Серафим Звездинский - Житие, проповеди Страница 9

65

"Что делать? Завтра надо объявлять, народом искать на лошадях, — говорит хозяин, — не заблудился ли где, не лежит ли где больной?" "Святитель Николай, выведи его", — молились мы. И вдруг общая радость: "Владыка идет!" Откуда, где был? "Я, — говорит, — утром еще пошел по дороге вглубь, и она кончилась, видно, проехали лишь за сеном или дровами. Дай, перейду на другую дорогу. И та кончилась. Хотел перейти опять и пошел, а дорог больше нет, — болота, кочки. На кочку ступишь — тонет. Нашел пустые избушки на поляне. Это для сенокоса (хозяин пояснил — в 18 верстах от нас). Потом взмолился Богу и св. Николаю. Слышу, говорит, — колокольчик, — корова. Я ее подхлестывать: думаю, все равно к дому пойдет. Она меня и вывела на дорогу, и вот иду весь день и, слава Богу, дома. Если бы св. Николай не прислал мне корову, не вышел бы из леса".

Наша уединенная жизнь протекала тихо и однообразно, радостными событиями были приезды Тани.

Еще радостью было для меня и переменой: приехала я барышней, а на 26 сентября 1924 г. одел меня владыка в ряску и апостольник и стала я послушницей. Дочки батюшки интересовались всем, учили и языки: французский и немецкий со мной, а владыка давал им сочинение — написать житие св. апостола Фомы.

66

Ничто не омрачало нашу жизнь. Хозяева

— люди добрые, приветливые*. Афанасий Семенович очень заботливо относился к своему плательщику; баня топилась по черному, была низкая, он ее поднял на аршин, она стала высокая и удобная. Сделал мебель: диван, деревянный комод и стулья, давал лошадь каждый раз на регистрацию в город владыке, запрягал самую лучшую упряжь и лучший свой экипаж — корзинчатую повозку. "Завтра владыку повезем новым телегом", — говорил сын его Федя, подросточек, тихий паренек. "Педэр, Педэр, — звала его мать и, ругаясь, называла его: — ах, ты, коммунист, ты, коммунист". Пэдер попробовал шоколадку, долго плевался, потом полюбил и охотно кушал. В пасхальную ночь все молились вместе. Федор стрелял в 12 часов из ружья для торжества. Постом все говели, даже приходили соседи, но через несколько дней власти им запретили посещать ссыльных за богослужением. Приходили и светские ссыльные, из Петрограда студенты: один даже читал шестопсалмие, но славянская грамота ему трудно давалась. Посещала нас и Сарра Моисеевна; она работала в больнице по медицине, но вскоре и сама нервно заболела — стала прибегать к нам в нервном расстройстве. Начались у нее галлюцинации. Умерший муж звал ее к себе в ад, как она говорила: "Я дважды хотела выпить яд, но руки дрожали и порошок рассыпался". Мы стара-

67

лись ее успокоить, но ей, не имевшей утешения в молитве и общения с единоверными людьми, было тяжко и трудно.

Каждый четверг ходили владыка и отцы на регистрацию. Владыка обычно ездил на хозяйской лошади, но иногда в хорошую погоду ходил пешком. У него была сделанная зырянами деревянная палочка, покрашенная черным лаком. Мы ее особенно берегли, но она упала как-то раз в реку и уплыла.

Батюшки тяготились регистрацией и отец Иоанн вздумал не ходить. "Я им не мальчик, — говорил он, — да, не мальчик!" Но не тут-то было: вскоре с винтовкой явились за ним и увели.

По дороге встречались мальчишки-ученики. Представительная фигура владыки вызывала в их воображении образ патриарха Тихона, и они восклицали: "Тихон, Тихон", а о. Ивана прозвали за его энергичную невысокую фигуру "Керзоном". Часто детишки прибегали к нам как будто полечиться, а на самом деле — за конфеткой к владыке. Матери приносили младенцев под благословение. Мужчины боялись в нетрезвом виде пройти мимо окон. "Тише! Владыка услышит", — говорил Афанасий Семенович своему другу Василию. А тот, как отойдет чуть дальше, опять "бутылочку" запоет на русском языке. Но сам Афанасий редко молился: "Робить куда легче, владыка, чем у тебя молиться", — сознавался, бывало. "Как я тебя

68

поминать-то буду?! — говаривал он со слезами, — такого плательщика у меня больше уже никогда не будет".

Хозяйка приносила каждый праздник целый поднос "шангов" — лепешки с маслом, творогом, картошкой, пропитанные маслом; в большие же престольные праздники — пиво, очень хорошо приготовленное. Бывал и владыка у них в гостях. Хозяева вскоре уступили ему свою теплую летнюю кухню, сами перешли в зимнюю через сени, и мы остались одни. Клавдия и я в кухне на полатях; владыка в нашей маленькой, где сложили маленькую печку. Молитвенный уют все восполнил, и не чувствовали мы скуки, только, бывало, выйдешь, взглянешь на темный лес и подумаешь: "Где-то там, далеко-далеко, наша родная сторонушка, за лесами, за реками". Но с владыкой всюду рай, и все ясно, хорошо. Здоровье мое только стало ослабевать: страдала от духоты на. полатях, а может быть, еще от непривычных условий. Но за все — слава Богу.

