Сергей Лукацкий - Самый громкий процесс нашей эры. Приговор, который изменил мир Страница 5

Не станем иронизировать над ошибкой интерполятора Матфея, который, не поняв смысла еврейского поэтического параллелизма, приписал Иисусу цирковой номер с поездкой одновременно и на осле и на осленке, поскольку у Захарии описывается одно и то же действие, но различными способами. Атеистические публицисты очень любили обыгрывать эту неточность, но она не так важна, а важно, что Иисус въезжает в Иерусалим верхом - это есть нарочитая демонстрация царского права, нарушение традиции, согласно которой простой паломник должен был войти в город пешком. Акт торжественного въезда вызывал у зрителей очевидную аналогию, связывающую фигуру Иисуса с Соломоном, сыном Давида, который за тысячу лет до Него воссел на царского мула, перед своим провозглашением царем (3 Цар., 1: 32-40). Даже то, как Иисус получил осла, может отражать Его понимание своей роли: Он использует царское право на реквизицию. «Скажите ему так: он надобен Господу». (Лк., 19: 31). Хозяин животного не осмелился возражать «грядущему царю». Реакция иудейских толп однозначно революционна: «Благословен царь, грядущий во имя Господне!» (Лк., 19: 38). Иоанн передает ее, еще более конкретизируя титул: «Благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!» (Ин., 12: 13). Царь! Согласно представлениям того времени, Мессия должен был объявить себя именно на праздник Пасхи. За этими возгласами, перекликающимися с псалмом 117, стоит вера народа в то, что въезжающий на осле в Иерусалим, «во имя Господне» - это и есть долгожданный давидический мессия, которому суждено стать царем и повелителем Израиля.

Римляне законодательно запрещали коллегии и публичные собрания, тем более столь массовые, по любым поводам, не говоря про политически окрашенные сборища и манифестации. Еще в древнейших законах «Двенадцати таблиц» «мятежное сборище» рассматривалось как государственное преступление, караемое смертной казнью. Это подтверждают Деяния, описывая похожую с евангельской ситуацию: «Ибо мы находимся в опасности - за происшедшее ныне быть обвиненными в возмущении, так как нет никакой причины, которою мы могли бы оправдать такое сборище. Сказав это, он распустил собрание» (Деян., 19: 40). А ведь иерусалимские толпы не просто собрались на праздник, они приветствуют своего Царя! Такое шествие было опасно провоцирующим, и это понимали окружающие: «И некоторые фарисеи из народа сказали: «Учитель! Запрети ученикам Твоим» (Лк., 19: 39). Умеренные силы в городе видели: «Весь мир идет за ним» (Ин., 12: 19). Реакция Иисусазаставляет обратить на себя внимание: «Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют» (Лк., 19: 39-40). Он принимает царские почести и титул Машиаха! Он вступает в Иерусалим, как претендент на трон Давида, и принимает множественные приветствия, предназначенные лишь претендентам на трон. Иерусалимские толпы шумно и восторженно встречают популярного лидера прямо на глазах оккупантов! Это равносильно открытому бунту. Тем более что бунт в Иерусалиме на этот Песах (Пейсах) или непосредственно перед ним уже произошел! «Тогда был в узах некто, по имени Варавва, со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство» (Мк., 15: 6-15). «Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство» (Лк., 23: 19). Вероятно, именно бунт заставил Пилата оставить резиденцию в Кесарии и прибыть в Иерусалим - это сотня километров пути. Сомнительно, что ежегодный, ординарный праздник Песах был сочтен серьезным поводом для неблизкой поездки. Пилат симпатий к иудаизму не питал (скорее наоборот) и частного интереса присутствовать на празднике не имел, значит, приехал по служебно- полицейской нужде. Возможно, он принимал во внимание то, что Песах - это праздник освобождения иудеев от ига, праздник национальной свободы, что несет в себе опасность очевидных революционных ассоциаций. Именно на Песах ожидался приход Машиаха! Любые публичные действия популярных лидеров в такие дни приковывали к себе пристальное внимание оккупантов.

Изгнание менял

Эпизод с изгнанием менял вызывает массу споров и вариантов объяснения, но его совершенно невозможно трактовать как проявление пацифизма. Это провокационный акт по отношению к властям, перед носом у римлян наблюдавших за площадью из крепости Антония. Любопытно, что во время инцидента, связанного с изгнанием торговцев и менял, работающих у Храма (а не в Храме!), храмовая стража, коей было вменено следить за порядком, не вмешалась и не применила свои полномочия, не пустила в ход дубинки, которыми обладала. А ведь Храм - это и военная крепость, и национальная сокровищница, тут самовольничать не заведено! Может, стража признала Его как Машиаха - Первосвященника, имеющего право реформировать Храм, изгоняя коллаборационистов, его оскверняющих? Им были знакомы строки «Завещания 12 Патриархов»: «Тогда восставит Господь священника нового, коему все слова Господа откроются, и сам будет вершить он суд правды на земле множество дней. И взойдет на небесах звезда его» (Завещание Левия, 18). Действия Иисуса имеют прямые параллели с властными шагами Иуды Маккавея по очищению храма от осквернения (1 Макк., 4: 36­60; 2 Макк., 10: 1-8). А всю торговлю наверняка контролировала храмовая верхушка, тесно связанная с римскими оккупантами, уж очень был прибылен конвертационный бизнес, принимая во внимание разницу в цене золота и серебра в разных концах огромной Римской империи; да и жертвенные животные приносили немало денег. Деньги не любят шума, администрация Храма должна была это понимать и не допускать эксцессов. Хотя бизнесом занималась только узкая прослойка евреев, крупных купцов, обладавших большими капиталами, их, вопреки расхожему мнению, было мало. «Мы не коммерческий народ», - писал Иосиф Флавий.

А возможно, причиной лояльности и нерешительности стражи был страх и они не рискнули вмешиваться, в силу подавляющей многочисленности и вооруженности его спутников? Стража Храма была скромной по числу, не более двухсот человек, согласно Флавию - на каждые из десяти ворот Храма приходилось по двадцать человек стражников. А о наличии серьезного числа и грозных видом соратников говорит и Матфей: «.захотели схватить Его, но побоялись народа, считавшего Его пророком» (Мф., 21: 46). То же самое говорит и Лука: «Искали первосвященники и книжники, как бы погубить Его, потому что боялись народа» (Лк., 22: 2). Очевидно, что повод бояться у храмовой стражи был, Его поддерживал народ - евреи Иерусалима и паломники, группа которых была достаточно многочисленной и, возможно, вооруженной (судя по мечам у учеников Иисуса).