Петр Гнедич - Догмат искупления в русской богословской науке Страница 42

В «юридическом» истолковании искупления большее значение усваивается понятиям «клятвы, или проклятия», наложенных на род человеческий после грехопадения, и на снятие их после удовлетворения правде Божией. «Осуждение, или клятва, является актом, посредствующим между грехом… и бедствиями»[814], — говорит митрополит Елевферий и сам же задает вопрос: «В чем же, в каких словах выразилось Божие осуждение прародителей? Не в чем ином, как в райской заповеди: в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь (Быт 2, 17). Осуждение Божие на смерть, проклятие Божие implicite[815], но условно было в приведенных словах Творца Промыслителя»[816].

«Эти грозные слова, — рассуждает и архимандрит Серафим, — Божественного правосудия содержали в себе проклятие для людей в случае нарушения ими данного для них Божественного закона»[817].

Следует предположить, что без априорного допущения необходимости «посредствующего акта» в виде проклятия, вражды и тому подобного (выражения для обозначения изменения отношений Бога к человеку)[818] нельзя было бы отыскать проклятия Божия в приведенных словах implicite.

Точно такое априорное предположение послужило причиной искажения смысла в Рим 6, 33 греческого oij/cdvux: по–славянски оброцы (плата) греха смерть в «возмездие за грех — смерть»; а в таком смысле этот текст цитируется и на него делаются ссылки почти во всех рассматриваемых произведениях[819].

Те же предпосылки заставляют видеть понятие о «примирении Бога» с человеком в Рим 5, 10; 2 Кор 5, 19; Еф 2, 16 и др., где говорится о «примирении человека» и мире с Богом.

Точно так же и с «юридическим» смыслом понятия «оправдание». «Нельзя все значение понятия оправдания сводить только к его филологическому словопроизводству, игнорируя его существенное значение, — говорит архиепископ Серафим. — Это понятие, помимо филологического, имеет существенный догматический смысл в связи с целостным воззрением Божественного Откровения на дело нашего спасения»[820]. То есть для правильного понимания этого термина сперва следует иметь «целостное воззрение на дело нашего спасения» (по мысли архиепископа Серафима, — «юридическое»).

Нельзя также согласиться, что понятие «заслуги» равнозначно с понятием «благодать» и т. д.[821]

Исследование самих текстов Священного Писания, приводимых в обоснование «юридической» теории искупления, и принципов их истолкования показывает, что, по выражению П. Аевитова, «первое основание» «юридической» теории является недостаточно твердым.

Исследование это также показывает незнакомство авторов рассматриваемых статей с произведениями профессора Мышцына, профессора Глубоковского и др. по истолкованию спорных текстов Священного Писания, показывает их неосведомленность в «библейском богословии».

Считая «юридическую» теорию искупления правильно выражающей церковное учение, защитники ее полагали, что она в такой же степени, как и Священным Писанием, обоснована и церковным Преданием[822].

Авторы рассматриваемых статей неоднократно высказывали свое уважение к святоотеческим творениям, полагая, что и здесь имеется обоснование для «юридической» теории. Но следует заметить, что признаков самостоятельного изучения творений святых отцов в этих статьях не имеется. Наибольшее количество ссылок на святых отцов имеется в письмах митрополита Елевферия, но здесь они даются в виде отдельных цитат и заимствованы (автор сам указывает это) из системы митрополита Макария[823].

Прочие авторы хотя и часто утверждают, что «юридическая» теория является святоотеческой, но обосновывают это утверждение довольно своеобразно.

Профессор Будрин приписывает Василию Великому и Иоанну Златоусту следующие слова, заключая их в кавычки и даже не указывая, которому из них они принадлежат: «Крестная жертва Христова не только есть полнейшее и совершеннейшее удовлетворение правосудию Божию за все человеческие грехи, не только равноценна ценности всех человеческих душ, но имеет бесконечно высшую цену так, как бесконечно выше человека Тот, Кто принес за человека искупительную жертву на Кресте». После чего делает следующую сноску: «В. В. толк, на Пс. 18, Злат. на Поел, к Рим.»[824].

