Петр Гнедич - Догмат искупления в русской богословской науке Страница 41

«Обилие в Слове Божием выражений, заключающих в себе мысль об удовлетворении Божественному правосудию, принесенном Спасителем за нашу вину, в связи с устойчивостью церковной традиции («распятаго же за ны»), всегда признававшей «юридический» элемент в грехопадении и искуплении, является для нас первым основанием, по которому мы не хотим отбросить «юридической» теории как схоластической, устарелой и ложной… Мысль об этом («юридическом» значении искупления), так сказать, красной нитью проходит через все Священное Писание Нового Завета, в особенности послания апостола Павла; текстов, ее подтверждающих, так много и они так определенны, что истолковывать их в каком‑нибудь ином смысле было бы очевидной натяжкой»[797]. Смысл этого категорического утверждения можно передать так: к каким бы выводам «юридическая» теория ни приводила, она все же является учением Откровения, и отвергать ее — значит отрицать Откровение. Если бы это положение соответствовало действительности, то в обоснованности «юридической» теории не возникало бы даже и сомнения. Поэтому проверить эти доказательства на основании Священного Писания и Предания является чрезвычайно важным.

Первое сомнение возникает немедленно при сравнении терминологии «юридической» теории с выражениями Священного Писания. Таких, занимающих центральное место в «юридическом» истолковании искупления, терминов, как «удовлетворение», «заслуги», «заместительство», «оскорбление» и др., в Священном Писании не имеется.

Но в Священном Писании упоминаются все же другие «выражения явно «юридического» свойства», «такие термины, как ослушание, преступление, проклятие, жертва, умилостивление, выкуп и т. п.»[798]. Эту фразу П. Левитова цитирует архиепископ Никон[799], и совершенно так же рассуждают и прочие сторонники «юридической» теории искупления[800].

И если рассмотреть свидетельства Священного Писания, приводимые в обоснование «юридической» теории, то окажется, что это та же самая система соединения тех же текстов, которая употреблялась в прежних курсах догматики[801].

Как было отмечено выше, для приведения этих текстов в систему требуется выделение их из контекста и истолкование их по буквальному значению отдельных слов и выражений[802]. Точно так же, удовлетворяясь русским переводом этих речений Священного Писания, защитники «юридической» теории даже не ставили вопроса о проверке его подлинным (греческим) текстом[803].

Обращаясь же к приводимым свидетельствам Священного Писания, можно заключить, что основной задачей авторов рассматриваемых произведений было подобрать из Священного Писания тексты для обоснования учения об удовлетворении правде Божией страданиями и смертью Иисуса Христа.

И — в этом единомысленны все авторы — таким текстом считается следующий: Которого [Иисуса Христа] Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его через веру, для показания правды Его в прощении грехов, соделанных прежде (Рим 3, 25), или по–славянски: Егоже предположи Бог очищение верою в Крови Его, в явление правды Своея, за отпущение прежде бывших грехов[804].

П. Нечаев полагает, что «приведенное место можно считать классическим в учении Священного Писания Нового Завета об удовлетворении правде Божией жертвой Иисуса Христа. Вряд ли что может быть яснее и определеннее этих слов апостола, со всею решительностью говорящих о том, что правда Божия, ждавшая удовлетворения за поругание ее законов согрешившими и грешащими людьми, получила таковое в крестной жертве Иисуса Христа. По прямому смыслу слов апостола, Христос — прежде всего жертва умилостивления, каковою в Нем, собственно, является Его Кровь, смерть Безгрешного, не бывшего обязанным умирать и платить дань греху»[805].

Митрополит Елевферий также называет это место «самым ярким, выражающим сущность искупления»[806].

Этот же текст, вместе с другими, где употребляется в русском переводе слово «умилостивление», представляется и архиепископу Серафиму наиболее убедительным, подтверждающим учение об искупительной жертве в «удовлетворение Божественного правосудия».

