Джордж Макдональд - Донал Грант Страница 61

— Молодец! А теперь представь себе, что ты попытался выучить эту теорему, но не смог и поэтому не увидел в ней никакой красоты. Стану ли я тебя за это винить?

— Наверное, нет, не станете. Потому что я тут не виноват, и винить меня несправедливо, а вы всегда поступаете по справедливости!

— Я рад, что ты так думаешь. Я действительно стараюсь поступать только так. Знаешь, Дейви, похоже, ты по–настоящему мне доверяешь!

— Конечно, доверяю, сэр!

— А почему?

— Потому, что вы человек справедливый.

— Хорошо. Тогда представь, что я сказал: «Вот тебе книга, Дейви, непременно прочитай её, она просто замечательная!» Ты же прочитал её до половины и говоришь: «Ничего замечательного я здесь не вижу и никогда не увижу!» Что получается? Доверяешь ты мне или нет?

— Конечно, нет, сэр! Вы же лучше меня знаете, что я могу, а чего нет.

— А если бы ты сказал вот так: «Ну, наверное, книга всё–таки замечательная, как вы и говорите, только я всё равно не стану слишком уж над ней корпеть!» Что тогда?

— Какое же это доверие? Вы же не станете давать мне ничего такого, над чем не стоило бы постараться! И не станете учить меня ничему нехорошему и недоброму.

— А если бы ты сказал: «Ох, сэр, я не сомневаюсь в ваших словах, но так устал, что не хочу больше делать то, что вы мне велите»? Это можно назвать доверием?

— Пожалуй, нет. Получается, что на словах я с вами соглашаюсь, но на деле доверяться вам не хочу. Как будто всё и так знаю лучше вас.

— А если ты вообще ничего не скажешь. Просто развернёшься, уйдёшь и не станешь делать того, что я тебе велел? Это как?

— Ещё хуже. Это вообще нечестно и некрасиво.

— Тогда ещё один вопрос: что значит верить? Не тем людям, с кем мы на равных, а тем, кто выше нас? Учителям, например, или кому–нибудь из старших?

— Если кому–то веришь, значит, сразу пойдёшь и сделаешь то, что он тебе велит.

— То есть если мы их не слушаемся, то, значит, и не верим?

— Получается, что не верим.

— А может, они сами в этом виноваты?

— Они и были бы виноваты, если бы поступали с нами нехорошо и нечестно. Тогда бы я ни за что не стал им доверять! Если кто–то велит мне делать одно, а сам поступает по–другому, как ему верить?

— Но даже тогда ты всё равно чувствовал бы, что должен слушаться?

— Да.

— И это тоже была бы вера?

— Нет.

— А ты всегда поступал бы так, как тебе велят?

— Нет. Если бы мне велели сделать что–то нехорошее, я бы не стал слушаться.

— А теперь скажи мне, Дейви, что значит верить в самом большом смысле? Верить в Того, в Ком нет ни капли зла?

— Вы имеете в виду Бога, мистер Грант?

— Кого же ещё я могу иметь в виду?

— Ну, может, Иисуса Христа!

— Христос и Бог — одно. Они всегда желают одного и того же, делают одно и тоже, всегда согласны между Собой. Различны Они лишь в том, кого любят.

— Что вы имеете в виду, мистер Грант? — перебила Арктура. Всё это время она внимательно слушала и теперь напряжённо подалась вперёд: неужели его коварная ересь выплывет, наконец, наружу?

— А вот что, — ответил Донал, и его улыбка просияла таким светом, какого Арктуре ещё ни разу не приходилось видеть на человеческом лице. — Бог любит Иисуса, а не Бога; а Иисус любит Бога, а не Иисуса. Ведь мы тоже любим не себя, а друг друга, правда, Дейви?

— Вы так уж точно не себя, — скромно отозвался тот.

— А теперь скажи мне, Дейви: что значит верить в нашего общего Отца, Который намного лучше всего, что только может представить себе самое светлое воображение и что только может пожелать самое доброе сердце на свете — кроме самого Иисуса Христа? Чем будет для нас такая вера?

— Ой, да всем! — воскликнул Дейви.

— Ну а прежде всего?

— Прежде всего, верить — значит делать то, что Он говорит.

— Да, малыш. Это значит познавать Его, исполняя и ещё раз исполняя Его волю. Не пытаться сперва понять всё разумом, но с самого начала делать то, что Он повелел. Нам нужно простереть к Нему руки, как ребёнок тянется к матери, чтобы та взяла его на колени. А потом, когда Он снова ставит нас на землю и говорит: «Пойди и сделай то–то и то–то», мы должны изо всех сил поспешить и сделать так, как Он сказал. А если нам страшно захочется Его увидеть — что ж, тогда нам нужно взглянуть на Его образ.

— А где его взять, сэр?

— Ах, Дейви, Дейви! Неужели ты ещё этого не знаешь? Разве ты не знаешь, что Иисус Христос есть образ Бога живого?

— Ах да! Мы должны пойти и прочитать про Него в Евангелии.

— Можно задать вам вопрос? — спросила Арктура.

