Михаил Богачёв - Веянье звёздной управы Страница 2

Мишел ратует за листву,

Но таит кражу цветов и полной воды.

Кузнечик

Режет звука последний ломоть.

Пейзаж картинно умер.

Белая Мишел ждёт пору,

А голубая тонка, и ветер

Кладёт на глаза её — северный пластырь.

Если губами пошевелить Мишел, —

Сладко, а не утолить

Ни жажду,

Ни голод.

Парные коровы прошли и туман на дороге,

Где четыре мальчика плачут:

Мишел на крючки поймала.

Женщины на стогах — всё русалки,

Воздух нежен, как мама,

А Мишел — позднее имя женщин.

Сонет - эквилибр

ЭМИЛИЯ

УТРОБОЙ

БОЛЕВОЙ

КРОШИТСЯ

КРОВЛЯ                                               ЛЕДНИК

ОБНАЖАЯ                                           СПАСАЕТ

ПЕЧИ                                                     КРОВ

КЛЮЧ                                                   ОТ ГОЛОВЕШЕК

СОГРЕВАЛ                                           НАГОРБИЛ

ЛАДОНЬ                                              КОНТИНЕНТ

ПО КОЖЕ                                             УПОРНЫЙ

ЗНОЙ                                                    СКАТ

ПЕТЕЛЬ-ДУБЛЬ                                   НО ПОДДАЁТСЯ

ПРИМЁРЗШИХ                                    В ТРЕЛЯХ

УВЯДАЮТ                                            БАЛЛАД

ПЛЕЧИ                                                  Я Б СОХРАНИЛ

КОГДА                                                  ТВОЙ САД

КРИСТАЛЛИЗУЕТСЯ                          СМОТРИ ЖЕ

ПОКОЙ                                                 ВЕЧЕН

ОБЁРНУТЫЙ                                        ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

В ЖАСМИН                                          СТОЛЕТИИ

ЗАПЛАЧЕТ                                           И ЧЕРЕШЕН

ВЕЧЕР                                                    ВО ЛЬДУ

ТОБОЙ ЕДВА                                       СПАСЁННЫЕ

ДЫШУ НО                                            ЛИКУЮТ

БОЛЬШЕ                                               И ГОРЯТ

НЕЧЕМ

Я ВМЕРЗ

В ТЕБЯ

ОБЁРНУТЫЙ ТОБОЙ

Эмилия

Эмилия! Создатель! Площадь

О марши трёт бока, пока

В палитре пенной ты полощешь

Штанишки дочек, облака.

Угрозы белеют в диких рощах

И распирают вымена,

Георгий ноги в стремена

Уже воздвиг. И травы ропщут

В удушье смога. Поспеши

Дойти хотя бы до окраин —

В горячке дети, от окалин

Очисти тельца, бредит камень

Живым кошмаром! О, спеши

Успеть за день до гибели души!

Утробой неба

Утробой неба,

Долиной сонной —

Мир ещё не был

Тобой от стона.

Птицы от хлеба,

Корни от лона —

Мир ещё не был

Тобою полон.

Поёт и ликует

Кормящийся май,

Разинутый край!

Нагой, он токует,

Сосцами тоскует!

О, полдень, играй!

Болевой подходит час

Болевой подходит час.

Отдал больше, чем имею

Вечер к ночи не добрее

Ливень — он утопит нас

Я смиреннее сейчас

Монастырских брадобреев.

Дуем в задние уста,

Раскрасневшись от стараний,

Загибаясь в рог бараний,

Бочка к вечеру пуста.

В трещинах от лобызаний

По окалинам стакан,

Нежась в струях Алазани,

Плечи выгорбили стан.

Крошится крестец твоего бега

Крошится крестец твоего бега,

Всадница, урони прядь!

Ещё по испарине липкого снега

Брести вспять.

Там, за временем, длящим ладони, —

В грустном пути

Замыслишь мстить

Капельке жизни в моей кроветворной короне!

Несу три лепестка на груди.

Играй, полдень, играй!

Эмилия слышит, поёт.

О, смерть, не тщись догонять среди

Окраин её, где погубит град,

А полдень тебя убьёт.

