Лактанций - Творения Страница 47

Ведь бессмертный Отец Громовержец

Храмы свои и холмы, на Олимп опирался звездный,

Сам же тогда поразил, в Капитолий, ему посвященный,

Молнию кинув.[340]

15. Стало быть, из‑за непреклонной глупости они не только не познали силу и могущество истинного Бога, но и увеличили нечестивость своего заблуждения, ибо ведь вопреки всему они уверяли, что храм, часто осужденный небесный судом, должен быть отстроен вновь. 16. И вот когда об этом размышлял Эпикур, словно движимый сложностью этих событий, — ибо ему, не видящему ни причины, ни смысла, казалось именно так, — решил, что нет никакого Провидения. Когда он убедил себя в этом, то принялся это защищать и вверг себя тем в безвыходные заблуждения. 17. Ведь если нет никакого Провидения, то каким образом мир организован столь упорядоченной столь соразмерно? «Нет, — говорит он, — никакого порядка в мире, ибо многое таково, каким не должно было бы быть».[341] Вот он и пришел, пророчествуя, к тому, что отвергал. 18. Если бы была возможность разобрать все в отдельности, я без труда бы показал, что он не был ни мудрым, ни рассудительным. Если же нет никакого Провидения, то каким образом столь предусмотрительно созданы тела животных, так что каждый член удивительным образом выполняет определенные ему функции? 19. «Не было, — говорит он, — никакого Провидения в появлении животных. Ведь ни глаза не созданы для созерцания, ни уши для слушания, ни язык для общения, ни ноги для ходьбы, ибо все эти органы появились прежде, чем мы начали видеть, слышать, говорить и ходить. Поэтому не органы появились для использования их, но их применение родилось из них».[342]20. Если нет никакого Провидения, то ради чего идут дожди, родятся плоды, деревья покрываются листвой? «Не ради живущих, — говорит он, — все это случается, ибо в этом нет никакой пользы для Провидения. Все происходит само по себе».[343] 21. Откуда же рождается или каким образом возникает все то, что рождается? «Здесь, — отвечает он, — не нужно Провидение. Ибо в пустоте летают семена, и вот когда они случайно друг с другом сталкиваются, все и рождается, и возникает».[344]22. Почему же мы их не чувствуем и не различаем? «Потому, — говорит он, — что они не имеют ни цвета, ни теплоты, ни запаха. Они также лишены вкуса и влажности и столь малы, что не могут быть ни разделены, ни расчленены».[345] 23. Поскольку он принял ложные основания, то неизбежность следствий привела его к такой бессмыслице. Ибо где и откуда взялись эти частицы [corpuscula]? Почему они никому, кроме одного лишь Левкиппа,[346] не привиделись, наученный которым Демокрит передал наследство глупости Эпикуру? 24. Если эти частицы существуют и к тому же если они, как те говорят, плотные, то они должны быть видимы глазу. Если у всех у них одна природа, то каким образом возникли разные вещи? «Они, — говорит Эпикур, — соединяются в разном порядке и в разной последовательности, как буквы. Хотя букв немного, все же, выстроенные в определенный порядок, они составляют множество слов».[347] 25. Но буквы имеют разную форму. «Так и эти самые начала, — говорит он, — ибо есть [среди них] частицы шероховатые, есть с крючками, есть гладкие».[348] Стало быть, они могут делиться и расчленяться, если в них есть что‑то, что выступает. Если же они гладкие и не имеют крючков, то они не могут соединяться. Следовательно, они должны быть с крючками, чтобы могли соединяться друг с другом. 26. Если же, как они говорят, частицы столь малы, что никаким острым железом их нельзя рассечь, то каким образом они имеют крючки или углы? Если они торчат, то необходимо, чтобы можно было их отсечь. 27. Наконец, по какому договору, по какому плану они соединяются между собой, чтобы из них что‑то возникло? Если они лишены чувств, то не могут столь упорядоченно соединяться, так как только разум может создавать что‑то разумное. 28. Сколь многими доводами может быть изобличено это пустословие! Но продолжим. Эпикур таков:

Он, превзошедший людей дарованьем своим и затмивший

Всех, как и звезды, всходя, затмевает эфирное солнце[349]

