Место, роль и значение религий в современном мире - Константин Михайлович Долгов Страница 69

В это время Леонтьев пишет рассказы, повести, романы, в которых пытается найти смысл своей жизни, подступиться к пониманию и решению мучивших его проблем. Он ставит вопросы о соотношении добра и зла, прекрасном и безобразном, об истине и лжи, любви и ненависти, и конечно, о смысле жизни, о том, как человек должен жить в этом мире, вести себя с окружающими его людьми и природой, какие цели ставить перед собой и какими средствами их достигать. В его художественных произведениях чувствовался незаурядный писательский талант, однако никто из его ближайшего окружения не мог оценить уровень его таланта и произведений. И когда он узнал, что недалеко от него проживает великий русский писатель Иван Сергеевич Тургенев, то, набравшись смелости, отнес ему одну из своих рукописей. Тургеневу сочинение понравилось, и он поддержал намерение Леонтьева заниматься литературой, но при этом заметил, что это требует от человека полной самоотверженности, отказа от семьи, различного рода утех и наслаждений, по существу, требует посвятить литературному творчеству всю свою жизнь.

Тургенев вводит его в писательскую среду того времени. Окрыленный этой поддержкой, Леонтьев с головой уходит в литературное творчество и пишет действительно талантливые рассказы, повести, романы, отличавшиеся от остальных и языком, и новыми сюжетами, и глубиной постановки вопросов и их осмысления.

Однако этот тяжелый и действительно самоотверженный труд не принес ему того душевного удовлетворения, на которое он рассчитывал, и он опять начинает метаться в поисках своего жизненного пути.

Разразившаяся Крымская война как бы прервала эти поиски, поскольку он, досрочно окончив медицинский факультет, добровольно отправился в действующую армию лекарем. В известной степени это было его временным спасением от осаждавших его тяжелейших душевных мучений. Казалось, он нашел здесь свое место. Его патриотизм, любовь к России и Отечеству проявились здесь сполна. Он восхищался героизмом русских солдат и офицеров и сам вел себя героически, не боясь никаких обстрелов, атак, наступлений неприятеля и т. д. И хотя для лечения раненых солдат и офицеров недоставало лекарств, он делал все возможное, чтобы вылечить их и поставить на ноги. Он даже наслаждался этой военной жизнью и считал войну не бедствием, а чем-то действительно спасительным, но это восхищение воинским героизмом завершилось для него опять-таки глубоким разочарованием. Он ушел в отставку, какое-то время работал домашним лекарем у одного богатого помещика, затем вернулся в родное поместье, затем в Петербург и опять занялся писательской деятельностью.

Однажды Леонтьев случайно встретился с человеком, состоявшим на дипломатический службе, рассказы которого заронили в нем интерес к дипломатии, и он решает стать дипломатом. После сдачи соответствующих экзаменов его зачисляют на дипломатическую службу и вскоре направляют в Кандию (Греция), где начинается новый этап в его жизни.

В этот период Леонтьев как дипломат получает широкие возможности изучения стран своего пребывания, обычаев, нравов народов этих стран, их самобытные культуры и, разумеется, политики и дипломатии Востока и Запада, не говоря уже о России, что необычайно расширило и обогатило горизонты его знаний, культуры и, естественно, позволило конкретно изучать деятельность политиков и дипломатов европейских и восточных стран. Кроме того, поскольку в его обязанности, особенно когда он был консулом в Салониках, входили сношения с русским монастырем и русскими скитами на Афоне и вообще со всеми афонскими монастырями, он очень близко и основательно познакомился с афонскими монахами, старцами, их образом жизни и воззрениями.

Именно в этот период Леонтьев особенно усиленно занимается изучением политики, дипломатии, религии, этнографии, психологии народов, о чем свидетельствуют его сочинения по всему спектру этой тематики. Именно тогда зарождаются и формируются основные понятия и категории его миросозерцания, которые он будет развивать все последующие годы своей жизни.

В своих произведениях он размышляет об истоках православия, истоках российской государственности, русской культуры, взаимоотношений Востока и Запада, «Восточном вопросе», либерально-эгалитарном прогрессе, о грядущих войнах и революциях и т. д.

Спас Неруктворный. Новгород Великий. Вторая пол. XII в.

Спас Неруктворный. Новгород Великий. Вторая пол. XII в.

Так, в сочинении «Византизм и славянство» Леонтьев показывает значение византизма для России, ее государственности. По его мнению, в целом византийский кесаризм опирался на две силы: христианскую религию и древнее государственное право. Упав на весьма развитую, богатую социально-экономическую, культурную почву Западной Европы, византизм породил там эпоху Возрождения. В России же византизм пал на дикую, первозданную, неприготовленную почву, в связи с чем «он глубоко переродиться у нас не мог, как на Западе, он всосался у нас общими чертами своими чище и беспрепятственнее»[429]. В этом смысле эпоха Возрождения в России началась на два века позже.

При всех неизбежных исторических изменениях византизм в России оставался по существу тождественным самому себе, не претерпев существенных трансформаций и сохранив три основных элемента: «византийское Православие, родовое и безграничное Самодержавие наше и, может быть, наш сельский поземельный мир… Царизм наш, столь для нас плодотворный и спасительный, окреп под влиянием Православия, под влиянием византийских идей, византийской культуры. Византийские идеи и чувства сплотили в одно тело полудикую Русь»[430]. Именно византизм, как подчеркивает К. Леонтьев, дал Руси силу перенести и свергнуть татаро-монгольское иго, побеждать в войнах с Польшей, Швецией, Турцией, Францией. Больше того, Леонтьев пророчески замечает, что Россия, если будет сохранять и придерживаться традиций византизма, сможет выстоять и выдержать натиск всей объединенной Европы (что и было продемонстрировано в двух мировых войнах в XX веке).

Леонтьев видел в византизме то ядро, тот стержень, опираясь на который, Россия сможет преодолевать любые трудности на пути ее исторического развития. Неслучайно он дает глубокое, емкое и конкретное определение византизма, сравнивая его с обширным вместительным зданием, имеющим четкую, ясную внутреннюю архитектонику: «Мы знаем, например, что византизм в государстве значит — Самодержавие. В религии он значит христианство с определенными чертами, отличающими его от западных церквей, от ересей и расколов. В нравственном мире мы знаем, что византийский идеал не имеет того высокого и во многих случаях крайне преувеличенного понятия о земной личности человеческой, которое внесено в историю германским феодализмом; знаем наклонность византийского нравственного идеала к разочарованию во всем земном, в счастье, в устойчивости нашей собственной чистоты, в способности нашей к полному нравственному совершенству здесь, долу. Знаем, что византизм (как и вообще христианство) отвергает всякую надежду на всеобщее благоденствие народов; что он есть сильнейшая антитеза идее всечеловечества в смысле земного всеравенства, земной всесвободы, земного всесовершенства и вседовольства»[431]. Кроме того, византизм пронизывает и сферу культуры,