Сергей Мансуров - Очерки по истории церкви Страница 42

Забота о вере и жизни других Церквей не рассматривалась тогда как право или преимущество какой-либо кафедры. Послания первенствующих Церквей, Римской или Антиохийской, тонут в массе посланий епископов и мучеников Галлии, Смирны, Понта, Греции, Палестины, Осроены (в Месопотамии), Малой Азии. Каждый епископ и каждая Церковь считает своим делом разделять радость и затруднения своих собратий во всем мире. Мы видели, как откликнулся почти весь христианский мир на мученический подвиг святого Игнатия Богоносца. Внимание и любовь привлекали не только такие выдающиеся случаи. Из посланий Дионисия Коринфского видно, что богатая Римская Церковь делилась своим достоянием с нуждающимися и преследуемыми во всех Церквах, одушевляя «бедных нуждающихся и поддерживая братий, трудящихся в рудниках»[163].

Когда в Риме возникла опасность от множества еретиков, туда едут выдающиеся малоазийцы (святой Поликарп, святой Иустин), туда несколько позднее пишет из Лиона святой Ириней, помогая разобраться в гностических тонкостях (письма к Флорину и другие его писания в связи с римскими делами). Мученики лионские сообщают свой взгляд на монтанизм в Азию и в Рим. Резкое разногласие римского епископа Виктора с Малоазийскими Церквами в вопросе о времени празднования Пасхи (он хотел отлучить Церкви Азии) встретило немедленно отпор от епископов с разных концов вселенной. Они все ему единодушно пишут, советуя лучше позаботиться «о мире, единении и любви с ближними»[164]. Спор о времени празднования Пасхи вызвал всеобщий обмен мнений. По всем Церквам созываются соборы, всюду рассылаются послания. Вопрос затронул все Церкви — все считали своим долгом высказаться и позаботиться о своих братьях. Так, палестинские епископы писали: «Списки с нашего послания постарайтесь разослать по всем Церквам, чтобы мы не были виновны перед теми, которых души легко заблуждаются. Уведомляем вас, что в Александрии празднуют Пасху в тот же день, в который праздуем ее и мы. От нас отправляют письма к Александрийской Церкви, а из Александрийской к нам, поэтому празднование Святого дня у нас бывает согласно и вместе с ними»[165].

Единство жизни и мысли, как видим, было предметом забот и вместе было радостью и утешением христиан II в., верных преданию. Егизипп, путешественник и писатель середины и конца II в., сам, видимо, христианин-еврей из Палестины, едет в Коринф, едет в Рим, заезжает в другие города — и всюду находит единую веру и единую жизнь. Он записывает в свою книгу «Воспоминаний», к сожалению, дошедшую до нас лишь в отрывках, следующее: «Я провел немало дней у коринфян, беседовал с ними — и мы взаимно утешались своим православием. Находясь в Риме, я оставил список преемства епископов до Аникиты, которого диаконом был Елевферий… В каждом преемстве и в каждом городе все шло так, как заповедует закон, пророки и Господь»[166].

Церковь чувствует себя единой.

Это не значило, что не было попыток нарушить это единство. Но эти попытки встречали отпор со всех концов единой Церкви. Когда появилась, например, опасность от ереси Маркиона или от монтанизма, против них борются и пишут не только в Риме и в Малой Азии, где они действовали, но и Дионисий из Коринфа, мученики лионские и святой Ириней из Галлии, Феофил из Антиохии, Филипп Гортинский с Крита и многие другие; все единодушно борются за единую веру и предание.

Лионская Церковь в период гонений

Единую веру и единое предание Церквей вселенной яснее других и с наибольшей полнотой сознавала и блюла, не только у себя, но и в других Церквах, возникшая к концу II в. Церковь в Галлии — в Лионе и в Виенне, двух смежных городах на реке Роне (в теперешней Франции). Она несколько неожиданно выдвигается в 70-х годах II в. и потом вплоть до кончины своего выдающегося руководителя святого епископа Иринея (около 200 г.) занимает одно из самых заметных мест в христианской жизни этого времени.

Значение этой Церкви и святого Иринея станет понятным, если обратить внимание на то, что она возникла и жила в тесном общении с двумя средоточиями христианской жизни предшествующих поколений. Малая Азия и Рим как бы объединились в Лионе. Отсюда такая полнота духовной жизни в молодой Галльской Церкви.

