Святитель Илия (Минятий) - Слова в Великий пост Страница 9

2

Судия Бог — весь гнев, без милости! И подсудимый — грешник, виновный без оправдания! Все вины, за которые каждый человек даст перед Богом точный ответ в час суда, делятся на четыре рода. Первый род тех зол, какие мы сами совершили; второй — какие совершили другие по нашей причине; третий–род тех благ, каких мы сами не сделали; четвертый — каких мы другим не дали сделать. Все это, не только великое, но и малое, будет исследовано. «Самые мелкие преступления будут исследованы», — говорит Григорий Нисский. Все, в чем мы согрешили, даже малейшее помышление; в чем согрешили устами, даже до пустого слова; в чем погрешили делом, даже легчайшие ошибки. Все — от первого до последнего. Тогда мы ничего не сможем скрыть, как это мы скрываем от очей человеческих, даже от духовника. Все явится в таком виде и в такой обстановке, в которой действительно произошло. И мы не сможем ничего изменить, как делаем этот теперь, обманывая людей, выдавая одно за другое, являя лицемерие вместо добродетели. Нет. «Мы вдруг увидим, — говорит Василий Великий, — все дела как бы представшими и явившимися нашему разуму в том самом виде, в своих собственных образах, как каждое было сказано и сделано». Теперь, в этой жизни, творятся некоторые вещи совершенно тайно; если даже они и явны, то, по крайней мере, нам неизвестен их виновник. Сколько скрывает ночь! Сколько пустынность, сколько таинственность! Вот загадочно найдено подметное письмо. Кто же это написал его, мы не знаем. Обманута невинная девушка. Кто отец ребенка, нам неизвестно. Пронесся слух осуждения. Кто распустил его, мы не знаем. В каком–нибудь доме пропала драгоценная вещь, кто ее украл, мы не знаем. Что же хуже всего — невинный осуждается, а виновный подсмеивается. Та или другая любовь искрения или притворна, или, может быть, это даже зависть или ревность? Похвала ли это или лесть? Добродетель или лицемерие? Ничего мы не знаем. Здесь много тьмы. Но там, когда Бог осветит тайная тьмы, тогда все откроется. «Каждое в своем собственном образе, как было сказано или сделано».

Все будет судить Бог — весь гнев, без милости! Теперь подумай, грешник: есть ли у тебя какое–нибудь оправдание? А прежде всего подумай о зле, которое ты сделал. В этой жизни Богдан тебе легчайший способ получить прощение во всех твоих беззакониях, твоих неправдах, в блудодеяниях, во всех твоих великих и страшных грехах. Стоило только исповедаться перед духовником, которому Бог дал всю власть прощения тебя, и ты был бы прощен, но ты этого не сделал. Ты это знал, но не сделал. Об этом тебе говорили проповедники и духовники, но ты не сделал. Ты столько лет прожил, имел достаточно времени, чтобы сделать это, но не сделал. Я тебя спрашиваю: есть ли у тебя какое–нибудь оправдание перед Богом?

Во–вторых, зло, сделанное другими по твоей причине. Тот не хотел лжесвидетельствовать, тот — убивать; ты их побудил. Та бедная девушка по возможности хранила себя; ты обманом или силой извлек ее на общий путь погибели и толкнул в грех. Юноша не знал еще никакой злобы, был цветок по возрасту и по невинности; ты прикоснулся, и он увял — твои слова, твои беседы отравили его слух и развратили его добрый нрав. Ты был священником — и всех мирян превосходил в соблазне. Ты был женат — и на глазах своей жены содержал блудницу. Ты был отцом — и для собственных детей стал учителем всего злого. Ты был примером погибели среди тех людей. Брат, если ты хотел один быть наказан, пусть бы так, ты властен в своей душе, но своим советом, соблазном, примером ты увлек в погибель многих других. Спрашиваю тебя: есть ли у тебя какое–нибудь оправдание перед Богом?

В–третьих, хорошее, которого ты не сделал. Бог дал тебе много даров — естественных, вещественных и духовных. Ты был даровит, мог стать образцом добродетели и мудрости — и уклонился в погибель. Ты был богат, мог оказать вдовам и сиротам столько добра — но это не допустило твое сребролюбие. Ты был способен сделаться светочем в Церкви — плоть, мир или дьявол победили тебя, тогда как добродетель и святость не были для тебя недостижимыми. Ты там увидишь стольких пророков, апостолов, мучеников, девственников, подвижников, которых освятила Божественная благодать. Если бы тебя не оставило доброе произволение, то никогда бы не покинула и эта Божественная благодать, дабы и ты стал таким же, как те. Сколько времени, драгоценного времени безрассудно растрачено или напрасно потеряно, в течение которого ты мог бы сделать столько добра, но не сделал ничего. Спрашиваю: есть ли у тебя какое–нибудь оправдание перед Богом?

