Франсин Риверс - Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind] Страница 17

— Ты как богиня Диана. Ты обожаешь охоту. Вот и поймала меня когда–то.

Она поняла, что он пытается ее успокоить.

— Но тебя больше нет со мной, Марк, разве не так? — тихо сказала она, чувствуя острую боль потери. Глаза ее наполнились слезами. Она не пыталась их сдерживать. Может быть, эти слезы смягчат его, как это было с другими. — Я думала, что значу для тебя что–то.

— Это действительно так, — сказал он, обняв ее. Затем он приподнял ее подбородок и поцеловал. Она отвернулась, и он почувствовал ее трепет. Он повернул ее лицо к себе и снова поцеловал, чувствуя, что она уже не так сильно сопротивляется.

— Я всегда восхищался тобой, Аррия. Твоей красотой, твоей страстью, твоим духом свободы. Ты хочешь радоваться жизни, и эта радость должна быть именно такой. Ты хочешь испытать все. И я тоже.

— Марк, ты единственный мужчина, которого я люблю.

Он засмеялся. Он просто не мог сдержать смеха.

Аррия вырвалась из его объятий и уставилась на него, при этом ее слезы моментально просохли.

— Как ты можешь смеяться, когда я говорю, что люблю тебя?

— Потому что ты так мило и сладко лжешь. Как же быстро ты забыла Аристобула, Сосипатра, Хузу и еще кое–кого? Даже бедного Фада. Я думаю, ты просто хотела посмотреть, сможешь ли обставить его на том гладиаторе, на которого он ставил. Тогда многие делали ставки. Когда ты, наконец, победила, заставив его влюбиться в тебя, многие теряли едва ли не состояния.

Скривив рот, Аррия села на скамью, скрестив ноги. С раздражением глядя на Марка, она сказала:

— А как же Фанния, Марк? У меня тоже есть причины быть недовольной. Она лет на десять старше меня, и не такая красивая.

— И не такая опытная.

Она подняла голову.

— Значит, она не доставила тебе особой радости?

— А это уже не твое дело.

Она сжала губы.

— Ты снова с ней встречаешься?

— И это тебя не касается.

Ее темные глаза снова сверкнули.

— Это нечестно, Марк. Я говорю тебе все.

— Потому что ты неосмотрительна, — его губы скривились в ухмылке, — и жестока.

Ее знойные глаза округлились.

— Жестока? — произнесла она невинным голосом. — Как ты можешь обвинять меня в жестокости, когда я с самого начала не сделала тебе ничего плохого?

— Когда мужчина думает о женщине, в которую влюблен, он не хочет ничего знать о ее любовных похождениях с другими.

— А ты любил меня? — она встала и подошла к нему. — Я обидела тебя чем–нибудь, Марк? В самом деле, обидела?

Он увидел удовлетворение в ее глазах.

— Нет, — откровенно сказал он, наблюдая за ее реакцией. Порой она приводила его в бешенство. Часто выводила его из терпения. Да, она оставила след в его сердце. Но в этом она не была одинока. Он никогда и ни к кому не испытывал всепоглощающей страсти.

Она провела ногтем по его подбородку.

— Так ты не любишь меня?

— Ты для меня приятное развлечение, — видя, как ей неприятны эти слова, Марк наклонился и посмотрел на нее в упор. — А иногда и не только развлечение.

Она посмотрела на него с тревогой.

— Ты когда–нибудь любил меня, Марк?

Он слегка провел пальцем по ее гладкой щеке, совершенно не желая говорить о любви.

— Наверное, я вообще не способен на это, — с этими словами он медленно поцеловал ее. Как это все было ему знакомо!

Вероятно, именно это и было препятствием в их отношениях. С его стороны не было никакой страсти. Прикосновение гладкой кожи Аррии, запах ее волос, вкус ее губ совершенно не сводили его с ума. Даже разговор с ней становился каким–то скучным, неинтересным. Аррия хотела говорить только о себе самой. Все остальное было не более чем уловкой.

— Я не готова к тому, чтобы расстаться с тобой, — сказала она, затаив дыхание и откидывая голову назад.

— Я и не призываю тебя к этому.

— Я знаю тебя лучше, чем Фанния.

— Может, ты забудешь о Фаннии?

— А ты? О Марк, никто не испытал такого наслаждения, как я, — ее руки обвили его шею. — Сегодня я была в храме Астарты, и жрица разрешила мне посмотреть, что она делает с одним из поклоняющихся. Хочешь, я покажу, что она делала, Марк? Хочешь?

Возбужденный, но в то же время испытывающий необъяснимое отвращение, Марк отстранил ее от себя.

— В другой раз, Аррия. Здесь неподходящее место. — Его занимали совсем другие мысли. Из дома доносился смех. Музыканты играли веселые мелодии. В этот вечер он хотел предаться вину, а не женщинам.

