Александра Давид-Неэль - Магия и тайна Тибета Страница 13

Поиски оказались напряженными. Отшельники, удивленные, что их тихое одиночество нарушили, попытались убежать, но на пути их выставили двадцать человек и в конце концов поймали и силой заставили войти в небольшой храм; там мы с несколькими ламами, среди них и гомчен из Сакионга, ждали их появления.

В жизни я не видела более странных человеческих существ. Оба страшно грязные, едва прикрыты несколькими лоскутами материи; длинные волосы, густые, как щетина на щетках, падают на лица, а глаза мечут искры, как из печи.

Пока они осматривались, словно дикие животные, только что посаженные в клетку, принц приказал принести две большие плетеные корзины, наполненные чаем, мясом, ячменной мукой, рисом и другой снедью. Он сказал отшельникам, что намерен все это им отдать. Но, несмотря на эту заманчивую перспективу, они продолжали хранить молчание.

Один крестьянин выразил свое мнение: ему кажется, что, когда отшельники пришли жить на гору, они дали обет молчания. Его высочество – он страдал внезапными приступами настоящего восточного деспотизма – заявил: могли бы хоть поклониться ему, как следует по обычаю, и принять более почтительную позу.

Явно видя, что гнев его растет и надо отвести опасность от диких «святых», я попросила отпустить их. Сначала он отказался исполнить мою просьбу, но я настаивала. Тем временем велела одному из моих слуг принести из моего багажа два пакета с кристаллизованным сахаром (тибетцы очень любят его) и положила по пакету в каждую корзину.

– Откройте дверь и выведите этих животных вон! – приказал наконец принц.

Как только у отшельников появился шанс убежать, они прыгнули к корзинам. Один из них быстро вытащил что-то из-под накидки, костлявой рукой сунул мне в волосы, и оба убежали, как зайцы.

В волосах я обнаружила небольшой амулет; показала его своим друзьям, а потом нескольким ламам, хорошо знакомым с наукой творить чудеса. Все единодушно твердили мне: тут никакого вреда – амулет защищает меня, призывая компанию демонов прогонять с моего пути все опасности и служить мне. Мне оставалось только принять это. Возможно, отшельник, подаривший мне амулет, понял, что я просила освободить его и товарища и этот необычный дар служил выражением благодарности.

Последнее путешествие с ламой-принцем снова привело меня на север страны. Еще раз я посетила Лачен и увиделась с его гомченом. Теперь я смогла побеседовать с ним, но времени на долгие разговоры не было – мы остановились там только на один день, по дороге к подножию горы Кинчинджинга[26].

По пути мы разбили лагерь на берегу удивительного озера в безлюдной долине Лонак, рядом с самым высокогорным перевалом в мире – перевалом Джонгсон (на высоте около 24 тысяч футов), где проходит граница между Тибетом, Непалом и Сиккимом. Мы провели несколько дней около гигантских маронов, над которыми возвышался покрытый снегом пик Кинчинджинга. Затем Сидкеонг тулку покинул меня, чтобы отправиться со своей свитой в Гангток.

Мою любовь к этим высоким уединенным местам, по которым мне предстояло продолжить путешествие с молодым Йонгденом и несколькими слугами, он высмеивал. Даже сейчас вижу его перед глазами: в тот раз он был одет не как волшебники из арабских сказок, а как настоящий западный альпинист. Перед тем как исчезнуть за выступом скалы, повернулся, помахал мне шляпой и прокричал:

– Скорее возвращайтесь! Не оставайтесь здесь надолго!

Больше я его не видела – он таинственно погиб через несколько месяцев, когда я была в Лачене.

Долина Лонак так близко к Тибету, что я не могла удержаться и не пройти через один из перевалов, ведущих в эту страну. Перевал Наго (около 18 тысяч футов) самый доступный. Погода стояла хорошая, хотя и облачная, и, когда мы отправились в путь, начался небольшой снег.

Пейзаж, открывавшийся сверху, с перевала, совершенно не походил на тот, что я видела двумя годами ранее, – тогда все сияло великолепием. Теперь сумерки набрасывали серо-фиолетовую тень на огромное плато, простирающее свою величественную пустоту от подножия горы к другим скалам, неясно вырисовывающимся вдали. Но в мягком покрывале первых вечерних теней недоступное одиночество выглядело еще более волшебным и неотразимо привлекательным. Просто бесцельно бродить по этим чудесным местам для меня само по себе радость, но я имела цель. До того как я уехала из Гангтока, местные чиновники обратили мое внимание на монастырь Чёртен-Ньима.