— Сколько угодно, — ответил Донал. — Не знаю только, смогу ли я на него ответить.

— Когда мы читаем об Иисусе, нам приходится самим рисовать Его себе; а ведь с чужих слов даже самый лучший художник, пожалуй, не сможет верно передать образ человека, которого ни разу не видел!

— Я понимаю, что вы хотите сказать, — кивнул Донал. — Что ж… Некоторые из нас отправляются за образом Христа к другим людям или просят совета о том, что именно им следует себе представить, тем самым лишь добавляя чужие ошибки к своим собственным. А ведь самое верное подобие Христа мы сможем составить для себя только сами и только в том случае, если будем исполнять то, что Он нам говорит. Он обещал прийти к тем, кто исполняет Его слово. К таким людям Он будет ближе любого другого человека, и они сами смогут увидеть в Нём Божий лик. Но прежде всего и превыше всего всегда остаётся послушание. Не забывай об этом, Дейви!

— Да, мистер Грант, я знаю, — ответил Дейви.

— Тогда беги, играй! И вспоминай иногда о том, что это Бог подарил тебе все игры на свете!

— Я пойду запускать змея, мистер Грант.

— Вот и замечательно. Бог любит смотреть, как ты запускаешь змея, и змей этот летает на крыльях Его ветров. А так он и вершка не пролетит!

Дейви кивнул, помахал рукой Арктуре и убежал.

— Вы, должно быть, слышали, что дяде сегодня нездоровится? — промолвила она, когда шаги мальчика стихли в коридоре.

— Да, слышал. Бедный лорд Морвен!

— У него довольно своеобразное недомогание.

— Да, и не только тела, но и души. Признаться, я в совершенном недоумении.

— Вы бы так не удивлялись, если бы знали его так же давно, как я. С тех пор, как умер отец… Ах, иногда мне кажется, что с тех пор прошло уже сто лет!.. Так вот, с тех пор я ни разу не чувствовала себя в безопасности; а когда дядя рядом, мне ещё и неловко. Я никак не могу сблизиться с ним по–настоящему. Знаете, мистер Грант, мне кажется, что все ссоры и недомолвки происходят вовсе не из–за того, что люди подходят друг к другу слишком близко, а из–за того, что так никогда и не сближаются.

Донал с радостной признательностью взглянул на неё и улыбнулся.

— Я понимаю вас, — ответил он, — и совершенно с вами согласен.

— Я никогда не чувствовала от дяди особой любви. Конечно, я его племянница да ещё и законная владелица всего имения, и он с этим считается. Но мне кажется, он относился бы ко мне лучше, если бы я зависела от него, а не наоборот.

— И долго он будет оставаться вашим опекуном?

— На самом деле по закону он уже давно перестал им быть. Срок, назначенный отцом в завещании, истёк в прошлом году. Мне уже двадцать три, и я сама себе хозяйка. Но конечно, всегда лучше, чтобы глава семьи был рядом. Правда, мне очень хотелось бы, чтобы у нас была настоящая семья, как у других людей… Мистер Грант, а теперь расскажите мне всё, что вам удалось узнать об этой странной музыке! Вчера у нас не было времени об этом поговорить.

— По–моему, я подобрался почти к самому тому месту, откуда раздаются эти звуки. Но был такой страшный ветер, и тьма была хоть глаз выколи, так что больше я ничего не увидел.

— А вы не собираетесь попробовать ещё раз?

— Обязательно!

— Только боюсь, всё окажется очень просто. Мне будет даже немного жаль, если у этой странной музыки отыщется самая обыкновенная естественная причина.

— А какая другая причина может у неё быть? Бог и Природа едины. Через неё Он совершает Свои чудеса… Скажите, а музыка всегда слышна только в ветреные ночи?

— Мне приходилось слышать её и днём.

— В безветренную погоду?

— По–моему, нет. Если подумать, я ни разу не слышала её, скажем, в тихий летний вечер.

— И она раздаётся всякий раз, когда поднимается ветер?

— Пожалуй, нет.

— Тогда, быть может, дело тут не только в самом ветре, но и в его направлении?

— Может и так. Не знаю.

— Тогда было бы понятно, почему мы так редко слышим эти звуки. Инструмент–то, может быть, совсем рядом, только нужный ветер бывает нечасто, потому–то никто и не может его найти. Опыт мы провести не можем. Ветер нам не поднять, направление для него не выбрать. Остаётся только ждать и наблюдать, и особенно в те дни, когда будет слышна музыка.

— Значит, пока её не слышно, сделать ничего нельзя?

— Наверное, кое–что всё–таки можно. Вчера вечером мне показалось, что я почти нашёл нашего таинственного музыканта. Может, где не справились уши, помогут глаза? Что если забраться на крышу днём и посмотреть, где там спряталась наша птичка? Если сегодня ветер поуляжется, я ещё раз туда поднимусь и погляжу, не найду ли чего. Вчера я заметил, что музыка началась, когда переменился ветер — по–моему, он подул с юга. Знаете, какая потом поднялась буря, когда я поднялся к себе в комнату?