Святитель Илия (Минятий) - Слова в Великий пост Страница 8

Сойдем в Египет и войдем в чертоги Иосифа. Там его братья, неблагодарные братья, которые замыслили его смерть, продали его из зависти, лишь бы исключить его из своей среды. Сначала они не узнали его. Когда же он сказал им: «Аз есмь Иосиф» (Быт. 45:3), — они взволновались, смутились и стали безмолвны от стыда и страха — «не могоша… отвещати ему» (Там же). Но он не обличает, не устрашает, не прогоняет их; принимает, обнимает, приглашает их вместе с собой наслаждаться властью и благами египетскими и тем не менее — «не могоша… отвещати». Так велики стыд и страх, когда мы видим лицо человека, нами обиженного. Но взирать на лицо Божие, слышать слова Божий: «Я — Бог, Которого ты оскорблял своим срамословием, Которого продал за выгоды, уязвлял своим блудом, распял своим грехом. Я — Тот, Которого ты поносил, Я — Тот, имя Которого ты поносил, кровь Которого попирал. Я — Тот, Которого ты столько раз возносил на крест, сколько причащался или служил Мне недостойно»… И вот теперь — видеть и узнать Бога, Кото¬рого ты раньше не видел и не знал! Взирать прямо Ему в лицо! Видеть свой грех, как рану на Его Божественном лице! Скажи, какими глазами ты будешь Его видеть? С каким сердцем ты вынесешь это зрелище? — говорит тебе божественный Златоуст.

Этого еще мало. Если так страшен Бог Судия, являясь во всей Своей славе, насколько страшнее Он будет, когда явится во всем Своем гневе? Этого, действительно, ни ум не может понять, ни язык изъяснить. «Кто весть державу гнева Твоего, и от страха Твоего ярость Твою исчести?» - говорил Давид Богу (Пс.89:11). Люди видели силу Божественного гнева в потопе, покрывшем всю вселенную, в огне, спадшем с неба и попалившем пятиградие, в казнях, поразивших жестокосердие фараона, и все–таки в этом мире Бог не пылал еще всем Своим гневом; «не разжжет всего гнева Своего» (Пс.77:38), ибо Он здесь не являет всего Своего правосудия; ныне Он, правда, гневается, но и долготерпит. Он смешивает милость Свою с правосудием. Поэтому, как говорит апостол, теперь время благоприятное, и мы легко можем умилостивить Бога молитвами, слезами, покаянием, ходатайством святых. Теперь «Той… есть щедр, и очистит грехи их» (Там же). Но время Его второго пришествия есть время суда. Сам апостол называет его днем гнева и откровения, днем, в который Бог явит весь Свой Божественный гнев. Иоанн говорит, что несчастные грешники, чтобы только не видеть этого гнева, будут умолять горы и скалы, чтобы те упали на них и покрыли их, — «и глаголаша горам и камению: падите на ны и порыйте ны от лица Седящаго на престоле и от гнева Агнча» (Откр. 6:16). И праведный Иов сильно желает избежать такого гнева и живым скрыться в аду: «Дабы», так он молил Бога, «во аде мя сохранил еси, скрыл жемя бы еси, дондеже престанет гнев Твой» (14:13).

