Ольга Гусакова - Хранители веры. О жизни Церкви в советское время Страница 43

После всех перипетий открылось благодатное время учения в Духовной семинарии и Академии… Незабываемые дни! Заканчивая курс Академии, работал над диссертацией «Психология греха по творениям Макария Египетского», за что был удостоен звания кандидата богословия. Сама работа открыла для меня мир аскетики, которую я полюбил душою.

– Как отреагировала семья, когда вы решили поступать в семинарию?

Я никого из них не считал врагами, никогда. Они меня и обзывали, и ругали, а я внутри думал: «Господи, как же мне их жалко. Ведь они не ведают, что мыслят и что говорят. Потому что они не знают Тебя, а я Тебя познал. Нет, Господи.

Я их все равно люблю, они мне близкие, дорогие. Они придут к вере в разное время. Мое дело только за них молиться. Идти своим путем. Не отвергать, не спорить, не доказывать, а просто молиться. Дорогие, золотые мои, милые». И был спокоен. И они смирились, но сказали: «Раз ты избрал себе такую дорогу, не вини нас, если жизнь твоя будет сломана и советская власть тебя погонит». Время брало свое. В итоге действительно произошло такое чудо, что почти все мои родные стали верующими. Первой обратилась к Церкви мама. Отец перед смертью просил соборования и Святого Причастия. У старшего брата Михаила внучка стала женой священника. Младший брат крестился и был ревностным христианином. Дяди и тети с племянниками стали уважительно относиться ко мне.

– В воспоминаниях вашей матушки [153] есть трогательная история о том, как вы ей, маленькой девочке, сказали: «Я на тебе женюсь». Как это было? Вы, наверное, тогда говорили в шутку?

– Вы знаете, вероятно, я неисправимый идеалист, потому что меня всегда какая-нибудь идея глубоко поражала. Я чувствовал, что должен ее придерживаться, должен через всю жизнь пронести. Я помню прекрасно этот случай. В действительности слова эти были сказаны, когда ее родной брат, только рожденную, вынес на руках на улицу. Взглянул я на этот жалкий комочек, и у меня в сердце возникла такая мысль: «Да ты же вырастешь, будешь хорошая, красивая. Вот мне Бог и невесту уготовил. И я на тебе женюсь». Так сказал себе в душе – не надо искать, не надо думать ни о ком. Пришло время, когда было очень много друзей и среди них и подруги духовные, с которыми в храм ходили, которые, я чувствовал, готовы были установить более чем дружеские отношения. В то же время внутри у меня было что-то свое, чувство, что надо идти каким-то своим путем, дождаться какого-то момента. Я погрузился в духовную жизнь, она меня пленила, стал много читать. В семинарии ходил в библиотеку, набирал всяких книг и читал. Время уходило, ускользало. На предпоследнем курсе Академии, мне было двадцать девять лет тогда, я сделал Наталии предложение. Она младше меня на десять лет – но вот, можно сказать, я ее дождался. Сейчас у нас двое взрослых детей, внуки.

– У вас был духовник?

– Моим духовным отцом с 1962 года был схиигумен Савва (Остапенко) [154] из Псково-Печерского монастыря. Когда он однажды посетил Москву и остановился в семье моей будущей матушки, я там тоже присутствовал. Вдруг такая мысль пришла: «Ты обратись к нему, может, он примет тебя в духовные чада». И он меня принял. Когда-то он был насельником Троице-Сергиевой Лавры, потом, по-видимому, его оттуда убрали. Такие применялись в советское время методы, когда многих духовников, у которых была большая паства, старались из центра отправить на периферию. Его отправили в Псково-Печерский монастырь. Я туда приезжал почти каждые каникулы и старался там работать. Работал на просфорне, потом пел в правом хоре. Когда я ехал на каникулы, то старался и помолиться, и пообщаться с отцом Саввой, а в свободное время принять участие в работах по восстановлению монастыря. Мы воздвигали стены, осуществляли тяжелые, трудоемкие земляные работы. Много было пережито там важного и интересного. Ежегодные поездки в монастырь способствовали установлению глубоко духовных отношений с батюшкой.

Узнав меня поближе, отец Савва просил сопровождать его в поездках. Он никогда не снимал монашеского одеяния. Во время одного из путешествий через Москву схиигумен Савва решил поклониться мощам прпп. Кирилла и Марии, родителям прп. Сергия Радонежского [155] . При выходе из электропоезда на станции Семхоз внезапно налетел на нас человек, по внешнему виду чиновник, с криком: «Какое право вы имеете появляться в общественных местах в рясе! Ведь это – религиозная пропаганда!» «Вы понимаете, что вы говорите? – вступаю я в разговор. – Офицер имеет право носить военную форму, врач – медицинскую. Почему же монаха вы лишаете естественного права ходить в своей одежде?» Однако между нами встал отец Савва, он попросил меня замолчать и отойти в сторону. Спокойным и добродушным словом батюшка смягчил гнев чиновника, снял напряжение. «Смотрите, чтобы больше вы не появлялись в таком виде!» – раздалось нам вслед напутствие идеолога от атеизма.

