, всего пять: зрение, слух, осязание, вкус и обоняние.

Однако, согласно самым авторитетным представлениям любых психо-мистических традиций и связанных с ними школ, берущих начало в Арьяварде, древней Индии, и получивших сегодня широкое распространение на Западе, органов чувств (индрий, снскр.) у нас — целый десяток. Вот вам — первое ценное противоречие, устраняя которое, мы, наверно, сумеем разобраться в одной важной особенности нашего осознания, которая опять-таки связана с понятием сна и яви, или реальности и воображения.

Итак, почему же у йогов, индийских или буддийских, ровно вдвое больше чувств, чем у нас? Давайте в этом разберёмся. Во-первых, индийские индрий — это органы, не в механическом смысле, конечно, как наши руки или губы. Потому что видеть, слышать, осязать нечто — всё это суть наши действия, для которых необходимы органы. Причём мы пользуемся своими чувствами (индриями) для двух принципиально разных по типу целей — во-первых, для получения какой-то информации извне в виде зрительных, слуховых и прочих образов. А во-вторых, — для реализации той информации, которая уже заложена в нашем сознании, точно на жёстком диске компьютера. Вот для этого типа чувств индусы тоже выделили пять отдельных органов, и получилось, что индрий у нас десять. (Последние пять и названы индусами органами действия.)

Приведу пример, чтобы уже окончательно разобраться в этом важном вопросе. Предположим, вы смотрите на дерево, и при этом ваше осознание фиксирует его сложную форму, интенсивный зелёный цвет его листвы с разнообразными оттенками, а также голубой фон неба за деревом и многое другое. В этом акте восприятия вами автоматически задействуются зрительные рецепторы двух типов: хроматические (цветовые) рецепторы — консы, которые сконцентрированы в центре глаза, и ахроматические (не цветовые) рецепторы — палочки, расположенные на периферийных участках глаз, (потому, кстати, наше периферическое зрение ахроматично; тут все люди — дальтоники.)

Затем, уже в другое время и в ином месте, вам зачем-то понадобилось восстановить в памяти зрительный образ дерева, или, попросту, вспомнить его. Если вы выполните это идеально, то есть восстановите в точности ту же картину, которую вы некогда видели наяву, то в вашем головном мозге (причём в его левом полушарии, если вы — «правша») возбудятся те же самые нервные клеточки, что и в первом случае. Что же при этом произойдёт? Вы точно так же получите информацию о дереве в виде его зрительного образа, но получите её на сей раз не через свои зрительные рецепторы, а непосредственно из памяти. В этом случае, по модели индусов, вы воспользуетесь уже другой индрией — той, что является органом действия. Таким образом, для каждого из пяти наших чувств имеется пара органов (индрий): один — для получения так называемой объективной информации через специализированные рецепторы, другой — для её «скачивания» из памяти — сознательной, подсознательной, а то даже и сверхсознательной, связанной с ноосферой, или коллективным бессознательным. Это очень просто, но следует хорошо это понять, чтобы избежать в дальнейшем ненужных вопросов. Точно так же у нас имеется по паре и всех прочих органов восприятия — слуха, осязания, обоняния и вкуса. Согласно представлениям индусов, управляет всем этим хозяйством специальный орган нашего сознания манас, которому подчинены индрии. Разумеется, кто-то должен собирать наши разрозненные чувственные впечатления, как-то их группировать и превращать во что-то осмысленное. Вот этим манас и занимается. Можете попытаться почувствовать его в себе как присущую вам способность сознательно группировать различные чувственные представления. Ну, например, зрительно представьте себе розу, потом — опять-таки в уме — потрогайте её листья и лепестки, наконец, почувствуйте её тонкий аромат... У кого-то получится лучше, если с аромата и начать, а затем перейти к зрительным и кинестетическим образам. Как бы то ни было, это может проделать всякий из нас — кто-то лучше, кто-то хуже, — поскольку помимо органов чувств у нас ещё имеется манас, или наш чувственный управляющий.