Кровля там, где вне опыта мстит нагота

Кровля там, где вне опыта мстит нагота,

Где малышка — удод и тростник сочетались,

Где амфибии сватают май — маета,

Где ужи торжествуют триумфы баталий?

Ты кричишь мне “Ни шагу!” — и вторит толпа

В пузырях катаракты, кровавя губами:

Там уродливо выпучен след мой пупами,

Где в тропе утопала убийца — стопа.

Это приор-изгнанник, о Эма, налгал мне! —

По твоей стороне я иду как в напалме,

О, базарный факир, запаливший шатёр!

Между сферами плавает маятник слова,

Из пределов своих вышли ласточку — снова

Получу и толкаю обратно в упор.

Обнажая сосок, обнажи и венец откровенья!

Обнажая сосок, обнажи и венец откровенья!

Я волною налёг на холодное тело камней.

Этой ночью вселенная льнула губами к ладоням.

О, сокровище в пестике пальцев дрожащих твоих!

Печи пыхтят, и готовы горнила

Печи пыхтят, и готовы горнила.

Стиснута кровь в надорвавшейся вые,

Битумный дух пауки ещё терпят...

Дар — это память, где в судном рассвете

Цапля царит, целомудренны звери,

Хариус грезит, плещется стерлядь!

Эма, ты вся меж рекой и долиной,

Облаком — соком, корнями увита.

Вся от тебя в славословии длинном

Стонет долина рекою пролита.

Но за пределом твоим паутиной

Воздух шевелится, осами взрытый,

Память о рае подёрнута тиной,

Тина рекою довольна и сыта.

Ключ, потерявший доверие дома

Ключ, потерявший доверие дома,

ты на прощание мне подарила.

Волны густели, и в запахе криля

Явственно чуялся шорох потопа.

Зной заливала мне Африка в горло,

Гости присвоили кровли Америк,

Жабрами воздух глотала Европа,

Азия бредила маковой прелью...

Печи пыхтят, и готовы горнила,

Стиснута кровь в надорвавшейся вые,

Битумный дух пауки ещё терпят...

Дар — это память, где в судном рассвете

Цапля царит, целомудренны звери,

Хариус грезит, и плещется стерлядь.

Согревая, отдирая ломтями уклад...

Согревая, отдирая ломтями уклад...

По лепёхам ржаным, по углям,

По углам на пуантах кобылку ведёт конокрад,

А петух уже ставит одну из заплат.

Это стойло хитро, и хитёр этот двор.

Где лошадка не ржёт, там насупился вол.

И над яслями просит телец одного:

Да свершится разор, да исполнится вор!

Отвори мне рассудок, тугая петля,

Напои отрезвляющим хмелем питья!

Неразменный избыток, жуя и хуля,

По колени в дарах я, дары прогуляв.

Этот щедростный рог восполняет тебя —

Оборвись пуповина! О, голод тебя!

Ладонь твоя — опять пригоршня славы...

Ладонь твоя — опять пригоршня славы,

Столица жизни, но лукавый казначей,

Таи не утаишь — прильну губами

Ко льдистой жилке, убегающей в ручей.

Я жив ещё, пока там бьётся слово,

Я — ритм его, а время — только счёт

И только дождь, в нём — тоже ты, но сломан

Я в жажде выпить всё, а он течёт.

Творись во влаге властью тебе данной,

Милльонократно вторь себя! Туманный

Глотаю воздух, жгу зорю, в грозу

Я грежу: по волнам себя несу, —

А в яви меж Эмилией и каждой

Я умираю над ручьём от жажды.

По коже ходит часовой...

По коже ходит часовой,

Никто не украдёт

Ни связку горлиц, ни ночной

Мышиный перелёт.

А запах манит с головой

Нырнуть в дрожащий мёд.

В совокуплении с водой

Кого же бык крадёт?

Заря проглядывает в щель

И длит приход — тщета!

Целует августовский шмель

Цветок — горит щека!

И лоно это — канитель

Всех тварей все века.

Зной заливала мне Африка в горло...

Зной заливала мне Африка в горло,

Гости присвоили кровли Америк,

Жабрами воздух глотала Европа,

Азия бредила маковой прелью —