Архимандрит Эмилиан (Вафидис) - Эмилиан (Вафидис) Слова и наставления Страница 13

Сажем еще о дарованиях батюшки. Он был другом Богородицы, очень почитал Ее, как и все святые. Имел дар рассуждения, красоту очищенной души. Преставился к возлюбленному Господу блаженной кончиной, ибо был сосудом благодати, уготованным Духом.

Еще в молодости он возжелал стать апостолом благодати, пособником спасения, Божьими устами. Миссионерский огонь снедал его, но сдерживали страх и отсутствие знаний. В нем нашли отклик слова Господа: Кого Мне послать? (Ис. 6, 8). Но батюшка с горечью думал: Я не умею говорить (Иер. 1, 6). Тогда Бог научил его, сколько он должен пострадать за имя Его (Деян. 9, 16). Отец Димитрий понял и с тех пор, ощущая поддержку Бога, неустанно терпел страдания и скорби за Него. Что бы с ним ни случалось, он видел в этом указание на путь ко спасению для себя лично и для других людей. Поэтому и хотел открывать всем, кто его слушал и наедине, и всенародно в церкви велицей (Пс. 39, 10). Сам того не сознавая, он шел апостольским путем. Поэтому невозможно для него было пребывать в покое, но в гонениях, непонимании, боли, оставленности.

Прежде всего он страдал, ибо его просвещенное и отзывчивое сердце понимало, что живет в мире напрасном и обманчивом, порабощенном законами пагубы и смерти, в мире, отстоящем далеко от Бога, Которого бы должен возжелать, к Которому бы возопить ему «гласом велиим». Тварь бессловесная совокупно стенает и мучится доныне (Рим. 8, 22). Представьте, насколько тяжело человеку, очистившему и украсившему себя в Боге, с чутким сердцем и умом просвещенным!

Человек простой и малограмотный был отец Димитрий. Его наставник — Божественное желание — научило его «страдать и, страдая, помнить о тех, кто ниспал от славы и свободы, променяв славу на плен». Наверняка он никогда не читал об этом. Но говорил своими словами: «Зову, зову, не слышит… А ты позови так: «Господи, помилуй!» Эти слова войдут в Его уши, достучатся до Его сердца… наступит покаяние, слезы потекут из глаз… придет Христос. Ты ощутишь покой и сладость в душе».

Когда этот святой человек молил Бога о прощении, казалось, что разорвется его сердце. С воплями искал он благодати, промокал насквозь от слез. «Надо уставать, чтобы получить воздаяние». Этот каждодневный труд отец Димитрий Гагастафис выполнял с упованием на спасение и с дерзновением славословил Бога. Все небо подвигалось в нем одном. Все небо освещалось, и отблески касались тебя. Ты видел небесное зрелище, сокрытое в чистой детской душе батюшки. Когда он исповедовался, то можно было подумать, что перед тобой стоит величайший грешник. Но охватывала дрожь и, сам того не желая, ты ощущал себя Иоанном Предтечей, полагая свою руку на главу его, как Креститель — на главу Христа.

Страдать необходимо. Иначе невозможно. Он страдал, чтобы очистить свое сердце и стяжать Бога — вот основание его духовного пути. Во чреве прияхом, и поболехом, и родихом дух спасения твоего (Ис. 26, 18).

Другой целью страданий отца Димитрия была любовь к пастве. К чадам, которых он носил во чреве и принимал на свои плечи, в свой ум. Нищий духом, он свидетельствовал евангельскую истину примером своей жизни, сам будучи живым евангельским посланием, книжником, наученным Царству Небесному (см.: Мф. 13, 52), учителем того, что сам выстрадал, молитвенником, отрекшимся от себя, многое страшное претерпевшим за Него (Флп. 1, 29) и молившимся усердно за народ Божий.

За этих людей батюшка служил бесконечные литургии, стоя на страже, словно иной Аввакум, и, преображаясь, становился херувимской колесницей, по слову пророка Иезекииля, часто совершая сорокоусты и много раз в день перечитывая свои помянники, возводя имена вписанных в них к небесному жертвеннику. Упавший ничком, он возносил духовных чад к кайме ризы Господа. Какие труды, какие слезы, какие скорби!

Но, конечно, не меньше ему приходилось страдать, чтобы успокоить растревоженные сердца верующих, разрешить их вопросы, защитить бедных, сирот, уладить все и для всех. Он бежал на помощь к каждому человеку, за все считал себя ответственным. Он говорил себе: «Поторапливайся, отец Димитрий, опять диавол вселился в нашу деревню», брал свой посох и до ночи домой не возвращался. Когда ему спать? Как сидеть на одном месте? Он был хозяином дома, в селе, в душах, он расточал себя на все, во всем виноватый, ибо грешный.

