Дмитрий Мережковский - Тайна трех: Египет и Вавилон Страница 40

Обезображен так, что ученики, сняв тело со креста, не узнали Его и ужаснулись, разбежались молча от ужаса: Кто это был? Что это было?

И всего ужаснее то, что этот земной ужас — только отражение ужаса небесного: Агнец, закланный от создания мира, — в основе мира и в основе всех таинств, или, точнее, одного-единственного, потому что все они ведут к одному, именно к этому: Бога должно заклать.

Египет хорошо знает об этом, можно сказать, только об этом и думает, но молчит, как Сфинкс, — онемел от ужаса. Вавилон лепечет, как в бреду, невнятным лепетом.

Бероз, вавилонский жрец (III в. до Р. X.), вероятно посвященный в таинства Таммуза, сообщает древний миф о творении человека:

«Видя, что земля плодородна и необитаема, Бэл (Мардук) отрубил себе голову, и прочие боги, смесив текущую кровь с землею, вылепили человеков; потому-то обладают они разумом и причастны божеской природе»! (Berossi. Fragm., ap. Damasc., de prim. princip., cap. 125).

Только в косматых, звериных сердцах мог родиться этот исполинский, каменный бред. Но и в каменной грубости — нежность лилейная: Бог умирает из любви к человеку. В книге Бытия (II, 7) Бог создает человека из «красной земли», afar, «лепит» его yacar, как горшечник лепит сосуд. Земля — красная, может быть, потому, что смешана тоже с кровью, но чьею, здесь уже не сказано.

В позднейшем вавилонском мифе о творении мира — Enûma eliš — люди созданы из крови не бога Мардука, а дьявола Кингу (Kingu), сообщника восставшей на богов Тиамат (Thiamat), Преисподней (VI, 5 — 24). Как бы ужаснувшись богоубийства, человеческая мысль прикрывает мистерию мифом, бездну ночи — покровом дня.

Но древнейший подлинник того же мифа подтверждает страшное сказание Бероза:

Боги призвали богиню,Мудрую Мами, Помощницу:«Ты, единая плоть материнская,Можешь создать человеков.Создай же их, да иго богов понесут».Открывает уста свои Мами Великая,Великим богам говорит:«Я одна не могу…»

Здесь клинопись стерта, а дальше можно прочесть:

Открывает уста свои Эа,Великим богам говорит:«Бога должно заклать…С божеской плотью и кровьюМами глину смесить…»(Cuneif. Texis from Babyl. Tabl. in Britisch Museum, VI, 5)

Этот заколаемый бог и есть Озирис, Великая жертва, Таммуз, Истинный Сын — первая на земле тень Агнца, закланного от создания мира. Только для того и смесит Великая Матерь глину с божескою плотью и кровью, чтобы могло совершаться некогда таинство Плоти и Крови.

Так шепот бездонной древности отвечает громам Евхаристии: «Да молчит всякая плоть человечья и да стоит со страхом и трепетом, Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным».

Бог умер однажды, чтобы человек родился, и снова умер, чтобы человек воскрес.

Знамение Ионы пророка есть знамение Сына Человеческого: «Ибо, как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли» (Матф. XII, 40).

Имя Иона — от бога Fa-la-Jahwe. Эа, бог-рыба, изображается на вавилонских памятниках человеком в рыбьей коже, как Иона во чреве кита. Бог Эа-Оаннес, выходя из моря, подобно пророку Ионе, учит людей, проповедует.

Иона нисходит в сердце морей, как Таммуз — в сердце земли, как Гильгамеш — на дно океана, как все первое человечество — в бездну вод потопных. «Воды объяли меня до души моей, бездна заключила меня… Но Ты, Господи, изведешь душу мою из ада!» (Ион. II, 6–7).

Ложным пророком Божьего гнева оказался Иона и восскорбел: «Господи, возьми душу мою от меня, ибо лучше мне умереть, нежели жить! — И произрастил Господь Бог растение, и оно поднялось над Ионою, чтобы над головою его была тень и чтобы избавить его от скорби его. Иона весьма обрадовался растению. И сделал Бог так, что на другой день, при появлении зари, червь подточил растение, и оно засохло. Когда же взошло солнце, навел Бог знойный полуденный ветер, и солнце стало палить голову Ионы, так что он изнемог и просил себе смерти… И сказал Бог Ионе: неужели так сильно скорбишь ты о растении? Он сказал: очень скорблю, даже до смерти. Тогда сказал Господь: ты жалеешь о растении… Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого?» (IV, 1 — 11).

До смерти скорбит Иона об увядшем растении, как Гильгамеш — о Злаке Жизни, как весь Вавилон — о Таммузе, Ростке увядающем:

Ты — росток, текучей водой не взлелеянный,Ты — цветок, чьи корни из земли исторгнуты…О Сыне Возлюбленном плач подымается…

Любовью Сына побежден Иона, пророк гнева Отчего. «Мне ли не пожалеть», не возлюбить, — говорит не Отец, не Иегова, грозный Бог Синая, а Сын, Таммуз, кроткий бог Вавилона.