Ария выглядела разочарованной, но Марк изо всех сил старался не думать о ней.

Свет факелов освещал статую. Наблюдая за Марком, Аррия пыталась сдержать свои бурные эмоции. Она сжала губы, заметив, что Марк изучает скульптуру, изображающую молодых влюбленных, с гораздо большим интересом, чем ее. Ей так хотелось, чтобы он говорил с ней и упрашивал ее так, как это когда–то делал Хуза.

Но Марк — не Хуза, и она не хотела его терять. Он был богат, красив, и в нем было что–то еще — неугомонность, страсть, — что притягивало ее к нему.

Подавив свою гордость, она взяла его руку в свою.

— А тебе ведь нравится эта статуя, признайся. Она действительно хороша. Не думаю, что Антигон расстанется с ней. Он влюблен в них.

— Посмотрим, — сказал Марк.

Они вернулись в дом, где продолжалось веселье. Пребывая в задумчивости, Марк опустился на диван рядом с Антигоном. Вино текло рекой, говорили о политике. Скучающая Аррия рассказала, что Марку очень понравилась статуя, изображающая влюбленных. Антигон высоко поднял брови, после чего переменил тему. Марк говорил о будущих финансовых расходах, жалуясь на то, сколько средств необходимо будет направить на организацию зрелищ для толпы, праздников для аристократии, другие мероприятия, находящиеся в ведении политиков. Антигон вскоре повял, что нужно проявить щедрость со своей стороны.

— Эта статуя в концу следующей недели будет стоять в саду Валериана, — великодушно предложил он.

Марк знал Антигона не первый год. Антигон быстро забывал свои обещания, когда был пьян. Слегка улыбаясь, Марк налил себе и Антигону еще вина.

— Я позабочусь обо всем, — сказал он и подозвал одного из рабов.

Когда Марк отдавал приказ о том, чтобы перевезти статую в сад Валериана в течение часа, Антигон пребывал в недоумении.

— Какой ты щедрый, Антигон, — заметила Аррия, — особенно к Марку, который вообще не понимает толку в истинной красоте.

Лениво откинувшись назад, Марк насмешливо улыбнулся, глядя на нее.

— Истинная красота — это редкость, и ее редко ценит тот, кто ею обладает.

Почувствовав прилив гнева, Аррия грациозно встала. Улыбнувшись, она положила свою руку, изящно украшенную драгоценностями, на плечо Антигона.

— Будь осторожен, дорогой друг, иначе окажешься жертвой плебейских амбиций.

Антигон посмотрел, как она уходит, после чего с усмешкой обратился к Марку:

— Аррия услышала о твоих похождениях с Фаннией.

— Одна женщина — это наслаждение, две женщины — это уже проклятие, — сказал Марк и вернулся снова к разговорам о политике и, в конечном счете, к составлению договоров. Он тоже мог бы воспользоваться тем обстоятельством, что Антигон становился сенатором. К восходу солнца у него уже были все гарантии того, что о нем скоро заговорят как о строителе Рима, а его сундуки будут наполнены золотыми монетами.

Он достигнет своей цели. Еще до того как ему исполнится двадцать пять лет, он станет богаче и выше по положению, чем отец.

5

Хадасса стояла среди множества других иудейских мужчин и женщин, а богато одетые ефесские работорговцы проходили между ними, выискивая товар поздоровее. Пока пленные шли с колонной Тита, их как–то охраняли, но после того как он отправился в Александрию, они были отданы на откуп работорговцам, накинувшимся на них, словно стервятники на падаль.

Семьсот самых крепких и ладных мужчин отправились вместе с Титом на юг, в Египет, глядя на развалины Иерусалима. Оттуда их повезут в Рим. Тит покажет этих пленных всему Риму во время триумфального марша, после чего те начнут в качестве гладиаторов выходить на арену.

Одна женщина закричала, когда римский стражник стал срывать с нее и без того изорванную тунику, чтобы работорговец мог ее как следует рассмотреть. Когда пленница попыталась прикрыться руками, стражник ударил ее. Сотрясаясь от плача, она стояла под пристальными взглядами двух мужчин.

— Эта и сестерция не стоит, разочарованно сказал работорговец и проследовал дальше. Стражник бросил женщине ее жалкое тряпье.

Самые красивые женщины уже побывали в руках римских офицеров, и теперь их продавали в тех городах, через которые гнали пленников. Оставшаяся колонна представляла собой довольно разношерстную толпу: большинство составляли старые женщины и дети, а также молодые девушки, которые были настолько непривлекательны, что на них едва обращали внимание даже римские воины. Но все же, несмотря на свою непривлекательность, у этих людей было одно преимущество. Они выжили, несмотря на месяцы изматывающих переходов и лишений. В каждом городе, через который проходил Тит, проводились зрелища, и тысячи пленников погибали. Эти же оставались в живых.