Йозеф Ратцингер - Энциклика "Свет веры" - Lumen Fidei Страница 5

Познание истины и познание любви

26. В такой ситуации может ли христианская вера послужить общему благу при выборе верного подхода к постижению истины? Чтобы ответить, необходимо задуматься о том, какого рода познание присуще вере. Нам может помочь высказывание св. Павла, который утверждает: «Сердцем веруют» (Рим 10,10). В Библии сердце является центром человека, где соединяются все свойства его натуры: тело и дух, внутренний мир личности и ее открытость остальному миру, ум, воля, эмоции. И если сердце способно удержать эти измерения вместе, так это потому, что в нем мы обращены к истине и любви, позволяя им коснуться нас и полностью преобразить. Вера преображает всего человека в той мере, в какой он открывается любви. В таком переплетении с любовью заключается форма познания, присущая вере, ее сила убеждения, способность дать свет нашим шагам. Вера познает в зависимости от того, насколько она сопряжена с любовью, в той мере, в какой сама любовь приводит к свету. Знание веры – это то, что рождается, когда мы принимаем великую любовь Бога, преображающую нас изнутри и дарующую нам новое зрение, новый взгляд на реальность.

27. Есть известное замечание философа Людвига Витгенштейна о том, как вера связана с достоверностью. Верить, на его взгляд, - все равно, что быть влюбленным, как если бы речь шла о чем-то субъективном, неприемлемом в качестве истины, значимой для всех.[19] Современному человеку кажется, что любовь не имеет ничего общего с реальностью. Любовь сегодня считается опытом, связанным исключительно с непостоянным миром чувств, но никак не с истиной.

Но справедливо ли такое описание любви? Любовь в действительности не может сводиться к чувству, которое приходит и уходит. Да, эмоции ей необходимы, но именно затем, чтобы открыться любимому человеку, так она находит дорогу к выходу из собственного «я» и сближается с другой личностью, чтобы строить прочные отношения. Любовь требует единения с любимым человеком. И это указывает на то, почему она нуждается в союзе с истиной. Только основанная на истине любовь может сохранять постоянство, преодолевая суетный миг и оставаясь прочной, чтобы служить опорой совместному пути. Если любовь не связана с истиной, она подвержена перемене чувств и не выдерживает испытание временем. Подлинная любовь, напротив, объединяет все элементы нашей личности и делается новым светом на пути к более великой и насыщенной жизни. Без истины любовь не образует крепких уз, она не способна ни избавить «я» от одиночества, ни освободить его из под власти скоротечного мгновения для жизни созидательной и плодотворной.

Если любовь нуждается в истине, то истина тоже нуждается в любви. Любовь и истина неразделимы. Лишенная любви истина становится холодной, безличной и угнетающей, когда распространяется на реальную человеческую жизнь.

Истина, в которой мы нуждаемся, которая придает смысл нашим поступкам, озаряет нас через прикосновение любви. Кто любит - понимает, что любовь является опытом истины, собственно, она и открывает нам глаза, поскольку в единении с любимым человеком весь мир предстает в новом свете. В этом смысле св. Григорий Великий пишет, что «amor ipse notitia est», любовь сама есть знание, она несет с собой новую логику.[20] Речь идет о совокупном видении мира, которое дается взаимным познанием, когда смотришь на вещи глазами другого и общим взглядом на все. Гийом де Сен-Тьерри во времена Средневековья следует этой традиции, комментируя стих из «Песни Песней», где влюбленный говорит возлюбленной: «глаза твои голубиные» (ср. Песн 1,15).[21] Пара этих глаз, поясняет Гийом, это верующий разум и любовь, становящиеся единым взором, дабы созерцать Бога, когда рассудок делается «умом озаренной любви».[22]

28. Это понимание любви как источника познания, принадлежащего исконному опыту всякого человека, находит авторитетное выражение в библейской концепции веры. Вкусив любви, с которой Бог его избрал и произвел из него народ, Израиль приходит к пониманию единства божественного замысла, от истока до свершения. Веропознание, будучи рожденным из любви Бога, установившего Завет, является знанием, освещающим путь в истории. В частности поэтому истина и верность в Библии тесно связаны: Бог истинный есть Бог верный, Тот, кто держит свои обещания и позволяет с течением времени понять его замысел. Через пророков, в муке изгнания и надежде окончательного возвращения к святому граду, Израиль ощутил, что эта Божия истина простирается за пределы его собственной истории, чтобы охватить историю всего человечества со дня творения. Веропознание озаряет не только путь отдельного народа, но всего сотворенного мира, от его начала и до конца.