В–четвертых, хорошее, которое ты другим не дал сделать. Один хотел пойти в церковь на проповедь или исповедь, сделать что–нибудь полезное для своей души, но твоя злоба этого не допустила. Другой хотел сделать какое–нибудь общее благо, принести пользу многим, но этому воспрепятствовала твоя зависть. Я спрашиваю тебя: есть ли у тебя в этом какое–нибудь оправдание перед Богом?

Но закроем эту книгу, в которой заключены твои грехи. Раскроем другую, где записаны твои добродетели. Ты полагаешь, что сделал в своей жизни некоторое добро. Посмотрим, что это за добро. Ты помолился; но когда твои уста говорили молитву, где блуждал ум твой ум, ты дал милостыню, но сколько? Очень мало, и то лишь для того, чтобы скорее иметь от людей похвалу, чем награду от Бога. Ты постился. (Я плачу о постах христиан: во время поста за столами христиан именно и царит обжорство и пьянство.) Но в то время, как ты воздерживался от рыбы и мяса, воздерживался ли от страстей и плотских наслаждений? Ты исповедовался. Но из многих случаев после твоей исповеди обнаружил ли хоть раз воздержание? Ты раскаялся. Но исправился ли? Таково хорошее, что ты сделал? И этим ты думаешь заслужить у Бога оправдание? Укажи мне хоть одно добро, добро совершенное во всех отношениях! Из пяти, шести, десяти, даже из ста лет, тобой прожитых, укажи хоть один день, один час, всецело посвященный Богу! Где совершенное добро? Где такой день?

Итак, если Судия Бог — весь гнев, без милости, а ты подсудимый — грешник, виновный без оправдания, какого же ты ждешь окончательного решения? Я ужасаюсь сказать его: «Идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его» (Мф.25:41) О, страшный суд Божий! О, еще страшнейшее решение! Откуда уходишь и куда идешь с таким оправданием, жалкий, несчастный, бедный грешник? Из рая — в ад, от света славы — в вечный огонь, от бесконечной славы — к бесконечному мучению, от Бога — к дьяволу! О, страшный суд Божий! О, страшнейшее решение! «Идите от Мене».

Сейчас я не могу вам сказать, что заключается в этих страшных словах. Скажу об этом в другой раз. А на этот — советую, прошу, заклинаю тебя: беги от такого суда и решения. Возможно ли это? Послушай. Для всех человеческих грехов Бог учредил два судилища. Одно — здесь, на земле в этой жизни; другое — на небе, во втором Своем пришествии. Там Судия Бог–весь гнев, без милости. Здесь судья — священник, человек, весь милость, без гнева. Там виновник не имеет оправдания. Здесь он получает прощение. Кто здесь будет судим духовником и получит прощение, и там судится от Бога и получает прощение. Кто здесь кается, там оправдывается. «Если в этой жизни, — говорит утешитель грешников Златоуст, — мы сможем исповедью омываться от прегрешений, то отойдем туда чистые от грехов». Я часто говорил тебе, христианин, как легко получить через исповедь прощение во грехах. Сегодня я тебе сказал, как страшно испытание греха на будущем суде. Я предложил тебе огонь и воду. Выбирай что хочешь.

Слово в четвертую неделю поста. О вечном мучении

«Учителю, приведох сына моего к Тебе, имуща духа нема; и идеже колиждо имет его, разбивает его, и пены тещит, и скрежещет зубы своими, и оцепеневает» (Мк.9:17–18).

Кто идет по пути порока, тот непременно в конце концов впадет в бездну погибели. Злые дела всегда влекут за собой несчастья, и вообще порочный образ жизни заканчивается ужасным бедствием. Для злой жизни — злая и смерть. Посмотрите на извращенный образ мыслей непокорного юноши, на ожесточение неблагодарного сына — я говорю о нечестивом Авессаломе, который, находясь под влиянием врожденной надменности гордого духа и гибельных советников, берется за оружие, ищет престола и смерти кротчайшего Давида, своего отца и царя. Но посмотрите также и на конец этого дерзкого возмущения, конец, вполне достойный такого беззакония. В неукротимой ярости, дыша смертельной злобой против отца, мятежный сын неосторожно проезжал на осле под деревом; длинные волосы запутались в ветвях дерева, и он повис в воздухе, несчастный. В то же время, к тому же месту подъехал верный военачальник Давида Иоав и, схватив три копья, вонзил их в его сердце — «и взя Иоав три стрелы в руце свои, и вонзе я в сердце Авессалому… еще ему живу сущу» (2 Цар.18:14). И кто бы этому поверил? Несмотря на три страшные, смертельные раны он, хоть и испытывает большие мучения, все же не умирает. Какое плачевное зрелище! Висит он, несчастный, на роковом дереве и висит на своих собственных волосах. Три смертоносные копья пронзили ему грудь, и несмотря на зияющие раны его измученная душа все же не исходит. Он мечется, кружится, терзается, бьет ногами по воздуху, хватается руками то за волосы, то за раны, дико вращает глазами, жалобно стонет, напрягает силы до последнего, но не может ни умереть, ни спастись. Не умирая и одной смертью, он испытывает муки тысячи смертей.