Благодаря отцу Савве мне представилась возможность познакомиться со святынями Кавказа: местами захоронения святителя Иоанна Златоустого в Каманах, мученика Василиска. В горах жители показывали место Третьего обретения главы Иоанна Крестителя.

В Псково-Печерской Лавре в ожидании посещения кельи схиигумена Саввы много раз беседовал с архимандритом Иоанном (Крестьянкиным): их кельи размещались по соседству.

Беседовал и с архимандритом Алипием [156] , архимандритом Иринеем [157] , архимандритом Александром [158] . Трогательное общение установилось с иеродиаконом Ксенофонтом [159] . Интересной жизни человек: скромный подвижник. Дожив до пятидесяти лет, сказал детям: «Вырастил вас, дал образование. Вы благоустроены. А теперь я должен поработать во славу Божию». И ушел в монастырь. Он был труженик, добродушный человек. Я, тогда еще молодой, думал: «Боже мой, откуда же у него такие силы?» Ночью сторожит, утром в пять часов идет на братский молебен, потом – за ящик работать, потом еще что-то выполняет. Я говорю: «Отец Ксенофонт, когда же ты спишь?» А он любил делать квасок. Ему прихожане много всякого варенья приносили. И вот я как-то лежу в его келье, отдыхаю (поздно вечером приехав в монастырь, не знал, где мне до утра переночевать, но встретил отца Ксенофонта и он предложил свою келью).

С матушкой Наталией в Троще-Сергиевой Лавре

Я лежу и слышу: «Ш-ш-ш» – кто-то шипит, потом: «Бух!» Утром я ему говорю: «Отец Ксенофонт, что это у тебя в келье завелось такое, всю ночь шипело, не давало мне спать?» «Это, – говорит, – квас. Если бы не квас, то не было бы и нас». Такой стихотворный язык у него был. Я-то потом понял, что у него проблема с желудком была, попьет он этого кваску, у него потом и аппетит, и силы появляются.

– А в Псково-Печерский монастырь вы уже с матушкой ездили?

– Впервые мне посчастливилось побывать в Псково-Печерском монастыре в 1961 году, на втором курсе семинарии. Плененный необычайным благолепием и красотой монастыря, я старался по возможности посещать это святое место. До вступления в брак с семьей матушки несколько раз приезжали в монастырь. Они прекрасно знали близлежащие деревни и монастырские постройки в них. После же вступления в брак – как вместе, так и отдельно – постоянно кто-то паломничал в монастырь.

– Отец Георгий, ваше священническое служение началось в 1967 году. Что было самым сложным в первые годы?

– Главные сложности – в духовном устроении, в том, чтобы не потерять духовное отношение к богослужению и другим священническим обязанностям. Потому что священник, я часто это говорю, идет для того, чтобы отдавать. А вот где он сам получит этот заряд? Только у престола.

В период служения в советские годы все священнослужители сталкивались со следующими трудностями: во-первых, на приходах не хватало служащих. Московские храмы были переполнены. Приходилось месяцами служить без выходных: один священник и – море треб.

В плане духовного окормления паствы: служба только в храме. За стенами церкви все контакты пресекались. Проповеди редактировались. Если народ во множестве окружал священника, мог последовать перевод его в отдаленные места.

– Вы крестили на дому?

– В редких случаях. Более удобно было назначать тайные крестины боящимся оформления документов. В неурочное время священник заводил их в храм и там, в отсутствие народа, крестил (или венчал) при закрытых дверях.

– Кто вам запомнился особенно из прихожан того времени?

– Приход – большая семья, и все становятся духовно родными. Молитвенная память хочет обнять всех, с кем Господь судил пройти годы священства: и малых, и убогих. И как наставлял архимандрит Тихон (Агриков) [160] , преподаватель пастырского богословия: «Любите этих старушек. Ведь у них за плечами – страшные войны, бедствия, разруха. Бог привел их в храм». Если же выделять из числа прихожан интеллигентных и известных – им было намного труднее принимать участие в богослужении. Многие из них старались оставаться незамеченными. Скорее, удобнее привести по памяти тех, кого могу назвать друзьями, с кем мы дружили семьями. Назвать их по фамилиям и именам – значит обозначить список и – ничего не сказать. В то же время потребуется специальная книга, чтобы изложить то, что было пережито и пройдено с ними вместе.