Петр Гнедич - Догмат искупления в русской богословской науке Страница 55

Ему надлежит умереть. Это не необходимость греховного мира, это необходимость (?) Божественной любви. Таинство Креста начинается в вечности (ср.: 1 Пет 1, 19—20; Откр 13, 8). И автор ссылается на известное «Слово» митрополита Московского Филарета.

Тайна Креста Христова неодинаково раскрывалась в богословии. Трудно найти слова, в которых бы удалось точно выразить «великую тайну благочестия». Ее нельзя раскрыть в одних этических категориях, моральных и, тем более, «правовых» понятиях. Все эти понятия, в том числе и понятие жертвы, остаются «только бледными антропоморфизмами». Не раскрывается она и из понятий справедливости, счета и уравнения, возмездия и удовлетворения. Неудовлетворительность подобных попыток показал еще святитель Григорий Богослов в своем «Слове на Пасху».

«Спасение есть не только прощение грешника, не только «примирение» Бога с грешником. Спасение есть снятие и отмена самого греха — избавление от греха и смерти. Оно совершилось на Кресте — Кровию креста (Кол 1, 20). Не одним крестным страданием, но и крестною смертию… Это было разрушением смерти. И понять это можно только из смысла смерти»[1053].

«Человек создан в неистление», как образ Божий, с возможностью бессмертия. Но через грех в человеческий (?) мир входит смерть, возможность бессмертия прекращается. По святому Иринею, само грехопадение есть смерть, как отдаление от Бога — Источника бытия, жизни и бессмертия. После грехопадения сама природа изнемогает, разлагается связь души с телом — человек умирает.

Святой Афанасий называет это действие греха тлением.

И смерть человека становится «космической катастрофой», так как человек занимает во всей твари центральное место, только через человека тварь «соприкасается» с Богом. На человека смерть действует особенно — поражает личность человека, она есть «помрачение» образа Божия (прп. Иоанн Дамаскин). Отсюда особый «метафизический» страх смерти. Но «смерть есть не только самораскрытие греха… Смертью Бог не столько наказует, сколько врачует человеческое естество»[1054]. Оно в смерти очищается, как бы «предвоскресает».

Но возможность — потенция — очищенного смертью естества к воскресению реализуется не сама собой, а только во Христе — «Первенце из мертвых». «Искупление и есть прежде всего победа над тлением и смертью, освобождение человека от рабства тлению… Исполнение искупления — в воскресении»[1055].

Оживление человека есть воссоединение его состава, но возможно оно лишь после воссоединения с Богом, только через воплощение. Автор следует в этом святому Иринею, и особенно святому Афанасию: «Слово воплощается ради принятия смерти во плоти», так как через смерть возможно было воскресение.

«И это не только богословское мнение святого Афанасия — это вера Церкви. В смертности человека нужно видеть домостроительную причину крестной смерти. Чрез смерть проходит Богочеловек и погашает тление, оживотворяет саму смерть. Своею смертью Он стирает силу и власть смерти»[1056].

В Послании к Евреям Искупитель изображается как Первосвященник, Своею Кровию очищающий грехи человечества. Чрез смерть Богочеловека человечеству открываются «силы и возможности будущего века… путь новый и живой».

Совершительная сила Христова жертвоприношения есть любовь в ее очищающем и освящающем действии. «Это смерть по человечеству, но смерть внутри Ипостаси Слова — Слова воплощенного»[1057]. В этом сила крестной жертвы, а не в том, что Жертва была невинна.

Это то Крещение, которым Христос должен был креститься (см.: Лк 12, 50). «Крещение есть всегда очищение. И крестное крещение есть некое очищение человеческого состава, человеческой природы, проходящей путь восстановления в Ипостаси Богочеловека. Очищение в уготование воскресения. И очищение всей человеческой природы (во Христе полнота человеческой природы) — очищение всего человечества в его начатке, всего человечества в его новом и таинственном Родоначальнике, во «Втором Адаме»»[1058].

Крестная смерть есть также крещение всей твари, очищение космоса через человека. И потому вся тварь таинственно соучаствует в смерти Богочеловека. Крестная смерть имеет не моральный, но сакраментальный смысл. С ней таинственно связана Евхаристия, как это объясняет автор, следуя святителю Григорию Нисскому.

