Сборник - Антология восточно–христианской богословской мысли, Том II Страница 132

Вместе с другими он [Палама] сильно вознегодовал на Варлаама, насмехавшегося над священной исихией и изливавшего против нее немало брани. Через неких людей, друживших с ним [Варлаамом], они отправляют послание, прося прекратить все это и мыслить и говорить согласно с безмолвствующими: не порицать одинаково всех из–за неопытности одного, прийти в себя и не лишать людей высочайшей жизни и совершеннейшего жития. Ведь он отвращает от них, клевеща, будто этого нет, наговаривая и убеждая, будто [исихия] есть причина бед. Но если даже им было услышано нечто противоречащее должному, — [пусть] припишет это неопытности сказавшего, а саму [исихию] считает делом божественным и святым и прекратит речи против нее. Если же в увлечении он что–либо написал против, [пусть] предаст огню как достойное гибели. Ведь никто из преподобных, да и вообще из наделенных умом, желая изучить геометрию, или астрономию, или соразмерность чисел, не ходит ради этого к невежественному, но к наиболее опытному. Тем более следует обращаться к безупречному учителю в истинной философии и знании о небесных вещах. И если уж ему было нужно узнать об этих вещах, то как истиннному философу, превосходящему многих разумением, ему следовало бы сначала разузнать, кто от Бога удостоен таковой благодати, — ведь такие вещи не происходят [силами] человеческого рассудка и усердия, — и прийти к нему с бесхитростным нравом, отложив всякое коварство, и попросить, чтобы его научили тому, чего он желал. И тот, будучи мудр в божественном и ведая меру знаний, подходящую каждому соразмерно со степенью очищения, не доверит звук грома немощному слуху едва вошедшего в преддверия. Он сначала научит очищать душу тщанием, и великой любовью к мудрости, и отвержением всех земных размышлений, благомысленных и нет, и так вступить в священные преддверия божественной мудрости. И будет много молить Бога и людей, удостоенных силы в таком [подвизании], дабы они помогли сему делу, высокому и превосходящему человеческие возможности. Если же он [Варлаам] по легкомыслию опрометчиво пришел к первому встречному, пусть припишет [те] речи его невежеству, но не умыслу, пусть отнесется к его словам как к случайной находке и не выступает бесстыдно и дерзко против самой священной исихии, и не осыпает безмолвствующих великой бранью, не называет обманщиками и лжецами и мессалианами, не создает повод к многим насмешкам, услышав, что свет осиявает святых. Пожалуй, кто–то мог бы справедливо порицать учившего об иных вещах, но об этом — никто. Ибо сей божественный свет осиял и многих иных, во время гонений подвизавшихся за Христа, и божественного Антония, сражавшегося не с [земными] владыками, но с демонами, более жестокими, чем [те] владыки, как можно узнать из написанного о нем. Однако следует это все пропустить и, если прибегнуть к первому примеру, удается получить ясное доказательство тому, что возможно телесными очами созерцать божественный и нетварный свет. Ибо говорит [Писание]: перед страданием Господь взял избранных учеников и взошел на Фавор, и «преобразился пред ними, и просияло лице Его как солнце» (Мф. 17, 2). Ученики же, не вынося сияния, пали на землю. «И если они, будучи людьми и не достигнув еще совершенного устроения, смогли увидеть божественный нетварный свет, облиставший их, — разве удивительно, если мы говорим, что и ныне святые видят вышний свет, осияваемые от Бога? Вот поэтому мы и просим тебя — ты ведь знаешь об этих вещах мало или [вовсе] ничего, — не говорить об этом и не записывать речи, но уничтожить написанное, ибо оно может стать для многих причиной вреда, и весьма серьезного».

Такие [слова] Григорий и окружавшие его отослали Варлааму, думая увещеванием удержать его от злоречия. Вышло же противное тому, на что они рассчитывали. Пока посланец излалал ему речи, на прочем он хранил спокойствие, но услышав о нетварном свете Фаворском, вскричал: «О безумие! Избегая дыма, мы впали в огонь! Пусть слышит небо и внемлет земля! Фаворский свет, по–вашему, нетварен и есть не что иное, как Бог, — ведь ничто не нетварно, кроме Бога! Если же тот свет и не творение, и не сущность Божия (Бога же не видел никто никогда[1718]), так что остается? Служить двум Богам: одному — Творцу всего, Которого всякий признает незримым, и второго т этот нетварный свет, который, по–вашему, видим? Но я, как раньше, так и впредь никогда не смогу вынести, чтобы мыслилось что–либо нетварное, отличное от сущности Божией».