Он сердился на себя, когда забывал чьи–то имена во время молитвы и тогда шептал: «О здравии начальника автобусной станции… того врача…», всех их погружал в бездну милосердия Божия, полагая на свои плечи их бремена. Он не только молился, но непрерывно истощал себя на молитве, таял: У меня ежедневно стечение людей, забота о всех церквах (2 Кор. 11, 28), горел о всех.

А сколько мучений и гонений он вытерпел! Мы знаем о его постоянных страданиях — о распрях между знакомыми и чужими людьми, о смертях, которые он пережил, о поношениях от врагов Православия, которые перенес благодаря тому, что был истинным апостолом Божиим.

Излишне говорить и о долгих мучениях, которые он испытал из–за своих болезней, и об терпении Иова в последние дни, когда уже никакие лекарства не могли облегчить страданий. Все его тело было одной незаживающей язвой. Так во всем он смог уподобиться святым. Немощь плоти придавала силы его душе, и она свидетельствовала о силе Божией.

Жизнь и наставления отца Димитрия были просты и незатейливы. Он сам — человек негордый, кроткий, благородный, мягкий, деликатный, с чуткой душой, внимательной мыслью, приветливым словом. Легко воодушевлялся, радовался, с большим юмором рассказывал обо всем, создавал вокруг себя теплую, приятную атмосферу.

Он заботился о том, чтобы удовлетворить всех, не подвести никого, не поставить в неловкое положение, он избегал суда, оправдывал или покрывал людей и их поступки. Он говорил много, если предмет беседы не был праздным, его слова открывали красоты его собственной души. От общения с ним люди уходили измененными, наполненные мыслями, которые переворачивали все внутри их, им передавался тот огонь, который Бог зажег в душе отца Димитрия. Батюшка возделывал души людей.

Его подлинная жизнь, скрытая от человеческого взора в Боге, была непостижима для наших запутанных помыслов и суждений. Если она не вызывала осуждения нашими человеческими критериями, то, по крайней мере, на него смотрели с недоумением, ибо его жизнь была по–человечески эгоистична и бесполезна. У людей «духовных» отец Димитрий вызывал соблазн, среди неверующих слыл безумцем. Но если бы не его житие в юродстве Христа ради, то и он сам бы не стал человеком Божиим, но персоной обычной, понятной и приятной для людей душевных (1 Кор. 2, 14).

В нем действовало живое таинство. Он ходил посреди нас, жительство же его протекало на небесах (Флп. 3, 20). Он жил в мире ином. Глядя на него, мы видели лишь оболочку, за которой скрывалась тайна. А иначе и быть не могло, ибо отец Димитрий не был способен принять дух мира сего. Наделенный умом Христовым (см.: 1 Кор. 2, 16), он имел отличный от нас дух и мировоззрение. Поэтому люди его не понимали.

Как по–человечески можно объяснить то смирение, с которым он говорил о себе, пересказывал возвышенные слова, которые люди произносили в его адрес, открывал опыт своей духовной жизни и путь восхождения своего сердца? Как одним лишь человеческим взором можно было прозреть огонь, воспламенявший его душу, делающий ее безудержной и «безумной»? Как могли высказывания отца Дмитрия о сатане не вызывать сомнение у тех людей, которые сами никогда не боролись против духов злобы поднебесной (Еф. 6, 12), а единственное, что знали, были их собственные страсти, вызывающие болезни их тел?

Смиренный батюшка с кротостью слушал рычание мысленного льва (см.: 1 Петр. 5, 8), который искушал его искушениями преподобного Антония Великого. Когда он приближался к нему и толкал на грех, смирение батюшки разрушало его намерения.

Кроме того, отец Димитрий держался твердо, непримиримо, неуступчиво и неподкупно посреди людей, шатающихся и сообразующихся с веком сим (Рим. 12, 2). Когда на него ополчались враги и люди, опасные для Церкви и нации, он ловко обходил острые углы, и все становилось на свои места. Друзи… и искренние (Пс. 37, 12) кричали ему: «Что ты наделал! Разве недостаточно того, что ты выжил из ума, так теперь ты еще хочешь и нас свести с ума и причинить нашей деревне неприятности. Ладно, но хотя бы о себе подумай!»

А он предпочитал невзгоды и по ночам убегал в пещеры. Там, преклонив колена на холодный пол, он воздевал руки, призывал Бога в свидетели и помощники. Таких же принципов и строгости он придерживался и в отношении обмирщения своей паствы, и во всех церковных вопросах.

Особо стоит сказать о его всепоглощающей любви. Повторю, что имел огромную любовь к пастве, был очень близок народу, щадил людей, жалел их, всегда распахивал свое сердце для общения. Для деток — карамельки в руках, для неимущих — монетки в сто и пятьсот драхм. Его интересовало многое — библиотеки, культурные мероприятия, он навещал прихожан, дарил им подарки, писал письма. Но никто не рассматривал его присутствие как общественную деятельность. Оно было всегда органично. На самом деле его истинная жизнь протекала вне этого, в тишине и покое Небес, силы ему давала мистическая жизнь во Христе.