Александра Давид-Неэль - Посвящения и посвященные в Тибете Страница 2

Санскритским словом «гуру» называют духовного наставника, и тибетцы ввели это иностранное слово в свой литературный словарь. Однако в разговоре они обычно говорят «мой лама», где притяжательное местоимение подразумевает связь между учителем и учеником.

Хотя тибетцы оказывают своим учителям за передаваемое знание глубокое почтение и оказывают им материальную помощь, в их стране редко можно встретить такое слепое поклонение своим гуру, какое обычно для Индии.

Поэт-затворник Миларепа – редкое исключение. Примеры проявленного им усердия, преданности и восхищения своим учителем чрезвычайно редки.

Несмотря на множество гиперболических выражений, употребляемых в обращении к учителям или при разговоре о них, на самом деле тибетские ученики преданы именно тем знаниям, хранителем которых является их учитель. За редкими исключениями, ученики полностью осознают недостатки «своего ламы», но уважение к нему не позволяет им признаваться в своих открытиях кому-то другому. Кроме того, многое, что для западных людей кажется предосудительным, не трогает их ни в малейшей степени.

Дело не в том, что тибетцы, вообще говоря, лишены моральных принципов, но последние не обязательно точно такие же, какие практикуют в наших странах. Например, многоженство, которое часто столь строго осуждается на Западе, ни в малейшей мере не кажется им заслуживающим порицания. С другой стороны, браки между родственниками, даже весьма отдаленными, кажутся им чем-то отвратительным, тогда как мы не видим в них никакого зла.

Если тибетцы иногда оказывают чрезмерное почтение человеку, недостатки которого очевидны, то во многих случаях такое отношение вызвано вовсе не потому, что они их не замечают. Чтобы понять это явление, мы должны вспомнить, насколько отличается западное представление о «я» от буддийского.

Большинство западных людей, даже отвергнув веру в нематериальную бессмертную душу, принимаемую за истинное «я», продолжают представлять себя как некую однородную сущность, которая продолжает существовать по крайней мере с момента рождения до смерти. Эта «сущность» может подвергаться изменениям, может становиться лучше или хуже, но при этом не предполагается, что следующие друг за другом изменения должны происходить каждое мгновение. Так, будучи не в силах наблюдать те проявления, которые нарушают непрерывность привычного образа какой-нибудь личности, мы говорим об этом человеке как о хорошем или плохом, аскетичном или беспутном и т. д.

Ламаистские мистики отрицают существование такого «я». Они утверждают, что оно является не более чем цепью трансформаций, совокупностью, элементы которого – материальные, а равно и психические – непрерывно взаимодействуют друг с другом, а также и с соседними совокупностями. Таким образом, отдельная личность, с их точки зрения, подобна быстрому речному потоку или изменчивому водовороту.

Продвинутые ученики могут узнать в этой череде личностей, проявляющихся в их учителе, ту единственную, у которой они могут получить полезные уроки и советы. Для того чтобы извлечь из этого пользу, они проявляют терпимость к низшим проявлениям, которые они замечают в том же самом ламе, точно так же, как они терпеливо ждали бы, когда среди толпы пройдет какой-нибудь мудрец.

Однажды я рассказала одному ламе историю о почтенном Экаи Кавагучи[10], который, пожелав изучить тибетскую грамматику, обратился к известному учителю. Последний принадлежал к религиозной общине и оказался гелонг[11]. После пребывания с ним в течение нескольких дней ученик обнаружил, что его учитель когда-то нарушил обет целомудрия и имел сына. Это вызвало у Кавагучи такое глубокое отвращение, что он, упаковав свои книги и вещи, тут же уехал.

«Какой болван! – воскликнул один лама, выслушав этот рассказ. – Разве тот грамматист стал менее сведущим в грамматике, поддавшись плотским искушениям? Какая связь между этими вещами и каким образом моральная чистота учителя касается ученика? Умный человек тщательно подбирает знания независимо от того, где он их находит. Разве не глупец тот, кто отказывается взять драгоценный камень из грязного сосуда только потому, что на его стенки налипла грязь?»

