Джордж Макдональд - Донал Грант Страница 60

— Не знаю. Только теперь я почти полностью уверен, что она раздаётся откуда–то с крыши.

— Ах, если бы вы могли разгадать эту тайну!

— Надеюсь, что так оно и будет. Но неужели вам так страшно, миледи? — участливо спросил Донал, заметив, что леди Арктура судорожно схватилась за спинку кресла. — Присядьте, прошу вас. Я принесу вам воды.

— Нет, нет, со мной всё в порядке, — ответила она. — Просто ваша лестница такая длинная и крутая, что я совсем запыхалась. Но дядя сегодня так странно себя ведёт, что я не могла не прийти к вам.

— Мне уже не раз приходилось видеть его в таком же состоянии.

— Вы не согласитесь пойти со мной?

— Куда хотите.

— Тогда пойдёмте.

Она вышла из комнаты и начала спускаться вниз по лестнице, освещая ему путь. Примерно посередине она остановилась возле какой–то двери и, повернувшись к Доналу, по–детски доверчиво взглянула на него. Он впервые видел на её лице такое спокойное, почти безмятежное выражение.

— Как хорошо, что можно не бояться! — сказала она. — Теперь мне совсем не страшно.

— Я очень рад, — ответил Донал. — Хотел бы я навеки умертвить всякий страх. Ведь он — всего лишь тень, идущая по пятам греха… Как вы полагаете, нет ли какой–то связи между приступами вашего дяди и этой странной музыкой?

— Не знаю, — отозвалась Арктура.

Она быстро повернулась, открыла дверь и прошла дальше. Идя вслед за ней, Донал оказался в той части замка, которой до сих пор не видел. Чередой непонятных коридоров, то и дело поворачивающих в самых неожиданных направлениях, Арктура привела его к парадной лестнице, и они опять заспешили вниз. В доме было очень тихо.

Должно быть, уже совсем поздно, подумал Донал, только ведь и слуг–то во всём доме — раз, два и обчёлся. Его спутница стремительно и легко спускалась по лестнице впереди него; в какой–то момент он даже потерял её из виду, когда она скрылась за поворотом. Наконец она остановилась возле той самой комнаты, где Донал впервые познакомился с графом.

Дверь была открыта, но света внутри не было. Арктура бесшумно пересекла кабинет и подвела Донала к двери в ещё одну комнату поменьше. Там тоже было темно, но из–за двери Донал различил чьё–то невнятное бормотание.

Через мгновение всё стихло, и весь мир погрузился в глубокое молчание.

Арктура шагнула вперёд, остановилась и высоко подняла свечу. Донал оглянулся и увидел, что на полу возле дальней стены стоит невысокий маленький сундук, а на этом сундуке в длинном халате когда–то богатого, но теперь выцветшего шёлка, тускло поблёскивающего золотом, возвышается измождённая фигура графа. Он стоял спиной к двери, тесно прижавшись щекой к стене, с широко раскинутыми по сторонам руками, как будто прибитыми к кресту. Он стоял, не шевелясь и не издавая ни единого звука.

Что всё это значит? В безмолвном отчаянии Донал смотрел на застывшего перед ним человека. Спустя минуту, которая показалась ему бесконечно длинной и мучительной, он снова услышал бормотание. Голос был нездешним, потусторонним и напугал бы всякого, кто больше всего на свете боится духов из иного мира. Но для Донала он был страшнее любого призрака, потому что явился из незримого мира греха и страданий, мира тьмы и смертной тени, отвергающего и отрицающего всё вечное. Но даже для этого мира ещё оставалась надежда, ибо чьи слова исторглись сейчас из глубины мрака и отчаяния?

— Мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли; а Он ничего худого не сделал! [15]

Он замолк, но так и не двигался, и они продолжали стоять, глядя на него.

И тут откуда–то издалека раздался всхлип призрачной музыки. Голова, прижатая к стене, дёрнулась, словно просыпаясь ото сна. Распростёртые руки упали по бокам. Граф тяжело вздохнул, но продолжал стоять, прислонившись лбом к стене.

Арктура повернулась, и они неслышно вышли. Она повела его вниз по лестнице и зашла в библиотеку. Тёмные дубовые шкафы и древние тиснёные переплёты едва отражали крохотное пламя её свечи, но огонь в камине ещё не совсем потух. Арктура поставила свечу на стол и молча повернулась к Доналу.

— Что всё это значит? — хрипло прошептал он.

— Бог знает, — серьёзно ответила она.

— А здесь мы можем разговаривать? — спросил он. — Сюда он не зайдёт?

— Думаю, что нет. Бывает, он появляется в разных местах, но здесь никогда.