– Монастыри, которые вы видели в Сиккиме, сильно отличаются от тибетских, – говорили мне они. – Поскольку вы не можете свободно передвигаться по Тибету, съездите, по крайней мере, в Чёртен-Ньима. Этот гомпа очень мал, но даст вам представление о том, каковы настоящие тибетские монастыри.

Итак, я направилась в Чёртен-Ньима. Монастырские обители в тех местах полностью оправдывают название гомпа (то есть «житье в одиночестве»), как по-тибетски называют монастыри. Невозможно себе представить более изолированное место. Район, где монахи построили свои дома, не только малонаселенный, а пустынный – из-за высоты. Скалы из песчаника, причудливо изъеденные эрозией, широкая равнина, спускающаяся к горному озеру, высокие снежные пики, прозрачный ручей с дном из синеватых, сероватых, зеленых и розовых камешков образуют вокруг гомпа непроходимый каменистый пейзаж, излучающий невероятный покой.

Легенды и сказания оживают в этой оправе. Не обошелся без них и Чёртен-Ньима. Само это название означает Алтарь солнца и пришло из сказки. Когда-то в Чёртен-Ньима хранились драгоценные реликвии, чудесным образом попавшие сюда из Индии – спустились с неба на луче солнца.

В древних сказаниях говорится, что Падмасамбхава, этот тибетский апостол, спрятал в окрестностях Чёртен-Ньима большое количество рукописных текстов, содержащих мистическое учение, – он считал преждевременным открывать его людям, так как в VIII веке, когда он посещал Тибет, тибетцы еще не обладали интеллектуальной культурой. Великий учитель предвидел, что через много лет после того, как он покинет этот мир, ламы, удостоенные чести за свои бывшие жизни, снова найдут эти тексты. Несколько трудов, как говорят, найдены в этом районе, и есть ламы, которые все еще пытаются разыскать остальные.

По убеждению тибетцев, вокруг Чёртен-Ньима существует сто восемь чёртенов и сто восемь родников. Все они невидимые; многие из них способны увидеть только те, чей ум особенно чист. Загаданные около этих родников желания, если их произнести в воду точно в том месте, где она бьет из земли, обязательно сбудутся.

Чод до (каменные жертвенники) либо устанавливаются в виде приподнятого камня, либо выкладываются в форме пирамиды, также возвышающейся над округой. Если их возводили молящиеся паломники в честь Падмасамбхавы, эти примитивные монументы считались нерушимыми.

Монастыри, игравшие когда-то важную роль, сейчас лежат в руинах. Как и в других местах в Тибете, это результат разрушения древних сект, которые не последовали реформам Цонг Кхапа, чьи последователи и сейчас образуют государственное духовенство.

В Чёртен-Ньима я нашла только четырех монахов, принадлежащих к секте Ньинма («древняя секта», самая старая среди «Красных шапок»). Они дали обет безбрачия, но не получили полного посвящения и не носили монастырских одежд.

Многочисленные примеры странных контрастов можно увидеть в Тибете, но больше всего меня поразило спокойное мужество женского населения. Мало кто среди западных женщин набрался бы храбрости жить в такой пустыне группами по четыре или пять человек, а иногда и совсем в одиночестве. А кто отважился бы в таких условиях совершить путешествие длиной в несколько месяцев или даже лет по малонаселенным горным районам, кишащим дикими животными и разбойниками?

Тут проявляется уникальный характер тибетских женщин. Они не игнорируют эти реально существующие опасности, более того, добавляют к ним воображаемые легионы злобных духов, принимающих тысячи необычных форм, – например, демоническое растение, которое встречается только на краю пропасти, оно хватает путешественниц своими колючими ветвями и уносит в бездну.

Несмотря на множество причин, заставляющих людей сидеть в своих родных деревнях в безопасности, то тут, то там встречаешь в Тибете сообщества менее десятка монахинь, живущих в уединенных обителях, расположенных на большой высоте, – подходы к некоторым из них закрыты снегами в течение полугода.

Другие женщины живут затворницами в пещерах; еще больше женщин-паломниц: они путешествуют в одиночку, со скудным скарбом за спиной, – пересекают огромные территории Тибета.

Посещая лхакханги (дома богов, где хранятся их изображения) – они все еще существуют среди разрушенных зданий монастырей, – я нашла комнату, содержащую коллекцию небольших фигурок из цветной глины: это изображения фантастических существ, которые окружают «духов» мертвых, когда они пересекают бардо[27]. Над ними на той высоте, где Будда медитирует, сидит обнаженный Дордже Цанг, – его синее тело символизирует космос, или, согласно мистической символике, Пустоту.