29. Именно потому, что познание веры неотделимо от завета с Богом верным, связавшим себя с человеком узами любви и обращающим к нему Слово, оно представлено в Библии как слушание, восприятие на слух. Св. Павел употребляет формулу, ставшую классической: fides ex auditu, «вера от слышания» (Рим10,17). Знание, связанное со словом, всегда есть знание личное, оно узнаёт голос, открывается ему в свободе и следует в послушании. Поэтому св. Павел говорил о «покорности веры» (ср. Рим 1,5; 16,26; Синод.14,25).[23] Кроме того, веропознание разворачивается во времени, так как изреченному слову необходимо время; то есть это познание, получаемое не иначе как в процессе пути. И образ слушания помогает обнаружить связь между познанием и любовью.

В том, что касается познания истины, слушание порой противопоставляется видению, свойственному греческой культуре. Свет, хотя и дарит, с одной стороны, визуальное восприятие всякой вещи, к чему человек всегда стремится, с другой - как будто не оставляет пространства для свободы, поскольку нисходит с небес и напрямую достигает глаза, не ожидая отклика у зрения. Помимо этого, он словно побуждает к статичному созерцанию, отделенному от конкретного времени, в котором человек радуется и страдает. По этой концепции, библейский подход к познанию, казалось бы, противоположен греческому, связывающему в поиске совершенного понимания реальности познание со способностью зрения.

Очевидно, однако, что это предполагаемое противоречие не соответствует библейскому повествованию. Ветхий Завет комбинирует оба типа познания, поскольку слушание Слова Божия сочетается с желанием видеть Его лик. Таким образом, становится возможен диалог с эллинистической культурой, диалог, важный для понимания сущности Писания. Слушание соединяет личный призыв и послушание с тем фактом, что истина открывается во времени; зрение же дает увидеть весь путь целиком и позволяет найти свое место в великом божьем замысле, без такого видения мы располагали бы лишь изолированными фрагментами в неведении целого.

30. Связь между видением и слушанием как орудиями веропознания проявляется с максимальной ясностью в Евангелии от Иоанна. Для четвертого Евангелия верить - значит слушать и в то же время видеть. Слушание веры происходит благодаря форме познания, присущей любви: это личное слушание, оно различает и узнает голос Доброго Пастыря (ср. Ин 10,3-5); именно слушание требует следовать ему, как происходит с первыми учениками, которые «услышав от него сии слова, пошли за Иисусом» (Ин 1,37). Однако вера также связана с видением. Подчас видение знамений Иисуса предшествует вере, так было с иудеями, которые после воскресения Лазаря «увидев, что сотворил Иисус, уверовали в Него» (Ин 11,45). Иной раз сама вера приводит к видению более возвышенному: «будешь веровать, увидишь славу Божию» (Ин 11,40). В итоге верить и видеть переплетаются: «верующий в Меня […] верует в Пославшего Меня. И видящий Меня видит Пославшего Меня» (Ин 12,44-45). Благодаря этому единству со слушанием, видение приводит к следованию за Христом, и вера проявляется как путь взгляда, в котором очи привыкают созерцать горнее. Так случилось ранним утром Пасхи с Иоанном, который еще в темноте, перед пустой гробницей, «увидел, и уверовал» (Ин 20,8); и с Марией Магдалиной, которая уже «увидела Иисуса» (ср. Ин 20,14) и хотела прикоснуться к нему, но была призвана созерцать его восходящим к Отцу, что и привело к окончательному исповеданию Магдалиной перед учениками: «Я видела Господа!» (Ин 20,18).

Как мы достигаем этого синтеза слушания и видения? Это оказывается возможным, исходя из самой личности Иисуса, созерцаемого и слушаемого. Он - Слово, ставшее плотью, чью славу мы видели (ср. Ин 1,14). Свет веры – это свет Лика, в котором прозревается Отец. Ибо истина, приобретаемая верой, как следует из четвертого Евангелия, это Отец, явленный в Сыне, в его плоти и его земных делах, истина, которую можно определить как «сияющая жизнь» Иисуса.[24] Это означает, что веропознание не призывает разыскивать истину исключительно сокровенную. Средоточием истины, которую вера открывает нам, является встреча со Христом, созерцание его жизни, ощущение его присутствия. В этом смысле св. Фома Аквинский говорит об oculata fides Апостолов (зрячей вере, прим. пер.) – вере, которая видит! – перед явлением Воскресшего во плоти.[25] Они видели Иисуса воскресшего своими глазами и уверовали, то есть сумели проникнуть в глубину того, что видят, исповедуя Сына Божия, сидящего одесную Отца.