Сергей Иванов - Византийское миссионерство: Можно ли сделать из «варвара» христианина? Страница 28

Видимо, такое же отношение было выражено в одном не сохранившемся экзегетическом сочинении епископа Мефодия, известном лишь благодаря полемике с ним Фотия. Мефодий утверждал, что евангельский запрет «метать бисер перед свиньями» означает, будто «перед погрязшими в нечестии… Христос не велел излагать Божественное учение, ибо они не способны его усвоить». Фотий критикует подобную интерпретацию: «[Учение] было передано и возвещено Христовыми учениками всем эллинам и прочим неверным, это привело их от нечестия к вере во Христа… Следовательно, нельзя считать, что бисер — это тайное учение, а свиньи — неверные, это было бы кощунством!»[438]

Итак, Фотий, несомненно, выделяется на общем византийском фоне широтой своих взглядов на миссию. Но был ли он таким миссионером, каким его обычно изображают? Имелась ли у него специальная программа внешней миссии?[439]. Чрезвычайно часто в работах о крещении Руси цитируется послание патриарха Антонию, епископу Боспорскому, где впервые упоминается, что народ «рос» склонился под сень веры. Однако почти всегда цитата дается вырванной из контекста, а контекст этот весьма поучителен. Фотий пишет: «Скифское море некогда было «Негостеприимным»… Милетяне же своим человеколюбием и умеренным государственным управлением (ήμέρω πολιτεία) смягчили зверский и варварский нрав (τό τε θηριώδης χ<χ! βάρβαρον εξημέρωσαν ήθος) и превратили [«Негостеприимное» море] в Гостеприимное [Евксинское]. Ныне же через тебя, благодаря твоим подвигам и трудам во имя добродетели, а также прочему [твоему] попечению о божественном, [это море] не только является, но и называется не только Гостеприимным, но и Благочестивым… Если же ты и живущих там иудеев, пленив в послушании Христу, приведешь, как ты написал, от сени и буквы к благодати, я получу в изобилии прекрасные плоды добрых надежд, какие я всегда питал относительно тебя»[440]. В глазах православного патриарха подвиг крещения варваров практически равен подвигу древних язычников, жителей Милета, которые, выведя колонии на Понт, заложили фундамент для того «смягчения варварского нрава», которое нашло свое благополучное и логическое завершение в акте христианизации[441].

Хотя с именем Фотия исследователи связывают многие миссионерские инициативы, следует отметить, что сам он в своей обширной переписке никогда ни единым словом не упоминает ни о хазарской, ни об арабской, ни о славянской миссиях[442]. Его политика в этой сфере была «скорее ответом на внезапно возникающие проблемы, нежели результатом тщательного планирования»[443].

III. Хазария

Многие миссионерские предприятия Византии в середине IX в. были инициированы императором Михаилом III. С его именем связано начало какой‑то религиозной работы среди арабов–мусульман. Никита Византийский в своем трактате против ислама обращается к императору: «Где [я мог бы найти слова, чтобы достойно описать] православность догматов [его] веры? А его апостольское, если можно так выразиться, возвещение Христова Евангелия (τό άποστολικόν, ώς είπειν, του Ευαγγελίου του Χρίστου κήρυγμα)? Ведь он не довольствуется тем, чтобы только обращать в бегство жалкие тела варваров — он еще и души их богоборческие рассекает обоюдоострым словом истины; он и арабов призывает к благочестию»[444]. К сожалению, никаких подробностей нам не известно. Из агиографии мы знаем только, что Петр, епископ Аргосский, проводил миссионерские кампании среди арабов, осевших в IX в. на Пелопоннесе. Он «убедил варваров… отказаться от религии их предков»[445].

Также при Михаиле началось и миссионерское наступление Империи на далекой северной периферии. Обратим внимание на один загадочный документ — список епархий византийской церкви, сохранившийся в единственной рукописи XIV в., Парижской 1555А. Чаще всего его составление датируют VIII веком, но с другой стороны, есть в этом списке и детали, относящиеся к концу IX в.[446] Под номером 37 там поименована «епархия Готии», в которой перечислены: «Митрополия Дорос, [епископы] хоциров, Асгиля, Хвалиса, оногуров, Ретега, гуннов, Таматархи (о Χοτζίρων, о Άστήλ, о Χουάλης, δ Όνογούρων, о ΊΡετέγ, ό Ουνων, ό Ταμάταρχα)»[447]. В конце нотиции без всякой связи с предыдущим текстом вдруг добавлены дополнительные сведения: «Епархия Готия: [епископ] хоциров [сидит] поблизости от Фулл и от Харасиу, который называется Черная Вода. [Епископ] Асгиля — Асгилем называется река в Хазарии, имеется и крепость»[448].

