Александр Кукушкин - Alma Matrix или Служение игумена Траяна Страница 22

Траян периодически бросал взгляды на своих студентов и с удовольствием отмечал, как у них меняются лица, как заинтересованность сменяется недоверием, а недоверие искажается гримасой ужаса.

Он рассказывал им о «Великой жатве Траяна». Он сам!

О «Жатве проректора» все студенты Московских духовных школ узнавали в первый же месяц после поступления. Это была самая страшная быль про Траяна, которой одной было достаточно для того, чтобы заставить трепетать любого студента. Гайда, Настоящий и Задубицкий, конечно же, знали о Великой жатве, но им даже в голову не могло прийти, что она была всего лишь результатом спора, была игрой. Что несколько десятков студентов стали заложниками шуточного пари двух проректоров, православного и католического.

– По моему плану, – продолжал довольный производимым эффектом Траян, – в месяц я должен был отчислять по четыре-пять человек. В учебные месяцы больше, в каникулярные – меньше. В первом полугодии все было хорошо, и план был даже на две единицы перевыполнен, а вот во втором семестре начались трудности. Истребляемый и паникующий курс стал проявлять чудеса активности и изобретательности. Они жаловались ректору, звонили своим епархиальным архиереям, писали письма в Патриархию, в общем, боролись, как могли. Начались разбирательства. Но придраться было не к чему. Ведь в условиях спора говорилось о качественных отчислениях, я старался.

Ребята были настолько поражены, что забыли о ветре и холоде. Настоящему даже казалось, что стало жарко из-за того, что веселые огоньки, пляшущие в глазах проректора, были отблесками инфернального пламени, бушующего у того в душе.

– Но, господа, что греха таить, я проиграл. И, знаете, что самое обидное? – Траян сделал актерскую паузу. – Не хватило всего лишь одного студента. Точнее он был. Но его провинциальный архиерей… – досада на лице Траяна показала все его отношение к этому архиерею, – он так за своего семинариста боролся… Просто, братья, фанатик… По правде говоря, когда французский коллега узнал о моих успехах, он был настолько удивлен, что готов был признать себя проигравшим, но я не согласился. Спор есть спор. От слов своих оправдаешься, и от слов своих… ну, вы знаете. По условию, проигравший должен был проводить день, в который случился наш спор, наиболее глупым и нелепым образом. Поначалу я хотел писать концепцию реформирования семинарии, где инспекция и студенты пребывали бы в гармонии, но потом придумал ходить в Малинники ночью пешком, и вот уже сколько лет хожу.

Настоящий открыл было рот, но не нашел, что сказать и только посмотрел на Гайду с Задубицким. Те были растеряны и молчали.

– Но, я вижу, вы совершенно замерзли, – проректор участливо всмотрелся в их лица. – Быстрая ходьба должна вас согреть. Я навещу вас завтра в изоляторе. Доброго пути. – И коротко кивнув, он ушел в темноту по направлению к купальне.

Друзья еще долго смотрели ему вслед.

СВОБОДА СЛОВА ИГУМЕНА ТРАЯНА

– Ну, как? – Дима Варицкий вернулся в редакцию после воскресного ужина.

– Пока не сдался, – Настоящий оторвался от журнала и посмотрел на часы. – Еще двадцать минут у него есть.

– И не сдамся! – подал голос из закрытой каморки редактора Гайда. – Я близок, как никогда, и скоро я стану вровень с гениями русской литературы!

– Не отвлекайся, – Дима стал заваривать чай.

Распахнулась дверь и в дверном проеме нарисовалась сутулая фигура Сковороды.

– Кто тут крут, господа? – поинтересовался Сковорода, поднимая над головой пакет.

– Я тут крут, – раздалось из-за двери редактора.

– Он еще не вышел? Вот чудак!

Сковорода подошел к столу, под одобрительные возгласы друзей вывалил из пакета шотландские булочки, и спросил:

– А где Задубицкий?

– Иконописки… – мечтательно ответил Настоящий, – они не регентши… они требуют внимания и времени.

– А что с нашим новым Пушкиным? – кивнул в сторону двери Сковорода.

– Ну, последними находками, которыми он с нами из-за двери соизволил поделиться, были «майский дождь», «за окном», «мягкий вечер» и еще «сумерки».

– Красиво; жаль, май еще ой как не скоро.

– «Майский» и «мягкий» нехорошо пересекаются, – авторитетно заметил филолог Варицкий.

– Да, но он сказал, что это не пересечение, а игра созвучиями, – хмыкнул Настоящий.

Дверь снова открылась, и в редакцию, лучезарно улыбаясь, вошел счастливый Макс Задубицкий.

– Макси-и-имушка, – тонко протянул Настоящий, изображая иконописку.