Самые затруднительные вопросы времени: отношение к гностикам, к монтанизму, к падшим, к празднованию Пасхи, к епископской власти, к церковному преданию и многому другому — находили здесь ясное, православное решение, которому последовала в конце концов вся Церковь. Трудно даже перечислить те стороны православной жизни и учения, которые не нашли бы здесь отражения, и такого верного, что на него могла опираться Церковь во все последующие века в своих затруднениях и спорах с еретиками.

Сохранившиеся источники свидетельствуют, что Галльская Церковь хотя и недавно возникла, но уже была крепка и зрела в разгар тяжелого испытания. Его описывают в послании к Церквам Азии и Фригии очевидцы и собратия пострадавших.

«Рабы Христовы, жители Виенны и Лугдуна (т. е. Лиона) в Галлии — братьям в Азии и Фригии, имеющим одинаковую с нами веру и надежду искупления, желание мира и благодати и славы от Бога Отца и Христа Иисуса Господа нашего». Так начинается повествование о бедствиях, которые потерпели эти Церкви в 177–178 гг.[167]. Присмотримся к этому редкому по значению Посланию. Проследим шаг за шагом события в Лионской Церкви, которой в этом поколении дано было руководящее значение. В этой записи очевидцев, участников событий, показано общее положение христиан в городе в дни преследования, настроение язычников, поведение властей, страдания и чувства мучеников, впечатления окружающих, поведение толпы, последовательная смена христианской ревности — страха и бесстрашия тех, кто только еще ожидал быть схваченным; здесь переданы даже впечатления от внешнего облика мучеников и отпавших христиан. С редкою полнотою предстоит тут древнехристианский мир в одну из самых ответственных минут своей жизни — своей борьбы за истину.

Чтобы понять события в Лионе, нужно предварительно взглянуть на то, что в эти годы творилось кругом Лиона.

Бедствия тогда терпела не одна Галльская Церковь. Святой Мелитон Сардикийский (в Малой Азии) пишет приблизительно в то же время о каких-то новых распоряжениях, ссылаясь на которые, «бесстыдные доносчики и искатели чужого явно разбойничают, днем и ночью грабят жителей, ни в чем не виновных»[168]. Святой Мелитон, видимо, сомневается или делает вид, что сомневается, что «Царь Справедливый» (т. е. император Марк Аврелий, философ) мог сделать такое распоряжение. Поэтому он обращается к этому императору с защитительным словом (Апологией) в пользу христиан и с просьбой о защите.

В это же приблизительно время подали свои апологии Афинагор Афинянин и некоторые другие христиане[169]. И потому можно думать, что, действительно, были какие-то новые распоряжения, ухудшавшие положение христиан. Ибо почти одновременно жестокие преследования разразились в разных концах Империи: в Малой Азии, в Карфагене, в Галлии, в Риме (ссыльные в Мердинии), в Афинах. Цельс, писавший приблизительно в это время свое «Истинное слово», говорит, что христиан повсеместно преследуют. Это как будто плохо вяжется с философскими, стоическими, возвышенными вкусами императора Марка Аврелия. Но как смотрели на христиан просвещенные философы этого времени, окружавшие императора, видно из следующего. Один из его наставников, образованнейший человек своего времени, Кай Юлий Рустик, как префект столицы, спокойно осудил на смерть святого Иустина, своего собрата по философии, и шесть его учеников (в том числе женщин). Другой наставник императора, Фронтон, с доверием преподносил в своих произведениях самые гнусные обвинения против христиан (подробнее об этом см. в очерке о жизни Римской Церкви). Известен равнодушный и полупрезрительный отзыв о христианских мучениках самого Марка Аврелия[170]. Ни от философии, ни от власти христианству в эту эпоху не приходилось ждать защиты.

В Лионе нападение последовало и сверху и снизу. Народ и местная власть оказались одинаково враждебны христианству. Молодой Церкви выпало на долю испытание такой силы, какой не слышно было в эти годы в других городах. Разве только в Афинах было подобное гонение. Дионисий Коринфский пишет афинянам, что только ревностью епископа Кодрата «они снова собраны и укреплены в вере», что они «почти отпали от веры с тех пор, как предстоятель их Публий принял мученическую смерть в бывшее тогда гонение»[171]. Видимо, потрясение было такой силы, что почти подавило афинских христиан. Отчасти, вероятно, это зависело и от духовной слабости афинян. Ибо в Лионе гонение произвело обратное действие. Лионская Церковь вышла из гонения еще более окрепшей, хотя удар был исключительной силы: схвачены были почти все выдающиеся христиане-лионцы. Особая ожесточенность гонения в Лионе имела свои местные причины. Лион был крупный языческий религиозный центр, средоточие для трех провинций модного культа «Рима и Августа», т. е. императора.