Смерть Христова действительна, но она не подобна нашей. Как смерть Богочеловека, она вольная, она смерть «воипостасного человечества» в Ипостаси Слова. Потому, хотя в ней и разлучаются тело и душа, но не разделяется объединяющая их Ипостась Слова. Потому в ней побеждается тление и уже начинается воскресение.

Крест становится древом жизни. Он одновременно позор и слава, скорбь и радость. Все это уясняется особенно ярко в службе Великой Субботы. «Великое тридневие смерти, эти таинственные дни совершающегося воскресения»[1059].

Само тело Христово, тленное, но неистленное (по прп. Иоанну Дамаскину), находилось в лоне жизни — Ипостаси Слова. Душа же сходила во ад, что «означает, прежде всего, вступление, или проникновение, в область смертности и тления… Этот ад есть тьма и сень смертная — скорее место смертной тоски, нежели мучения, темный шеол, место неразрешимого развоплощения»[1060], царство диавола, князя смерти и духа небытия. Здесь Христос является как Свет жизни и «натиском жизни» (св. Иоанн Дамаскин) побеждает смерть, сообщает жизнь сущим во аде. Сошествие во ад — воскресение «всеродного Адама», упразднение смерти, торжество жизни.

В первом Адаме возможность смерти раскрывается, через преступление, в ее действительность. Во Втором Адаме возможность бессмертия раскрылась в невозможности умереть. Смерти… невозможно было удержать Его (Деян 2, 24).

В воскресении Христовом всему человечеству дается возможность воскресения. «Как начало смерти, возникшее в одном, перешло на весь род человеческий, так и начало воскресения чрез Единого распространяется на весь род человеческий», — приводит автор слова святителя Григория Нисского.

Но «в спасении нужно различать врачевание естества от врачевания воли. Естество врачуется и исцеляется непреложно, силою вседейственной милости Божией»[1061]. Но воля в человеке не может быть исцелена насильно, она исцеляется только в подвиге и свободе.

Только через подвиг индивидуальный человек входит в вечную жизнь, соединяясь со Христом лично и свободно последованием Христу в Его смерти и воскресении. Отсюда значение крещения, в котором верующий становится членом Христовым, членом Его тела, с Ним умирает и воскресает.

Объяснением таинственного смысла крещения и его символов, вместе с указанием на необходимость личного подвига, заканчивается статья.

Таково ее содержание, богатство которого едва ли было передано в предложенном схематичном изложении. В этой передаче, прежде всего, не могло быть отражено огромное количество цитат и ссылок на творения святых отцов[1062], подтверждающих и прекрасно иллюстрирующих мысль автора. Помимо святоотеческих творений, автору, несомненно, были известны труды русских богословов последнего периода[1063]. Замечательно использование текста богослужебных книг, так несправедливо игнорируемых в большинстве богословских исследований недавнего прошлого.

Все это является несомненным достоинством изложенной статьи, по содержанию которой можно ограничиться немногими замечаниями.

Основная мысль рассматриваемой статьи, и в этом ее главное достоинство, — в раскрытии значения крестной смерти Христовой в искуплении, вернее, в домостроительстве нашего спасения. Значение это раньше рассматривалось так, что закрывало другие домостроительные действия (в «юридическом» понимании искупления) или преуменьшалось до значения простого примера для подражания и т. д.

И следует отдать автору должное: поставленная задача исполнена им с замечательной богословской эрудицией и убедительностью.

Статья Г. Флоровского — ценный вклад в русскую богословскую литературу о догмате искупления, и правильно понять ее значение, определить ее место в русской богословской науке можно лишь обратившись к предшествовавшим ей попыткам систематического изложения учения об искуплении. Недостаточное уяснение значения смерти Христовой в искуплении было основным недостатком почти всех этих попыток.

Сравнить статью Г. Флоровского следует с рассмотренной книгой Е. Трубецкого. Но если в теодицее Трубецкого искупительное значение смерти Христовой обосновано, так сказать, методом философским, методом анализа самих понятий греха, смерти и искупления, то в статье Флоровского аналогичные выводы сделаны с основательным богословским обоснованием.