Едва ли такой способ цитации можно признать научным, тем более что если отдельные выражения из второй половины этой «цитаты» имеются в других, а не в указанном толковании Василия Великого на псалом, то первой половины ее не имеется вовсе в творениях обоих святителей.

Архиепископ Серафим полагает, что «критерием истины были для нее (Церкви) святые отцы — их благодатное толкование Священного Писания», но сам избегает ссылок на их творения и заменяет их ссылками на толкование епископа Феофана (Говорова), так как «это толкование, будучи основанным на учении святых отцов Церкви, является святоотеческим»[825]. При всем уважении к личности епископа Феофана с таким категорическим утверждением позволительно и не соглашаться.

Отдельные цитаты приводятся архиепископом Серафимом отрывочно, большей частью из вторых рук, и довольно странно комментируются[826].

Но интересный вывод делает П. Нечаев из «общего и совсем краткого (только две страницы) обзора учения отцов и учителей Церкви». Приписав без каких‑либо доказательств учение об удовлетворении святому Иринею Лионскому, автор находит его также у святого Афанасия Великого и заключает: «Так же или, по крайней мере, похоже на то учили Василий Великий, Кирилл Александрийский, Кирилл Иерусалимский, Иларий Пуатьевский (Пиктавийский), Иоанн Дамаскин и др.». Но из списка этих имен, при всей легковесности суждений, автор все же должен был исключить святителя Григория Богослова. Этот святитель, а также Ориген (учением о выкупе от диавола) и другие (автор их не назвал) «принципиально расходились с общецерковным учением об удовлетворении правде Божией жертвой Иисуса Христа. «Он (святитель Григорий) хотел обосновать необходимость того и другого (?) не на Божественных свойствах, а вообще на домостроительстве нашего спасения или потребностях падшей человеческой природы»[827].

Едва ли можно считать основательными выводы из столь краткого обзора, верно лишь заключение о том, что учение святителя Григория никак нельзя соединить с учением об удовлетворении. Но исключение воззрений святителя, удостоенного Церковью именем Богослова, из общецерковного учения является более чем смелым.

Помимо ссылок на святоотеческие творения митрополит Елевферий и архиепископ Серафим искали подтверждения «юридической» теории еще и в богослужебных книгах Православной Церкви.

В этом отношении их труды несколько отличаются от обоснования этой теории в курсах догматики. Но архиепископ Серафим ограничивается одними ссылками без приведения самого текста[828], митрополит Елевферий вполне удовлетворяется буквальным повторением таких терминов, как «клятва», «осуждение» и др., причем обилие текстов совершенно не уясняет их смысла[829].

И в отношении к богослужению даже немногие попытки изучения заключенного в нем догматического учения остались обоим авторам также неизвестными.

Во всех этих попытках богосдовствования заметна какая‑то связанность мысли, стремление опереться на чей‑то авторитет, который признается и отыскивается не в источниках церковного учения, а значительно ближе по времени к авторам.

Замечания архиепископа Серафима в отношении авторитета епископа Феофана (Говорова), заменившего для него святых отцов, были только что приведены.

На авторитет митрополита Филарета, без глубокого анализа и понимания его творений, ссылается архиепископ Никон (Рождественский).

О догматике вообще говорит профессор Будрин[830].

Эти авторитеты представляются им бесспорными: ошибки, частные мнения у святых отцов ими легко признаются, но здесь все представляется точным и определенным — утверждается незыблемость авторитета системы митрополита Макария (Булгакова).

Не могли избежать авторы рассматриваемых статей использования воззрений Ансельма Кентерберийского[831]. Ими руководствуются не только такие малоавторитетные авторы, как П. Нечаев, всю свою статью построивший на изложении его теории[832], к ней же обращаются профессор Будрин и профессор Скабалланович.

Первый упоминает о воззрениях Ансельма Кентерберийского как об учении «в сущности совершенно согласном со Словом Божиим и учением Церкви»[833]. А последний полагает, что «никто лучше Ансельма не доказал невозможности одного прощения греха со стороны Бога без искупления его, необходимости удовлетворения за грех в мировой гармонии»[834].