Бездонно-древняя клинопись: «Тому, кто сделал зло тебе, плати добром», сохранила для нас как бы слово из нагорной проповеди не нашему человечеству. Не от этого ли тихого слова, которое созидает и уничтожает миры, онемел египетский Сфинкс, рушилась Вавилонская башня, и снизошла Атлантида в сердце морей?

Истинный Сын — Терн страдания, роза любви — вот Злак Жизни, которого ищут и не находят они. Найдем ли мы, или так же погибнет и вторая Атлантида, как первая?

Таммуз, подобно Озирису, — воистину Бог, и человек воистину: родился, жил и умер, как человек.

Гильгамеш, огвергая любовь богини Иштар, перечисляет погубленных ею любовников: все они — люди, простые, бедные — поселяне, пастухи, звероловы. В их числе и Таммуз.

Судила Таммузу, любовнику юности,Ты из году в год плачи надгробные.(VI, 46–47)

Таммуз — пастух, хозяин овечьего хлева, umu étúra. И Сын Человеческий родился в хлеву, среди пастухов.

О человеческой жизни Таммуза мы почти ничего не знаем. Может быть, намек на нее — только в царских житиях, потому что все цари Вавилона — «Таммузы», как все цари Египта — «Озирисы».

Вот что повествует о себе Саргон I (Săruk-înu), царь Шумера-Аккада (около 2500 г.): «Отца моего я не знал… На берегу Ефрата, зачала меня мать моя и родила тайно, и положила в тростниковый ковчег, и осмолила горною смолою отверстие ковчега, и опустила его в реку, и не сомкнулись надо мною воды реки. И принесла меня река к водочерпию Акки (Akki). Акки водочерпий, в благости сердца своего, вынул меня из ковчега, вскормил, как родного, и сделал садовником. Когда же был я садовником, богиня Иштар преклонила ко мне сердце свое».

Этот стих Таммузова плача соединяет вавилонского бога-младенца с Саргоном и Моисеем: все трое — подкидыши «Род же Его кто изъяснит?» — сказано и о Сыне Человеческом (Ис. LIII, 8).

Не связан ли ковчег Истинного Сына Бездны с ковчегом Ноя-Атрахазиса (оба осмолены «горною смолою», chemar), так же как вообще смерть Человека Таммуза — со смертью человечества — Потопом?

О Смерти Таммуза мы тоже почти ничего не знаем; знаем только, что он убит: «Воззрят на Того, Кого пронзили».

О, сердце, о, сердце Владыки! О, ребра пронзенные!

На золотом покрове мифа, скрывающем мистерию, выткан узор: юный охотник, убитый вепрем. В Адонисовых-Таммузовых таинствах полагалось на плащаницу восковое изваяние убитого юноши с кровавой раной на бедре от клыков дикого вепря (Brugsch. Die Adonisklage, 4). Вепрю, Нинибу (Ninib), посвящен и месяц Таммузовой смерти. Но вот что странно к богоубийце Нинибу обращаются поклонники бога с молитвою:

Возвращаешь ты тело, сошедшее в ад.

Таммуз и Ниниб возвращают умерших из ада, воскрешают одинаково. Это можно объяснить только тем, что эти два бога — один, так же как Сэт и Озирис.

Здесь уже сквозь миф просвечивает мистерия. В мифе жертва невольна; вольна в мистерии: «Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня; но Я Сам отдаю ее, и власть имею опять принять ее» (Иоан. X, 17–18). И об Озирисе сказано: «Он знает день, когда его не будет» (Кн. Мертв.).

Когда Таммуз умирает, богиня Иштар сходит в ад:

В страну без возврата, в страну, что ты знаешь,Богиня Иштар устремила свой помысел, —Откуда вошедший уже не выходит…В дом тьмы, где живущие света не видят,Где землю едят, насыщаются прахом;Где света не видят, во тьме обитают,Одеты, как птицы, в одежды из перьев;Где пылью покрыты замки на воротах.К воротам подземным Иштар приступила:«Открой мне, привратник, открой мне ворота!Ворот не откроешь, — замки я сломаю,Сорву я запоры, разрушу пороги,И выведу мертвых, чтоб ели и жили, —И будет их больше, чем было живых!»(Cuneif. Texts, XV, 45 s. s)

Царица ада, Эрешкигаль (Ereschkigal), велит привратнику впустить богиню Иштар в царство смерти, поступив с нею «по древним законам». Он проводит ее через семь ворот; в первых — снимает с головы ее великую тиару, во вторых — серьги из ушей, в третьих — ожерелье с шеи, в четвертых — эфод с персей, в пятых — кольца с ног, в шестых — пояс с чресл, в седьмых — покров стыда с ложесн. И нагая, вступает богиня в царство смерти. Там Эрешкигаль заточает ее и поражает шестьюдесятью язвами.