Помню, как под равноапостольную Марию Магдалину мы собрались все молиться в лесу. На краю холма, в невысоком лесочке выбрал владыка местечко. "Знай, — сказал он мне пророчески, — здесь будет женский монастырь во имя святой Марии Магдалины".

Тревожно переносили мы дни посещения нас властями. Танин приезд вызвал подозрения начальства, а когда она уезжала, устрои-

69

ли обыск. Но все обошлось, ничего не было у нас нежелательного для них.

Помню, как на Рождество пришел с иконой зырянский священник о. Степан. "Вы к какой церкви принадлежите? — спросил его владыка, — к православной?" — "Да-да, ваше преосвященство, к живой православной церкви". — "Как это? — спросил владыка. — Одно дело к православной, другое — к живой". "Вам, должно быть, известно". "Если хотите, чтобы я вас принял, — заметил ему владыка, — вы должны отказаться от ложной церкви, покаяться и присоединиться к православной церкви вновь. Желаете ли сего?" — "Желаю, ваше преосвященство", — ответил убеленный сединами протоиерей и тут же Перед крестом и Евангелием дал обет быть верным Православию, отказавшись от заблуждений живоцерковников.

Зыряне чувствовали сердцем что-то недоброе в живоцерковничестве; в вере же они были, как дети. Русского языка не понимали, смысла тропарей не разумели, молились сердцем и душой, повторяя по созвучию знакомые слова: "Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума". "Ен бурсилалки, — пели они, и мы их понимали, — Господу помолимся".

Часть нашей семьи скоро освободилась досрочно: и о. Сергий и о. Николай уехали домой. Проводили их зимой, по зимнему тракту на лошадях до ст. Мураши. Отец

70

Николай вскоре скончался от туберкулеза дома, а отец Сергий как проповедник еще много славился в разных местах.

Посещал нас юродивый зырянский — Аркадий. Однажды, идя лесной дорогой, я испугалась: почти бегом обогнал меня высокий, худощавый мужчина: ноги в обмотках, на голове буденновка, в руках самодельная ветряная мельница, вертится быстро. Глаза инчего не выражают, лицо необыкновенно странное. Добежав до дому, к удивлению, я увидала его у нас в избе. Хозяин пояснил, что это — юродивый. Нас удивил его безмолвный приход и уход, как и его юродство: перед смертью важных людей он нацеплял на себя лапки дохлых кур.

Незаметно прошло два года. Наступила весна 25 года. Кончился срок ссылки: 17 марта уже миновало. Было Благовещение пресвятой Богородицы. Вечером поздно вышли мы на теплый, весенний воздух, душа была полна мира. Владыка отошел в уединение на молитву, видно было, как он кладет поклоны под сводом звездного неба. Он был радостен, молитвенно восторжен и Господь касался душ наших.

Неожиданно пришел о. Иоанн. Принес радостную весть: "Владыка! Пришла бумага о нашем освобождении, мы свободны и можем ехать домой". Недаром ликовала душа, недаром чувствовалась тихая радость. Господи, слава Тебе.

71

А утром — телеграмма о кончине святейшего патриарха Тихона. Радость омрачилась скорбным известием.

Приведу теперь письма, которые писал владыка из Зырянского края своим чадам:

Благодать вам и мир от Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа да умножатся. Дорогие мои и возлюбленные. Бога любящие и Богом любимые верные. Я помню вас и помню, как молился п вашем великом и дивном храме — соборе. Помню, кик в первый раз приехавши к вам на Крестопоклонной неделе, я исповедовал вас среди храма, стоя на кафедре, общею исповедью. Не забуду никогда, как вы каялись тогда, с какими воздыханиями и какими горячими слезами. Словно от самого сердца-отрывались покаянные вопли: "согрешили, согрешили, прости нас, владыко". Не забыть мне. родные мои. как причащал я вас Св. Тайн Христовых в этот день, в Великом Посту, в эту Пасху. Как пчелы окружали вы меня и слушали слово из недостойных и грешных уст моих, после причащения.

Благословляю вас всех. Мир вам и утешение во всех скорбнх ваших. Благодарю за дары любви вашей, присланные мне любовью вашей с Т. Все получил, спаси вас Господи.

26. 1. 1925, Комиобласть.

Всем родным, золотым

Всем моим дорогим и о Господе возлюбленным и родным чада. ч посылаю благословение. Спаси вас Господи за все ваши заботы о мне грешном, за всю вашу любовь. Молюсь за всех вас, поминаю всех, и городских Дмитровских и Подлипеиких и всех, всех. Храни вас Господь от всяких бед и скорбей и напастей.