Эти строки, право же, я не могу читать без смеха. 29. Ведь Лукреций эту хвалу произнес не в адрес Сократа или Платона, которые считаются как бы царями философии, но о человеке, который, хотя был здоров и крепок, нес взор больший, чем любой больной. Так ничтожнейший поэт [своими] похвалами, достойными льва, не превознес мышь, а раздавил и расплющил. 30. Но Эпикур также освободил нас от страха смерти, о которой он высказался в таких словах: «Пока мы живы, смерти нет, когда наступает смерть, нас уже нет. Стало быть, смерть для нас ничего не значит»[350] 31. Сколь остроумно он ввел нас в заблуждение! Будто бы нас пугает наступившая смерть, когда уже нет чувства, а не ее наступление, когда чувство уходит. Ведь есть некоторый момент, когда и мы уже не существуем, а смерть еще не наступила, и именно это кажется страшным, когда смерть наступает, а мы прекращаем жить. 32. Не зря же сказано: «Страшна не сама смерть, а приближение смерти». То есть страшно страдать от болезни, переносить удар, получать телесную рану мечом, гореть в огне, разрываться зубами. 33. Это то, чего боятся, и боятся не потому, что все это приносит смерть, но потому, что доставляет огромную боль. Почему же ты не доказываешь, что боль не является злом? «Боль, — говорит он, — самое большое из всех зол». Как же я могу не бояться ее, если то, что предшествует смерти или приносит смерть, является злом? А как же насчет того, что все это положение ложное, поскольку души не умирают? 34. «Нисколько, — говорит он, — ибо то, что рождается с телом, необходимо с телом и умирает».[351] Выше я уже говорил,[352] что потом разъясню это место и отложу до конца сочинения, чтобы это убеждение Эпикура, пошло ли оно от Демокрита, или Дикеарха,[353] опровергнуть на основе аргументов и божественных свидетельств. 35. Но, возможно, он стремился оставить без наказания свои пороки. Ведь он был защитником отвратительнейшего наслаждения, ради достижения которого, как он считал, человек и рожден. 36. Кто, услышав подобное утверждение [о тленности души], воздержится от пороков и преступлений? Ведь если наши души умрут, то мы должны жаждать богатств, чтобы успеть получить все удовольствия. Если нам не хватит денег, мы должны похищать их тайком, с помощью обмана или силы у тех, у кого они есть. Тем более, если никакой Бог не следит за человеческими делами, то мы всегда будем уповать на безнаказанность, будем грабить и убивать. 37. Ибо разумно вершить зло, если это полезно и безопасно, поскольку даже если на небе есть какой‑нибудь Бог, он ни на кого не гневается. Равно глупо вершить добро, если нет ни наказания за зло, ни награды за добро. 38. Итак, мы будем служить наслаждениям, насколько только сможем, ибо некоторое время спустя мы превратимся в ничто. Стало быть, мы не должны допускать, чтобы хоть один день, хоть одно мгновение были лишены наслаждения, дабы то время, пока мы живы (ведь мы когда‑нибудь умрем), не прошло без пользы. 39. Хотя он не выражает этого в слове, все же на самом деле учит этому. Ведь когда он рассуждает, что мудрый человекделает все ради себя, он все, что утверждает, обращает на свою пользу.

40. Тот, кто услышит эти гнусности, не станет больше считать, что надо кому‑то делать добро, ибо добро он будет совершать на пользу другому, и не станет больше считать, что нужно воздерживаться от преступления, ибо преступление приносит прибыль. 41. Если бы какой‑нибудь предводитель пиратов или разбойников стал бы ободрять своих сообщников к нападению, какие бы другие слова он мог использовать, если не те, которые говорит Эпикур? 42. Он бы сказал, что боги не следят за людьми, что они не разгневаются и не наградят. Что не нужно бояться смерти, ибо души исчезают по ее наступлении, и после смерти мы — ничто. Что наслаждение является высшим благом. Что нет никакой человеческой общности, и каждый заботится о себе. Что нет никого, кто бы уважал другого иначе, как не ради себя самого. Что стойкий муж не должен бояться ни смерти, ни боли; такой муж, даже если он подвергается мучениям, если его истязают, не должен о себе заботиться. 43. Вдруг и найдется кто‑нибудь, кто посчитает, что эти слова, которые скорее подходят разбойникам, принадлежат мудрецу.

18. 1. Другие же философы, напротив, считали, что души сохраняются после смерти. Это в основном пифагорейцы и стоики, которых хотя и следует простить, поскольку думали они правильно, но все же я не могу их не осудить, ибо не по знанию, а по случаю они пришли к истине. Так вот, они допускали некоторые ошибки как раз в том, о чем думали правильно. 2. Ведь когда они испугались того самого довода, из которого следовало, что души необходимо умирают вместе с телами, поскольку вместе с телами рождаются, тогда они стали утверждать, что души не рождаются, а, скорее, вселяются в тела и переходят из одного в другое. 3. Они думали, что души могут сохраняться после смерти тела только в том случае, если они существовали до тела. Сходная и почти одна и та же ошибка у обеих школ. Но эта [пифагорейская] школа ошибалась относительно прошлого, а та [эпикурейская] относительно будущего. 4. Ведь ни та, ни другая не видели, что является самым верным, а именно, что души рождаются и не умирают, ибо они не знали, зачем появился человек и какова его суть. 5. И вот многие из тех, кто догадывались, что души вечны, что они якобы переселяются на небо, сами чинили над собой насилие, как Клеанф, Хрисипп, Зенон, Эмпе — докл, который низверг себя в кратер горящей Этны глубокой ночью, чтобы считалось, будто он удалился к богам, если вдруг не появится.[354]