Оттолкнувшись от этих слов, как сигнала к началу спора, он многое и произнес, и написал против Григория и иных монахов, добавив к прежним обвинениям еще двубожие. Они же ничуть не уклонялись от открытых возражений и показывали, что [Варлаам] вводит извращенные догматы, противоречащие богомудрым словам. Тогда Варлаам, думая превзойти даже древних богословов мудростью речей и убеждением, отплыл в Византий и вручает Иоанну[1719], бывшему тогда патриархом, сочинения против монахов, прося созвать собор против них, дабы изобличить как мыслящих и говорящих противное правым догматам. И с большой силой устремлялся против них и обвинял в двубожии.

Патриарх счел, что нельзя оставлять это без внимания, но письмом призвал монахов из Фессалоники, чтобы они ответили на суде. И они прибыли, чтобы дать отчет в речах[1720].

В разгар этих событий, поскольку церковь была охвачена великим волнением и смутой, император от войска в Акарнане отправился в Византий. Узнав, в чем расходятся Варлаам и монахи, сначала пытался добиться молчания, убеждая обоих прекратить прения и оставить вражду, стать друзьями, как и прежде, и из–за любви к раздорам не вводить в смущение себя самих и других. Однако никто не послушался: Варлаам упорствовал, что он уличил Григория и его окружение в извращенных мнениях и требовал суда, Григорий же настаивал, что он несправедливо притесняем, а окружавшие его даже желали освободиться на суде от обвинений. Тогда император, осознав, что без расследования невозможно будет прекратить распрю, дозволил быть собору[1721].

Никифор Григора (Д С. Бирюков)[1722]

Никифор Григора (род. 1290/1291 или 1293/1294 г., ум. между 1358 и 1361 г.) — известный византийский философ, богослов, агиограф, литератор, ритор, астроном, историк. Родился в Ираклии Понтийской, получил первоначальное образование у своего дяди Иоанна еп. Ираклийского, в юности переехал в Константинополь, где изучал логику и риторику у будущего патриарха Иоанна Глики, а философию и астрономию у Феодора Метохита. Григора был известным в Константинополе преподавателем; когда же в 1328 г. Константинополь был захвачен Андроником III и были разграблены дом и библиотека Метохита, Григора стал вести уединенную жизнь. После диспута с Варлаамом Калабрийским в 1331/1332 г., описанном в диалоге «Флорентий»[1723] (диспут посвящен риторике, астрономии, грамматике и аристотелевским силлогизмам), Григора, победив Варлаама, возвращается к активной жизни. В 1334/1335 г. Григора выступил в качестве советника Синода по вопросу возобновления переговоров с латинянами; Григора, считавший, что в отношении триадологии невозможны необходимо значимые высказывания, убедил епископов не вступать в прения с католиками.

В паламитских спорах Григора начал участвовать с конца 1346 г., когда по просьбе императрицы Анны он стал нападать и писать против Паламы, с которым до того был в дружеских отношениях, и исихастов[1724]. В 1348 г. Григора публично полемизирует со свт. Григорием Паламой в присутствии императора; в 1350 г. Григора публикует свой «Первый антирритик»[1725], направленный против свт. Григория. В свою очередь, после диспутов с Григорой свт. Григорий издает трактат «Сто пятьдесят глав». В 1351 г. Григора становится монахом. В том же году под председательством императора Иоанна VI Кантакузина состоялись соборы во Влахернском дворце в Константинополе, где в ходе напряженных дебатов были подписаны шеслъ догматических формулировок паламитского содержания и антипаламиты были окончательно осуждены. Анафематизм, касающийся Григоры, был вызван оскорблениями последнего в адрес Паламы[1726]; он появился в синодике г. Фессалоники, при деятельном участии св. Нила Кавасилы, который в то время был митрополитом Фессалоник. Григора активно критиковал паламитов и императора (особенно в своих письмах), за что его заключили под домашний арест в монастыре Хора, где он жил. Когда в 1354 г. Константинополь захватил Иоанн V Палеолог, заточение Григоры закончилось. В 1355 г. имп. Иоанн Палеолог устроил публичную дискуссию между Григорой и свт. Григорием Паламой в присутствии папского легата Павла еп. Смирнского, ход которой был записан и сохранился до нас в изложении византийского чиновника Факрасиса. Григора дал собственное изложение этого диспута, в 30–й и 31 книге своей «Ромейской истории»; на это изложение свт. Григорий написал два опровержения и еще одно опровержение создал св. Николай Кавасила. В 1355/1356 г. Григора опубликовал «Второй антирритик» против Паламы[1727], на который свт. Григорий написал два опровержения. Когда Григора умер, то, если можно верить его почитателю Иоанну Кипариссиоту[1728], враги Григоры влачили его тело по улицам Константинополя[1729].