Сборник - Антология восточно–христианской богословской мысли, Том II Страница 131

Летом 1341 г. умирает император Андроник, и Кантакузин провозглашает себя регентом при малолетнем Иоанне V. Начинается семилетняя гражданская война между ним и партией императрицы Анны Савойской. Судьба исихазма оказывается тесно связана с исходом войны: императрица и патриарх Иоанн Калека придерживаются антиисихастских взглядов, при дворе большое влияние имеет Григорий Акиндин. В 1344 г. проводится собор, осудивший Паламу и Исидора Вухира, в том же году начато крупномасштабное расследование деятельности еретических сект в среде афонского монашества, в результате которого несколько десятков человек были осуждены и изгнаны со Святой Горы[1707]. Сам свт. Григорий в 1344 г. заключен в тюрьму за переписку с Кантакузиным. В ходе гражданской войны Кантакузин обратился к помощи турецких наемников, что позволило ему в конце концов захватить столицу. В 1347 г. в осажденном Константинополе прошел еще один собор, оправдавший Паламу и осудивший учение Акиндина.

Правление Иоанна Кантакузина (1348–1354 гг.) отмечено рядом крупных военных и политических провалов (поражение флота в войне с генуэзцами, продвижение турок на земли Византии) и крупнейшим событием церковной жизни — победой исихастов на соборе 1351 г., оправдавшем учение Григория Паламы и возведшем идеи исихазма в ранг догматов Церкви. В 1354 г. соправитель Кантакузина Иоанн V Палеолог поднял восстание, и император, не желая новой гражданской войны, принял монашеский постриг. Впрочем, он по–прежнему живет во дворце, продолжает активно участвовать в политических и богословских спорах и начинает литературную деятельность.

Основные сочинения были им созданы в 1360–70–х гг. Важнейшим его трудом является «История ромеев»[1708] в четырех книгах, законченная в середине 1360–х гг. и являющаяся своеобразной апологией. Далее он пишет ряд богословских и публицистических сочинений: «Беседа с папским легатом Павлом»[1709], посвященная возможному объединению Церквей на основе нового Вселенского собора, «Опровержения Прохора Кидониса»[1710], «Девять Слов против иудеев»[1711], «Против ислама»[1712], «Четыре слова против магометан»[1713]. По сей день остаются неизданными трактаты «Против Иоанна Кипариссиота», «Против Исаака Аргира о семи духах», «О Фаворском свете», «Главы в защиту учения св. Григория Паламы».

Как показывают сами заглавия, Кантакузин был верным последователем Григория Паламы, и «Опровержения» Прохора Кидониса используют его аргументы по таким теологическим вопросам, как причаствуемость Божественной сущности, различие сущности и энергии, нетварность Фаворского света. Последний вопрос можно считать одним из ключевых для мысли Кантакузина: даже описание начала исихастских споров дано через его призму, хотя на раннем этапе полемики не менее активно обсуждались и пути богопознания, и телесные приемы молитвы. Отметим, что изложение Кантакузина несколько огрубляет мысль монахов–исихас–тов. Утверждение о воспринимаемости Божества «телесными очами» действительно могло восприниматься как положение ереси мессалианства, тогда как свт. Палама в своих сочинениях часто пользовался оборотом — «новые телесные очи», г. е. очищенные, измененные благодатью. Такая «поверхностность» вызвана явной полемической направленностью трудов Кантакузина. Он всегда откликался на острые религиозные дискуссии своего времени, и стремление к «популяризации» учения паламитов неизбежно вело к некоторому упрощению. Учение о созерцании, гносеологические вопросы, тем более такие сугубо монашеские темы, как практика умной молитвы или духовная брань, оставались вне поля зрения Кантакузина.

В 1360–е гг. имел место новый виток исихастской полемики. В Византии распространяются сочинения Фомы Аквинского, переведенные в 1350–е гг. Димитрием Кидонисом. Изучение его трудов породило целое движение филотомистов, подвергших «ревизии» паламитское учение о сущности и энергии уже с точки зрения латинской схоластики. После эмиграции Димитрия в Венецию (ок. 1361 г.) и перехода в католичесгво эти идеи были подхвачены многими философами, в первую очередь — его братом Прохором Кидонисом, адресатом «Опровержений». В 1368 г. собор под председательском патриарха Филофея Коккина канонизировал Григория Паламу и осудил Прохора Кидониса. В политической жизни это антиисихастское движение совпадало со стремлением императора Иоанна V Палеолога к заключению унии, которую он и подписал в 1369 г. в Риме, без согласия и поддержки Церкви.