– Не завидуй, Настоящий, – ответил Макс, скинул куртку и полез в шкаф за своей литровой чашкой. – А где Гайда?

– Вот он, господа, вот он, Гайда! Великий и недосягаемый! – Миша вышел из комнаты редактора с листком в руке.

– У нас тут что-то произошло, пока меня не было? – Макс опрокинул чайник в чашку, схватил пригоршню булок и пристроился на диване рядом со Сковородой.

– Пока тебя не было, Гайда взялся придумать с нуля русскую литературу.

– Я сказал, – Гайда был жутко собой доволен, – я сказал, что смогу придумать строчку, которую раньше уже придумал кто-то из классиков.

– Да ты их наизусть должен знать тысячами, – Макс засовывал булочки в рот целиком.

– Нет-нет, были условия. Во-первых, стихи не в счет. Во-вторых, это парни задают мне узкую тему, а я уже пишу одно предложение на эту тему, типа прозой. А потом проверяем в интернете.

– Ну?

– Тема была «Весенний дождь». Вот мое предложение, – Гайда уставился на листок и торжественно прочел: – В сумерках за окном прошумел легкий майский дождь.

– Ого, – Настоящий одобрительно покачал головой.

– Неплохо, – оценил Варицкий.

– Вполне, – сказал Сковорода и сел за компьютер. – В сумерках за окном прошумел легкий майский дождь, да?

– Ага.

Сковорода нажал на ввод и удивленно уставился на монитор.

– Чего там? А?

– … Бунин.

– Что? – парни все разом кинулись к компьютеру, сшибая друг друга.

Сковорода уже нажал на ссылку, и теперь на экране высвечивалась фотография худенького Бунина, а справа была надпись «Русская классическая литература. Иван Алексеевич Бунин». Чуть ниже значилось – «Тёмные аллеи. 3. Пароход «Саратов». А еще ниже – «В сумерки прошумел за окнами короткий майский дождь. Рябой денщик, пивший в кухне при свете жестяной лампочки чай, посмотрел на часы, стучавшие на стене…»

Больше всех поражен был сам Гайда. Парни хлопали его по плечам и вопили что-то, а он стоял и читал, и читал.

– Настоящий, – наконец сказал он, – помнишь, ты утверждал, что научился мыслить в контексте святоотеческого предания?

– Хочешь сказать, что научился мыслить в контексте русской классики?

– Ну а ты посмотри на это, – Гайда тыкал пальцем в экран. – Если бы вы меня не отвлекали, я бы и дальше написал, про рябого денщика.

– Ладно, ладно, – Варицкий пытался успокоить хохочущих друзей, – у нас не так много времени до вечерних молитв, а нужно обговорить серьезные дела… Всё, хватит, слышите?

Парни собрались в редакции, находящейся над актовым залом Академии, чтобы обсудить идею создания семинарской газеты для внутреннего пользования. Идея эта давно витала в воздухе и передавалась с курса на курс, но так и не была осуществлена. У Семинарии имелся свой журнал, выходивший один раз в два месяца, но это было совсем не то, чего хотелось студентам. Журнал находился под контролем администрации и зачастую использовался в качестве большой цветной визитной карточки, которую давали важным гостям в довесок к прочим подаркам. Студенты не находили ничего близкого в журнале, редко в нем сами печатались и читали его неохотно. Журнал был прилизан, он был вычищен от семинарского духа, все новости в нем были отфильтрованы специально для светских друзей Академии, все статьи дышали официозом. Делали журнал Варицкий, Гайда, Настоящий, Сковорода и Задубицкий, за что себя иногда ненавидели, но не отступались – послушание давало свободу в графике и свободу в общении с дежурными помощниками. «Двадцать четыре часа позора, – говорил всякий раз Варицкий в день выхода журнала, – и у нас снова два месяца независимости и относительного благополучия».

Но теперь им захотелось большего. Им захотелось свободы слова. Большой студенческой газеты только для своих. О семинаристах, для семинаристов и сделанной семинаристами. Название было готово уже несколько лет – «Alma Matrix». Этот шуточный перифраз «Alma Mater – Мать кормящая» Гайда с Настоящим обнаружили в дневниковых записях семинариста XIX века. И если для него перевод был «Кормящая самка-производительница», то друзья увидели тут аллюзии на любимый всей семинарией фильм «Матрица» братьев Вачовски. «Матрица кормящая» – название было готово давно, а теперь представился шанс, который не использовать было нельзя. Сегодня они узнали, что отец Траян на целых сорок дней уезжает в США, устраивать там работу филиала Академии. «Сорок дней – это очень много», – глубокомысленно подвел итог общему собранию Варицкий и на следующее утро побежал к ректору обтекаемыми формулировками просить благословения на очередную студенческую инициативу.