Божественный Златоуст боится его больше мук, больше тьмы мук. «И геенна, и те мучения невыносимы. Но и тьмы геенн ничего не значат по сравнению с тем, если видеть то кроткое лицо отвратившимся и милостивое око не терпящим нас видеть». Почему же это? А потому, что Он есть весь только гнев, который Давид сравнивает с чашей, полной цельного вина. Бог держит ее в Своих руках и поит из нее всех грешных. «Чаша вруце Господни, вина нерастворена… испиют (ю) еси грешнии земли» (Пс.74:9). Нерастворенное, чистое вино без воды означает один гнев без долготерпения, одно правосудие без милосердия. Там ходатайства и молитвы бессильны смягчить Божий гнев; слезы покаяния — умилостивить Божие правосудие. «Облак и мрак окрест Его» (Пс.96:2). Тогда Бог не будет взирать на лица, чтобы умилостивиться. «Правда и судба исправление Престола Его» (Там же). Тогда Он будет судить и исследовать деяния. Он уже не Бог милости и щедрот, а Бог отмщений. Какое отмщение Он нам воздаст? — Я скажу тебе. Последуй за мной и пойдем на поля Моавитские, чтобы увидеть случившееся там страшное дело. Три царя — Иорам Самаринский, Иоасаф Иудейский и царь Эдомский, — соединившись между собой, многочисленным войском победили царя Моавитского. Внезапно вторглись в его страну и всюду разнесли смерть и гибель, опустошение и трепет. Засыпали все источники, порубили все деревья, перетоптали траву, выжгли деревни, перерезали жителей, двинулись с торжеством вперед и наконец осадили со всех сторон царя в городе. Теснимый извне врагами, а изнутри — недостатком припасов, он каждый час подвергался опасности потерять царство, свободу и жизнь. Что было делать? Видя, что более нельзя надеяться на человеческую силу, он прибегнул к силе солнца, которое чтил как бога. Чтобы спасти свой народ й сохранить царство, он, по совету придворных мудрецов, решил пожертвовать своим собственным первородным, которого назначил наследником царства. И вот, ведя его за руку, как овцу на заклание, на виду у своих подданных, шедших за ним с плачем великим, и врагов, смотревших на него тоже с вели¬ким изумлением, он взошел на крепостную стену, — в одной руке он сжимал нож, а другой удерживал сына. О солнце, так, мне кажется, он воскликнул, не омрачайся, что увидишь сейчас такое зрелище, какого ты никогда еще не видало на земле. Смотри и свети ярче, чтобы видели это и мои враги! Я не могу принести тебе всесожжение более драгоценное, чем мой собственный сын, мой первый сын, наследник царства моего. К этому привела меня ненависть, которую питают ко мне мои враги, и моя любовь к народу моему. Прими эту невинную царственную кровь, прими ее из моих рук и ниспошли свою силу, чтобы отомстить врагам и спасти народ. Сын мой, прими смерть от рук своего собственного отца и веруй, что мы оба сегодня становимся одним всесожжением и одной жертвой: ты — закланный моей рукой, а я — пораженный горем. Необходимость, неумалимая необходимость влечет сегодня тебя на безвременную смерть, а меня — на жестокое сыноубийство. Твоя смерть есть жизнь и свобода для моего народа, охрана и честь моего царства. Цари, заключившие союз между собой против меня, самаряне, израильтяне, ведущие против меня несправедливую войну, посмотрите, каков ваш враг! Посмотрите, если у меня достает решимости заклать своего сына, у меня будет столько же гнева, чтобы отомстить врагам за сына. Этот нож, который я могу омочить в крови сына своего, я сумею оросить и кровью врагов моих. Солнце, прими сына и услышь отца! С такими словами он протянул руку, вонзил нож в горло сына и принес его в жертву общему спасению. Враги увидали это страшное зрелище, раскаялись в том, что сделали, с великой поспешностью сняли осаду и тотчас убежали. «И поят сына своего первенца, егоже воцари вместо себе, и вознесе его во всесожжение на стене; и бысть раскаяние великое во израили; и отступиша от него и возвратишася в землю свою» (4 Цар. 3:27). — Почему же убегают эти три царя? Что им нужно было делать? Представьте себе, прошу вас, состояние того несчастного отца и царя. Кто так стеснил его, что принудил принести в жертву собственного сына? Те три царя, которые подняли несправедливую войну и привели его в такое состояние, что ему грозила опасность потерять свой престол. И вот, если бы счастье в войне обратилось к нему на помощь, если бы он вышел к ним на битву, победил, обратил в бегство, взял бы их в свои руки, что бы, я спрашиваю вас, с ними сделал так глубоко огорченный отец? Насколько была велика его скорбь, когда он собственными руками убивал сына, настолько велик был бы и его гнев в мести за смерть сына. Гнев увеличил бы его силу; он как затравленный лев напал бы на них, ненасытно пил бы их кровь. Что за гнев! Человек, не пожалевший своего сына, стал бы жалеть своих врагов? Подумайте–ка. Хорошо сделали те три царя, что убежали от него, ибо убежали от его беспредельного праведного гнева.

От примера царя Моавитского вернемся к нашему предмету. Предвечный Бог Отец на горе Голгофе принес в жертву воплотившегося Единородного Своего Сына, увенчанного терновым венцом, пригвожденного к кресту, всего в ранах, всего в крови, посреди двух разбойников, как преступника. Страшное и ужасное зрелище! При виде его солнце померкло, земля раздвинулась, раздралась завеса и гробы открылись. Кто принудил Его к этому? Наши грехи. Вот теперь не загладь своих грехов в этой жизни покаянием, предстань с грехами перед Лицом Бога Отца, чтобы восприять суд при втором пришествии. Там будет присутствовать и Сам Единородный Его Сын, с еще не зажившими ранами; там будет и древо креста, на котором Он был распят. Итак, Он, с одной стороны, будет видеть возлюбленного Своего Сына, Которого заклал, с другой — твои грехи, побудившие Его на заклание. Неужели ты надеешься, что Он окажет тебе какую–либо милость? Неблагодарный, скажет Он тебе, жизнь Моего Сына драгоценнее всех жизней ангелов и людей вместе — Я отдал ее на смерть. Кровь Сына Моего дороже всех жемчужин рая — Я всю ее излил на землю. Моя любовь к Сыну более горяча, чем все пламя, пылающее в сердцах серафимов, — Я отложил ее в сторону. У Меня ничего не было столь же ценного, дорогого, любезного, как Сын Мой, — Я принес Его в жертву. Ужели и это не могло дать тебе понять, какую ненависть я питаю к греху? И ты с грехами являешься Мне на глаза? Ты подвиг Меня умертвить Сына Моего из–за твоих грехов. Теперь Сын Мой побуждает Меня судить тебя за Его смерть. Его кровь, страдания, раны вопиют против тебя об отмщении. Я — Судия, Я — Отец. Как Судия — сужу тебя по правде Моей. Как Отец — осуждаю тебя за смерть Сына Моего. Грешник, ты ждешь милости от такого Судии и Отца? Нет, нет, несчастный! Подумай, если «Своего Сына не пощаде», как говорил Павел (Рим. 8:32), Он не пожалеет и тебя, Своего врага. Подумай, ведь Его правда судит твой грех и в то же время Его любовь мстит тебе за смерть Его Сына. Таким образом, против тебя борется правда и любовь Божия и над тобой одновременно творится суд и отмщение. Измерь любовь, которую Он питает к Своему Сыну, — она беспредельна! Измерь Его ненависть к греху, которая побудила Его принести в жертву столь возлюбленного Сына, — она также беспредельна! По такой любви и ненависти сообрази, с каким гневом Он будет тебя судить; и гнев этот беспределен–без милости, один чистый гнев! Что может сдержать такой гнев? Кто может его вынести? Я с трепетом говорю об этом; ужасаюсь, меня оставляют и сила, и слово, я не могу более говорить. Дайте мне немного опомниться от объявшего мою душу ужаса. О, грешная душа! О, будущий суд!