Николай Сагарда - Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие Страница 50

Наконец, св. Григорий выражает благодарность Оригену, который сумел возбудить в нем любовь к науке и к самому учителю. В связи с этим он подробно изображает, какими способами Ориген располагал сердца учеников к изучению философии (§§ 73–92), как он сократическим методом испытывал наличные знания их и подготовлял почву для дальнейшего образования соответственно с своими знаниями (§§ 93–99), чтобы затем ввести их в различные области современной науки. Начиная логикой и диалектикой, он переходил к физике в античном смысле слова, со включением математики и астрономии (§§ 100–114). Эти науки должны были отчасти служить формальному дисциплинированию ума, отчасти же должны были дать учащимся ясные сведения о важнейших предметах неба и земли. Все это были подготовительные науки, за которыми следовали важнейшие,· расставлявшие главную цель научения, и прежде всего этика. Этическое научение не ограничивалось только напечатлением в уме учеников теоретических положений, но сосредоточивалось преимущественно на практическом преобразовании характера: этика не только должна устранять болезни души, но и прививать добродетель, и Ориген сам своею жизнью служил руководителем и примером к правильному поведению, в противоположность философам, которые только предписывали, но сами не выполняли (§§ 115–149). За этикой следовало богословие, которое состояло, с одной стороны, в ознакомлении с учениями древних мыслителей и поэтов, — за единственным исключением безбожников, т. е. главным образом эпикурейцев, с другой стороны, в изъяснении Св. Писания (§§ 150–183).

Окидывая взором все время, проведенное в общении с Оригеном, и полученные от этого общения блага, св. Григорий говорит, что здесь для него был истинный рай наслаждения, истинное веселие и блаженство. Время было немалое, но оно кажется кратким, когда оно приходит к концу. Св. Григорий скорбит, что он, как второй Адам, изгоняется из этого рая. Вместо того, чтобы теперь говорить речь, когда учитель является слушателем, он хотел бы пребывать в спокойствии и молча учиться. Он возвращается в землю, из которой взят, возвращается к дольнему родству и в дом отца, оставляя добрую землю, где было для него доброе отечество, покидая и дом истинного отца, который остается здесь с истинными своими сыновьями (§§ 184–189). Св. Григорий сравнивает себя с блудным сыном, — но, в противоположность ему, он не взял даже всего приходящегося на его долю наследства. Его ожидает все печальное: шум и смятение вместо мира и спокойствия, площади, суды, толпы и роскошь; он не будет уже произносить божественных изречений, а станет говорить о делах человеческих и при том о делах дурных людей. Вместо отечества его ожидает вражеская страна, в которой невозможно будет воспевать священную песнь, — напротив, остается плакать и стенать, воспоминая то, что было здесь (§§ 190–194). Св. Григорий сравнивает себя с иудеями, отведенными в плен вавилонский, — и он изгоняется из этого города и ведется· в чужую землю; но он уходит не против воли, как плененный, но даже добровольно, когда можно было бы и остаться. На своем пути он, может быть, впадет в разбойники и будет пленен ими, обнажен, покрыт ранами и брошен еле живым.

Ho зачем так плакать? — спрашивает себя св. Григорий. У него есть Спаситель всех, Заступник и Врач всех впавших в разбойники, — Слово, неусыпный Хранитель всех людей. Есть у него и семена, открытые в нем Оригеном и полученные от него, — эти семена он уносит о собою. Может быть, он и вернется к Оригену и принесет из этих семян плоды и снопы, правда, не совершенные, но какие посильны будут для него при его гражданских занятиях (§§ 195–202).

В заключении св. Григорий снова обращается к своей речи и говорит, что она была чрезмерно смелою в присутствии мужа, пред которым всего менее следовало произносить ее; но она была одушевлена наилучшими желаниями и дала некоторое выражение его благодарности, и если он не сказал ничего достойного, то, по крайней мере, и не промолчал совершенно. Она была соединена и со слезами, как обычно у расстающихся с друзьями; но в ней не было ничего лицемерного: она во всем истинна, с честным настроением и чистым и искренним намерением. Обращаясь к Оригену, св. Григорий просит помолиться и отпустить его. „Пока я был здесь, ты сохранял меня твоими священными наставлениями, и по отшествии отсюда сохраняй своими молитвами“. Пусть Ориген вверит его Богу, Который и привел его к нему, чтобы Он руководил его и в будущем. „Помолись за меня, — заканчивает св. Григорий свою речь, — чтобы я получил от Него и какое-нибудь утешение в разлуке с тобою, чтобы Он послал мне доброго провожатого — сопутствующего ангела. Проси же и о том, чтобы Он возвратил и снова привел к тебе, и это одно только более всего утешит меня“(§§ 203–207).