Просвещенные ламаисты рассматривают почитание своих духовных наставников с духовной точки зрения. В действительности с этой же точки зрения они рассматривают поклонение любого рода.

Признавая, что наставления людей, разбирающихся в духовных вопросах, чрезвычайно ценны и полезны, многие из ламаистов склонны считать, что ученик во многом сам отвечает за успешность своего духовного обучения. Мы не касаемся здесь усердия, силы концентрации или умственных способностей неофита. Полезность всего этого самоочевидна. Однако есть еще один элемент, который считается необходимым и даже более могущественным, чем все остальные. Это вера.

Не только мистики Тибета, но и жители многих других азиатских стран убеждены в том, что вера сама по себе является огромной силой. Она действует независимо от внутренней ценности ее объекта. Богом может быть камень, духовным отцом – обычный человек, и, тем не менее, почитание их может пробудить в верующем невиданную энергию и скрытые способности.

Внешние свидетельства почитания в виде поклонения гуру или любого другого поклонения направлены на поддержание веры и благоговения.

Многие новички, которые никогда не решились бы вступить на «Мистический Путь», если бы не верили в то, что их поддерживает и защищает умственная и магическая сила их лам, в действительности все время опирались только на свои силы. Тем не менее доверие к своему учителю производило такой же эффект, какой мог бы быть благодаря посторонней помощи.

Существует множество странных случаев. Некоторые время от времени предаются практикам поклонения и другим подобным действиям, хотя совершенно убеждены в том, что объект их поклонения не существует. И это вовсе не безумие, как можно было бы подумать, а скорее доказательство глубокого осознания духовного влияния и силы самовнушения. Некоторые католики превозносят метод, который на первый взгляд кажется аналогичным. Он заключается в том, чтобы побудить неверующего совершать все ритуалы своей религии, чтобы ввести его в состав паствы.

Можно предположить, что «неверие» человека, который прибегает к такой практике, чтобы постепенно прийти к вере, не так уж серьезно, чтобы ему не хватало глубокого убеждения; отсюда – желанная успешность этой уловки.

У ламаистов все совершенно иначе. Они не пытаются поверить. Практикуемая ими гимнастика направлена только на то, чтобы вызвать у них определенные состояния сознания, которые верующие приписывают воле Бога или гуру, в то время как эти состояния являются результатом самой практики, физических действий, влияющих на разум. Тибетские учителя-мистики тщательно исследовали влияние, которое оказывают на сознание различные позы тела, жесты, выражение лица и окружающие предметы. Знание этих методов является частью тайной науки. Они используют его в духовном обучении своих учеников. Эта наука была известна и великим католическим «гуру». Например, оно встречается в «Духовных упражнениях» святого Игнатия Лойолы.

Выбор учителя

Тем, кто желает довериться руководству духовного наставника, ученые ламы настоятельно рекомендуют все свои силы проницательности направить на выбор такого учителя, который им подходил бы более всего. По мнению тибетца, ни эрудиция, ни святость, ни глубокие мистические знания еще не гарантируют того, что советы ламы будут одинаково хороши для всех его учеников. Каждый ученик в соответствии со своим характером должен быть направлен учителем по отдельному пути, который учитель либо уже прошел, либо изучил его достаточно тщательно, чтобы приобрести полное знание его основы.

Кандидат на посвящение обычно готов следовать этому благоразумному совету. Огромна разница между ним и обычным, одним из тысяч, монахом, лишенным инициативы. В то время как последний, который со времен детства, когда его взяли в монастырь, бездумно продвигался в направлении, намеченном для него его настоятелем, без всякого интереса посещая занятия в монастырской школе и прозябая в чем-то вроде ханжеского неведения, будущий посвященный обнаруживает, что обладает своей собственной решимостью. Он отвергает беззаботное существование обычных членов гомпа[12], для того чтобы отважиться пойти на вдвойне рискованное предприятие: преодоление трудностей духовного характера и борьбу с материальными житейскими трудностями, чтобы иметь возможность жить в областях, возможно слишком удаленных от его родных мест, где он мог бы пользоваться помощью родных и друзей. Помощь эту охотно оказывают тем, кто надевает на себя монашескую одежду.