«Как возможно допустить, — возражает он патриарху Сергию, — чтобы наша Церковь не смотрела на Христа как на страдательное орудие умилостивления, когда святой Иоанн Богослов в Первом своем послании говорит: Той (Сын Божий) очищение (умилостивление) есть о гресех наших, не о наших же точию, но и о (гресех) всего мира (1 Ин 2, 2); (Бог) возлюби нас и посла Сына Своего очищение (в умилостивление) о гресех наших (1 Ин 4, 10). О том же самом свидетельствует и апостол Павел, говоря, что Иисуса Христа предположи Бог очищение верою (в жертву умилостивления) в Крови Его… за отпущение прежде бывших грехов (Рим 3, 25).

Во всех рассматриваемых статьях тексты Священного Писания обычно приводятся на славянском языке, но в данном случае слово «очищение» заменяется русским «жертва умилостивления». Это не простая замена слов: умилостивлять можно Бога, а не грех; очищать можно грех, а не Бога. И нельзя согласиться с архиепископом Серафимом, что «эти слова различаются только по форме, по существенному же своему значению они, в данном случае, тождественны», и «ясно, что очищение или умилостивление есть не что иное, по существу, как удовлетворение правде Божией, или Божественному правосудию»[807].

Понятие «удовлетворение правде Божией» еще можно известным образом соединить с понятием «жертвы умилостивления Бога», но от понятия «очищение грехов» оно значительно отличается. А так как славянский перевод этого места правильнее русского выражает смысл подлинника, то естественно заключить, что оно не содержит в себе идеи удовлетворения[808].

И если так обстоит дело с самым ярким, «классическим» местом Священного Писания, то обоснование учения об удовлетворении следует искать в других текстах. Так и поступают отдельные авторы, но с одинаковым результатом[809].

Все это приводит к следующему признанию: «По–видимому, в Священном Писании учение об удовлетворении раскрыто нельзя сказать чтобы неполно и неточно, но как‑то не совсем определенно и ясно». Но так как в Священном Писании имеется «мысль о наказании человека за грех», продолжает свое рассуждение тот же автор, «в этом случае ему (Священному Писанию) не должно быть чуждо и учение об удовлетворении именно правде Божией, об этом мы вправе заключить уже в качестве априорно–необходимого предположения»[810].

Это чрезвычайно важное признание — учение об удовлетворении априорно истолкованию учения Священного Писания об искуплении[811]. Поэтому вполне естественно, что основу для «юридического» понимания искупления остается искать в понятиях жертвы и выкупа, в понятиях вражды Бога, гнева и проклятия Богом грешника.

Святоотеческое правило для истолкования подобных выражений Священного Писания устанавливает необходимость «слова и имена в отношении к Богу, взятые из бытия дольнего, прелагать в значение высшее, горнее»[812].

То же не отрицается и сторонниками «юридического» толкования, когда об этом говорится не в трактатах об искуплении, а в других частях догматической системы: «Если в Слове Божием говорится о гневе, недовольстве, раскаянии Божием, то это высказано лишь применительно к нашим человеческим понятиям: в воле Божией нет места никаким изменениям»[813]. Но в изложении учения об искуплении эти выражения понимаются буквально, ибо иначе нельзя отыскать в них «юридическое» значение.

Точно так же не следует «исключать из системы христианского вероучения понятие «цены» или «выкупа»», как думает профессор Будрин, но необходимо дать этому понятию, как и понятию «жертвы», правильное истолкование.

Буквальное понимание слова «выкуп» и истолкование значения «жертвы» применительно даже не к ветхозаветному, а языческому ритуалу и пониманию смысла жертвоприношений неизбежно приводит к вопросу: кому принесена Кровь Христова? Известны попытки ответа на этот вопрос в древней Церкви и рассуждение об этих попытках святителя Григория Богослова, указавшего на действие этой жертвы не на Божество в смысле Его умилостивления или удовлетворения, а на человека, как очищение и освящение.

В стремлении найти «юридическое» понимание искупления в Священном Писании сторонники этого понимания не ограничиваются истолкованием по буквальному смыслу отдельных слов и выражений, но, уже отступая от буквального смысла, вкладывают в отдельные тексты то содержание, которого в них не имеется.