Христос Яннарас - Вариации на тему "Песни Песней" (эссе о любви) Страница 5

…так что имеющие жен должны быть, как не имеющие; и плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся: и покупающие, как не приобретающие; и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся

(1 Кор. 7:29-31).

В той же главе Павел допускает брак как позволение [1], а не как повеление (7:6). «Извинение» означает уступку пути естества, пути смерти ради научения человека. Какой смысл может иметь урок, при котором приходится идти на компромисс со смертью? Павел знает, что связи в браке неизбежно приобретают характер властвования одного супруга над другим: становятся связями сбалансированного обладания, взаимного присвоения:

Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена

(7, 4). Поэтому педагогически предпочтительнее (плодотворнее в смысле достижения свободы от пути естества), чтобы человек был связан юридически установленным балансом этого взаимного обладания, чем обладать, не будучи обладаемым, — как это происходит в блуде. Институт брака находит себе оправдание в сравнении с беззаконием блуда.

В противоположность христианству предшествующие религиозные традиции не знали тождества пути жизни с любовным самоотречением. В них путь жизни отождествлялся с природными половыми функциями. Единственный способ воссоздания жизни, какой знал человек, состоял в половой связи. Поэтому само становление или образование бытия (космогония) происходило благодаря половым связям богов. Таким образом половое влечение возводилось в ранг священного. Блуд приобретал характер священнодействия, публичные женщины были главными участницами обрядов, в которых совершалось подражание первоначальному совокуплению. Однако возведение половой связи в ранг священного одновременно сопровождалось страхом того, что узурпируется творческая сила богов. Половая способность человека была «оскорблением», вызовом божественности. Цикл половых действий одновременно возводился в ранг священного и брезговался как «святотатство». Окружался недоверием, осторожностью или боязнью «демонического», «нечистого».

Элементы этого первичного брезгования половым циклом до сих пор сохраняются в общественном сознании. Они являются остатками в основном еврейских влияний на христианские обычаи. Еврейский народ от древнейших религий соседних племен унаследовал предубеждения против «грязности» половых функций и о необходимости очищения: сорок дней по рождении ребенка мать считается нечистой, и ей запрещается входить в храм (Лев. 12:1-8). То же самое действительно как для женщины в период менструации (Лев. 15:19-30), так и для мужчины, у которого произошло непроизвольное ночное семяизвержение (15:1-17). Половой акт делает человека нечистым (Лев. 15:18; Исх. 19:15; 1 Цар. 21:5; 2 Цар. 11:11) — священнику в этом случае запрещается совершать обряды культа.

Практика христианской Традиции не переняла таких концепций. Церковь предлагает радикально отличную от них концепцию и объяснение полового влечения: это есть «сила любви», посеянная не только в воле, но и во всем естестве, в теле и душе человека. Однако вместе с тем эта сила выражает прежде всего стремление к бытийной автономии естества, его самоувековечивания. Вот почему христианская практика выражает с помощью традиционной символики «чистого» и «нечистого» свою собственную осторожность и недоверие по отношению к половым функциям. Нечистой является не природа, но ее обман, чтобы играть в игру смерти путем жизни.

Символика «чистого» и «нечистого»: многозначащий архетип различия между свободой и необходимостью. Между свободой личности и законами естества, естественной необходимостью индивидуальной смерти. Только любовь благовествует личностное бессмертие: экстаз, то есть выход вне, за пределы бытийных возможностей природы; черпание бытия из общения любви.

7. PROMENADE PARMI LES TONS VOISINS

Есть шестьдесят цариц и восемьдесят наложниц и девиц без числа; но единственная — она, голубица моя, чистая моя.

ПУТЬ ЖИЗНИ и путь естества, любовь и смерть. Не получается понять разницу между ними с помощью искусства ума. Также религиозные проповеди не являются достаточными. Источником и средством различения является только опыт.

Изначальное брезгование половыми функциями — значит ли оно неосознанное участие в опыте смерти? Во всяком случае, придание биологическим функциям характера «порочности» или «нечистоты» не оценивает и не градуирует эту разницу так, как понятия духовного и плотского, логического и инстинктивного, законного брака и беззаконного удовольствия.