Это перечисление крайне интересно. В нем всего два города: Дорос, находившийся в горном Крыму, на совр. Мангупе, и Таматарха — совр. Тамань[449], а также «крепость» Асгель — Название, которое наводит на аналогию с Итилем, столицей Хазарского каганата, находившейся в устье Волги. Вторую группу имен составляют этнонимы. Под хоцирами следуй понимать то ли хазар, то ли фигурирующих у Приска Паний ского акациров[450], то ли болгар[451]. Оногуры обитали в западное Предкавказье, а гунны — в Дагестане[452]. Третью часть перечня образуют гидронимы: Асгиль — это Итиль, т. е. Волга. Хва. лис — это Каспийское море. Загадочный «Ретег», по остро, умной догадке А. Васильева, — это река Терек. «Харасиу» это, очевидно, Кара–су. Речка с таким названием действительно существует в Крыму и по сей день, и этот гидроним в самом деле значит по–тюркски «черная вода», так что глосса составителя нотации совершенно справедлива и (редкая, если не уникальная для подобных документов черта!) свидетельствует о контакте греческих иерархов с местным населением Крыма. Никогда ни до, ни после гидронимы не фигурировали у византийцев в названиях епархий. Из этого следует, что задачей составителя было наметить территориальные границы предполагаемого церковно–административного образования, а не обозначить конкретный объект окормления.

Дорийская митрополия, какой она нарисована в нотации, охватывала гигантскую территорию, включавшую часть Крыма, Северный Кавказ с Предкавказьем и северо–восточный Прикаспий, т. е., видимо, всю территорию Хазарского каганата. Было достаточно много написано о том, существовала ли такая структура на самом деле[453], или это был всего лишь миссионерский проект. Большинство исследователей склоняется ко второй версии[454]. Нет ни единого документа, где бы фигурировали иерархи этих удивительных епархий. Но даже если список епископий являлся по преимуществу черновым наброском, он представляет для нас огромную важность: значит, по крайней мере в момент его составления Константинопольская церковь лелеяла обширные миссионерски е замыслы.

В недавнее время эту нотицию удалось поставить в более широкий исторический контекст: видимо, надежды на обращение Каганата появились в Византии в начале IX в., в ходе дипломатического наступления, в рамках которого в Крыму была образована фема Климаты, а в Саркеле построена крепость, которая призвана была защищать союзников–хазар от враждебных набегов[455].

IV. Константин–Кирилл

Ок. 860 г. император Михаил послал эрудита Константина Философа (будущего св. Кирилла) с миссией в Хазарию. Кстати говоря, существует теория, связывающая его поездку с тем епископским списком, о котором шла речь выше: якобы именно Константин был автором того миссионерского проекта, который воплощен в этой нотации[456]. Проверить это невозможно, однако нет сомнений, что и поездка, и нотация встраиваются в один контекст хрисгианизаторских усилий Империи в IX в.

Хотя о деятельности братьев Константина и Мефодия известно главным образом из их славяноязычных житий, эти памятники несомненно опираются на византийскую агиографическую традицию[457] и потому весьма важны для нашей темы. Миссия, согласно Житию Константина, была приглашена хазарским каганом для религиозных дискуссий с мусульманами и иудеями, но герой жития готовился к ней как к проповеднической поездке. «Он сказал [императору]: «Если велишь, государь, с радостью иду на дело это и босой и пеший и не взяв ничего, что Бог не велел ученикам своим носить [с собой]“. Ответил же цесарь: «Если бы хотел так сам для себя сделать, то верно бы мне сказал, но, зная власть и достоинство Цесарево, достойно ступай с цесарской помощью»»[458]. В этом споре очень хорошо представлены два взгляда на миссию: Константин своей репликой намекает на завет Христа апостолам: «Не берите с собою… ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха» (Матф. 10.9—10). Но император возражает, что миссионер Византии есть одновременно ее посол, и потому завет евангельской простоты к нему не применим. Миссия зримым образом слилась с дипломатией! Впрочем, результаты хазарских дебатов Философа оказались не очень впечатляющими: «Крестилось же из них двести человек, отказавшись от мерзостей языческих и браков беззаконных»[459]. Вскоре после византийского посольства Каганат принял иудаизм в качестве государственной религии, что осложнило дипломатические отношения двух государств и привело к ухудшению положения иудеев в Империи. Неудача с попытками крестить Хазарию была вызвана, по всей видимости, опасением кагана попасть в чересчур большую зависимость от Константинополя[460].