О последних годах жизни Кантакузина известно очень мало. Он провел их в уединении, удалившись от двора, — быть может, стремясь на опыте пережить то, что так горячо защищал всю жизнь.

Иоанн Кантакузин. История ромеев 2.39[1714] (фрагмент) (пер. А. Ю. Волчкевич)

<…> Прибыл в царство ромеев на беду некий монах по имени Варлаам, родом из Калабрии, воспитанный в нравах и законах латинян, острый умом и весьма способный излагать [свои] измышления, изучивший [труды] Евклида, Аристотеля и Платона и славный этим. Он наполнил Церковь, пребывавшую в мире, многими великими раздорами.

Притворившись, что отвергает учения латинян, он писал против них сочинения, логически доказывая, что они заблуждаются в вере, наши же нравы и законы одобрял и, казалось, представил все ясные доказательства для осуждения латинян[1715]. Из–за этого, да и из–за прочей мудрости, он пользовался благосклонностью и почестями у царя, и великий доместик ничуть не меньше его любил и удостаивал заботы, так что ничто не препятствовало ему пребывать в благоденствии.

Итак, сей Варлаам то ли с самого начала имел такое намерение, то ли потом переменился, а вернее всего — был побуждаем врагом, общим для всех совершенно христиан. Он нашел некий предлог, чтобы осмеять наши [обычаи] и перейти к открытой войне. Он пришел к одному из учеников безмолвствующих, совершенно лишенному разума, едва отличающемуся от бессловесных, глупцу, не наделенному подобающим рассуждением. И притворился, что желает быть у него учеником и изучать путь исихии и законы послушания. Просьбами он убедил его, и ходил к нему немало дней. И после этого стал просить того невежду учить его об исихии, и таким образом за один день чуть ли не начал числить себя в исихастах.

Тот же не заподозрил хитрости, прельстившись по чрезмерному легкомыслию, но стал, безумец, обучать лукавнейшего и [рассказывал], что немного преуспевшие в исихии и безмятежно молящиеся воспринимают в душе некое неизреченное ликование и божественную радость и телесными очами видят свет, блистающий вокруг них. По иным [словам] Варлаам стал замечать великое безумие и невежество того человека, а услышав о свете, зримом телесными очами, нисколь ни удержался в спокойствии, но начал натиск на исихастов вообще, называя [их] обманщиками, и лжецами, и мессалианами, и пуподушниками, искажающими правые догматы церкви, и всякое иное того же рода. И стал открыто свидетельствовать, что совершенно всякому надлежит сторониться [монахов], заблуждающихся и вводящих в заблуждение — ведь люди вверяют им свои души из–за мнимого благочестия, поскольку им подобает быть совершенными в добродетели и безупречными в учениях.

И он не просто всюду болтал против исихии, будто бы она — повод к заблуждению, но и записал [все это], дабы гордыня навсегда осталась записанной. И происходило это в Фессалонике, в то время, когда император[1716] ходил походом на Акарнан.

В том же [городе] было много исихастов, которые тяжело переносили вздорные речи Варлаама[1717], особенно же — Григорий Палама, который потом стал архиереем Фессалоники. Он был родом из Азии и вскормлен в императорских чертогах. В весьма юном возрасте он и два его брата оставили как малозначащее или вовсе ничтожное и имение, и родителей, и всю иную видимость жизни, и почести у императора, предпочтя следовать одному Христу и стремиться к нездешнему сиянию. И став назореями Богу, они избрали бедность ради Него, и нестяжание, и покорность. И прибыв на гору Афон, которую некто, не ошибаясь, назвал небесным градом, предали себя в послушание духовному отцу. Там, совершая духовный путь и подвизаясь ради жизни [вечной], младший из братьев почил, первым прейдя к наградам высшего звания, а вскоре после него и наставник освободился от оков сей земной и смиренной плоти и переселился к Тому, Кого изначально желал. Григорий же с братом, осиротевшие без отца, решили, что еще не следует им доверяться молодости, но перешли в послушание другому духовному отцу. Под его [началом] они пробыли восемь лет; когда же и он освободился от этого [мира], Григорий поселился во фронтистирии в скиту под Веррией и затворился [там], отложив всякое земное попечение, общаясь лишь с самим собою и с Богом. Так он провел десять лет, сильно изнурив тело и смирившись духом. Из–за непрерывной напряженнейшей аскезы и неумеренного холода в пещере был схвачен тяжелой болезнью, так что едва не умер. После десяти лет он оставил то [место] по повелению тамошних рассудительных отцов, которым нельзя не подчиняться, ибо они [всегда] советуют лучшее. Сперва он долгое время провел во фронтистириях на Афоне, потом, теснимый болезнью тела, пришел в Фессалонику.