Во всяком случае в еврейской традиции ничего не препятствует мужчине иметь две или больше жен (Втор. 21:15; 1 Цар. 1:2) или взять себе наложниц и рабынь (Быт. 16:2; 30:3; Исх. 21:7; Суд. 19:1; Втор. 21:10). За исключением священного блуда (который означает отпадение от истинной религиозности) блуд в целом не осуждается (Быт. 38:15-23; Суд. 16:1). Только последующие «софиологические» тексты предупреждают об опасности связи с блудницами (Притч. 23:27; Сир. 9:3; 19:2). То, что запрещается недвусмысленно, — это прелюбодеяние [2]. Наказывается смертью как взятая в прелюбодеянии, так и тот, кто склонял ее к этому (Втор. 22:22; Лев. 20:10). Однако смысл запрещения состоит в охранении прав супруга, поскольку не наложено никаких запретов на мужчину в его связях с незамужними женщинами и блудницами.

Естественная необходимость и личностная свобода, подчинение тленности и динамика бессмертия — дилеммы, которые не нашли себе места в еврейской традиции. Отстояние любви от смерти, пути жизни от пути естества иногда может проявлять себя, однако остается неосознанным. Еврейский Закон определил условия участия в «народе Божием», в познании Бога из исторической связи. Это законодательство одновременно обуздывало «жестокосердие» непослушного народа (Мф. 19:8; Мк. 10:5). Закон не мог предоставить человеку возможности онтологического изменения, участия в жизни в ее онтологическом смысле.

Чтобы бытие переступило через порог смерти и ветхого существования и ступило туда, где жизнь, потенций естества недостаточно. Сколько бы мы не тренировали свою волю в области морали, сколько бы наши добродетели не были высокими, естество не может преодолеть тления. На лестнице нравственного «восхождения» мы испытываем обманчивое чувство преодоления своего естества. Однако на каждой ступеньке, начиная с самого низа, зияют пустоты смерти.

Любовь: да, она преображает бытие в связь, представляет из себя другое ощущение жизни. Поэты, композиторы и художники, уже на протяжении многих лет и веков лежащие в земле — сухие и голые кости — и, однако, слово их продолжает жить. Продолжает жить в личностной непосредственности связи. Насколько доверяешься связи, настолько внутри тебя расцветает личностная инаковость их слова, их «души». Насколько доверяешься любви, настолько озаряется ностальгическая надежда на бессмертие и твоей собственной «души».

Христианская «вера» освещает ностальгическую надежду на ступенях любовного чаяния. Любовь: да, она преображает бытие в жизнь бесконечную, потому что Бог существует как полнота троичного любовного со-сущия. «Любы есть». Христос Иисус принял смертную замкнутость человека и претворил смерть в послушание связи с Отцом, в факт общения жизни бессмертной. Тленность осталась болезнью естества, бессмертие — возможностью, даруемой в связи. Сокровенное «Я» или наша «душа», наша истинная личность оказывается свободной от смерти, когда в Другом мы признаем личностный призыв, благодаря которому мы становимся субъектами: Личность Любящего Отца.

Слово Бог определяет некую личностную связь — не предметное понятие. Как любовь возлюбленного во всякой любви. Оно не означает различия или отстояния. Услышание возлюбленного имени есть немедленное чувство и внепространственное ручательство присутствия. Вся наша жизнь, претворенная в связь. Мы познаем Бога, пребывая в связи — не через усвоение понятия.

Связь обуславливает саму субъектность нашего бытия. Мы участвуем в бытии с сознанием и смыслом, с субъектным самосознанием и самоинициацией, так как любовная устремленность нашего естества претворяется в личностную связь, когда в Другом показывается первый знак желания: материнское присутствие. Субъект рождается в первом любовном движении.

Должно вам родиться свыше

(Ин. 3:7) может значить следующее: субъект рождается в подлинном смысле тогда, когда любовная устремленность преодолевает инерцию индивидуалистической самодостаточности. Когда в области желаний господствует Имя причинного начала личностной связи: Имя Единородного Слова.

В христианской традиции слово апокалипсис означает явление Имени. Любящий нас является Личностью и имеет Имя: Христос Иисус, Жених сокровенного «Я» или наших душ. Призыв любви, исходящий от Него, — необходимое условие «рождения свыше» для нашей личности — имеет историческую плоть, плоть ощутимого события.