Благодарственная речь св. Григория, не смотря на заявление скромного оратора о своей неопытности в составлении и произнесении речей, — если это не был простой ораторский прием, — построена по всем правилам ораторского искусства и представляет выдающееся ораторское произведение. Как видно из обзора содержания речи, за введением у св. Григория следует благодарность, потом обоснование этой благодарности в форме хвалы (έπαινος), которая здесь, соответственно с обстоятельствами, развивается в виде подробного изображения деятельности Оригена, как учителя. Образ рая, под которым в заключении этой главной части представлена жизнь в школе Оригена, удачно переводит ко второй, более краткой части, дающей изображение того, что ожидает оратора, с сильным противопоставлением того, что он должен оставить, и боязливым взглядом на будущее, причем только воспоминание о прошлом и надежда на возвращение и свидание может доставить утешение. Наконец, речь переходит в мольбу — ευχή. Этот план и характер речи св. Григория показывает, что она относится к разряду ораторских произведений, которые по теории риторики носят наименование λόγος συντακτικός ИЛИ αυντακτήριος, т. е. прощальной речи. Сократ, очевидно, ошибочно называет речь св. Григория συστατικός λόγος, так как возможно только συστατική επιστολή — рекомендательное письмо, но не речь, — такое сочетание было бы непонятно. Все-таки у Сократа можно видеть отголосок правильного квалифицирования речи св. Григория.

Что же касается рукописного наименования λόγος προσφωνητικός, то под этим названием как риторическая теория, так и практика (Аристида, Ливания, Имерия) разумеют исключительно приветственную речь и именно обычно речь при получении высшей власти или высокой должности [332]. Речь же св. Григория обнаруживает поразительное согласие в существенном стем, что риторской теорией требуется от прощальных речей. Интересно сопоставить план речи св. Григория с тем построением прощальной речи, какое рекомендует ритор Менандр (второй половины III века по Р. Хр.) в параграфе περί συντακτικού. Он берет для примера прощанье с городом. Оратор должен произнести благодарность городу, из которого он уезжает, затем восхвалить его, показывая, что он скорбит при разлуке; после этой первой части он должен перейти ко второй, в которой должен вспомнить о тех местах, в которые он отправляется, с выражением тревоги о том, как его примут там, и с уверением, что он никогда не забудет города и остающихся в нем друзей; в заключение он должен молитвенно испросить себе доброго пути и благополучного возвращения [333]. Уклонения от этого плана в речи св. Григория сами собою вытекают из особенностей положения, к которому оратор с полным пониманием дела сумел приспособить общие предписания. Точное знание правил риторики св. Григорий обнаруживает и в тех случаях, когда он полемизирует против неразумного применения риторских шаблонов: „я не намерен восхвалять происхождения и телесного воспитания, — я не решаюсь на это и удерживаюсь вследствие чрезвычайного благоговения пред ним (т. е. Оригеном); не буду также восхвалять телесной силы и красоты, — это предметы похвальных речей для юношей, у которых мало заботы о том, говорят ли о них по достоинству, или нет, — ибо было бы бесцельно и легкомысленно о предметах, не имеющих продолжительного и устойчивого бытия, но многоразличным образом и скоро преходящих, держать речь в возвышенном и торжественном тоне уже в самом вступлении к ней (§§ 11–12). „Я не изобретаю себе изречений и слов и художественных оборотов. Даже когда, будучи мальчиком, я учился у ритора искусству произнесения публичных речей, я добровольно не позволял себе прославлять кого-либо и произносить о ком-либо похвальные речи, если это в чем либо не было согласно с истиной. Поэтому даже и теперь, когда я предположил [произнести] похвальную речь, я не думаю, что следует возвышать его просто порицанием других“(§§ 130–131).

Что св. Григорий занимался ораторским искусством, об этом он сам упоминает несколько раз (§ 56 и § 130). И независимо от этих сведений, речь св. Григория обнаруживает сильный риторичерсий колорит. Этот характер речи для нашего вкуса выступает иногда даже слишком сильно; ясно видно, как автор усердно старается следовать правилам своего прежнего учителя красноречия и дать своим мыслям возможно блестящее выражение. Сам св. Григорий не отрицает того, что он старался воспользоваться всеми украшениями, какие предоставляла в его распоряжение риторика: „если при этом, — пишет он, — мне встретится что-нибудь благообразное и благозвучное, я с удовольствием приму, а если нет, то поищу таких выражений“(§ 8).