Не успела она произнести эти слова, как дверь распахнулась, и в библиотеку вошёл граф. Его лицо было мертвенно бледным, глаза широко раскрыты. Он двинулся прямо на Донала с Арктурой, но, должно быть, не заметил их или принял за призрачные видения собственных грёз, ещё не обретшие жизнь и движение. Он пододвинул кресло поближе к гаснущим углям (которые, должно быть, казались ему ярко полыхающим огнём), немного посидел, глядя в камин, поднялся, прошёл через всю библиотеку, снял с полки какую–то книгу, вернулся в кресло, пододвинул к себе свечу Арктуры и начал вполголоса читать. Позднее Донал попытался вспомнить и записать, что же за стихи он слышал тогда из уст графа, но у него получилось лишь вот что:

В сердце тёмной могилыКороль возлежал.Червь могильный ему,Копошась, прошептал:«Что, прохладно, король?Ничего, не скучай!Где ж невеста твоя?А, глупец? Отвечай!Так и будешь лежатьХладным камнем в земле,Пока утро СудаНе проглянет во мгле?»Тяжко давит земляВ яме чёрной, как смоль,Но услышал червяОпочивший король.Как рокочущий громИз подземных глубин,Его голос раздалсяСреди душных могил:«Нет, я встану из гроба,Печаль прогоню,Сам себя оживлю,Сам себя взвеселю,Ибо богом лишь тотНазовётся один,Кто по воле своейСам себе господин.Сам взыщу себе радостьИ скорбь на земле.Пусть вздыхают глупцыО добре и о зле!Пусть же кружится мир,Как нелепый волчок,Пусть, устав, упадётУ мальчишеских ног.Я же буду сидетьС торжеством на устахИ подбрасывать мирВ безучастных руках,Пока он не падётВ беспросветную тьму,На куски развалившись,Не канет в аду.Ибо грёзы боговЭто мир для живых.Буду сам себе бог,Ибо нету других».

Какое–то время граф читал, но его рифмы становились всё путаней, и постепенно стихи превратились в размеренную прозу. По тону его голоса можно было понять, что несчастный принимает свои слова за блестящую, вдохновенную поэзию, как нельзя лучше воплощающую его мысли и чувства.

Донал думал, что червь скажет что–то в ответ, но тот почему–то исчез, и погребённый мечтатель превратил себя в бога, своего собственного бога! Донал на цыпочках подошёл к лорду Морвену и через плечо посмотрел, что за книга у него в руках. Это был «Новый Органон» [16].

Арктура с Доналом потихоньку вышли, оставив графа наедине с его грёзами и видениями.

— Как вы думаете, может, позвать Симмонса? — спросил Донал.

— Да, наверное, так будет лучше. Вы знаете, где его найти?

— Нет.

— Я покажу вам шнур от колокольчика, проведённого к нему в комнату. Он подумает, что звонил сам лорд Морвен.

Они позвонили, и через несколько минут услышали шаги верного слуги, спешащего на поиски своего господина. Тогда они распрощались, и каждый пошёл к себе.

Глава 40

Урок Нового Завета

Утром Симмонс сказал Доналу, что графу сильно нездоровится: он даже голову не может оторвать от подушки.

— И уж так он стонет, так вздыхает! — продолжал дворецкий. — Смотришь на него и думаешь: то ли у него на уме что дурное, то ли совсем из ума выжил. Сколько лет его знаю, он всё время так: то совсем плохо, то снова полегче. Только теперь эти приступы всё чаще и чаще!

Закончив утренние занятия, Донал уже начал было обычный урок Нового Завета, когда Арктура вошла в классную комнату и села рядом с Дейви.

— Что бы ты, Дейви, обо мне подумал, — как раз говорил Донал, — если бы я рассердился на тебя из–за того, что ты не знаешь урока, которого я не объяснял?

В ответ Дейви только рассмеялся: таким нелепым и абсурдным это ему показалось.

— Вот представь себе, — продолжал Донал. — Открываю я евклидову теорему, которой ты и в глаза не видел, и говорю: «Вот, Дейви, это самая замечательная из всех евклидовых теорем, и ты непременно должен сразу же её полюбить и восхищаться ею! А заодно восхищаться и Евклидом за то, что он её придумал!» Что бы ты на это сказал?

Дейви задумался, озадаченно наморщив лоб.

— Но вы ведь никогда так не скажете, сэр! — наконец сказал он. — Я знаю, что не скажете!

— Почему?

— Потому что вы не такой.

— А если бы я всё–таки так сказал?

— Тогда вы были бы совсем не похожи на себя, сэр!

— И в чём же я не был бы похож на себя, Дейви? Подумай–ка хорошенько!

— Это было бы нечестно!

— И что бы ты мне тогда сказал?

— Я бы сказал: «Сэр, позвольте мне сначала выучить эту теорему, и, наверное, тогда она мне понравится. Ведь я её пока не знаю!»