Франсин Риверс - Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind] Страница 44

У Марка на этом пути было много друзей, но он решил ни у кого не останавливаться. Ему хотелось побыть наедине с тишиной и со своими мыслями. Для ночлега он выбрал место подальше от дороги, скрытое от посторонних глаз несколькими гранитными валунами.

Вечер был теплым, и разводить костер не было необходимости. Марк расседлал коня и увел его за кустарник. Рядом протекал небольшой ручей, вокруг росло много травы. Марк стреножил коня так, чтобы тот мог достать до воды и вволю пастись, а сам лег спать под яркими звездами.

Сладостная тишина ласкала его слух, будто сирены пели свои песни. Марк наслаждался спокойствием, природой. Однако довольно скоро покой оставил его, потому что на смену ему опять пришли мысли о тех деловых решениях, которые Марку предстояло принять в течение ближайших недель. Неожиданно для себя он пришел к выводу о том, что чем успешнее шли его дела, тем сложнее становилась его жизнь. Даже для того, чтобы вырваться из города на несколько дней, ему пришлось приложить немало сил.

Но, по крайней мере, он занимал уже не то социальное положение, что его отец. Ему не приходилось каждое утро выдавать динарии двум десяткам клиентов, стоящих с протянутыми головными уборами. Эти люди смиренно стояли перед отцом, спрашивали у него совета, льстили ему, благодарили его, причем совершенно неискренне.

Отец Марка был великодушным человеком, но бывали минуты, когда даже у него нельзя было выпросить самой мелкой монеты. Децим утверждал, что это убивает в людях всякое желание трудиться и зарабатывать. Из–за нескольких динариев они готовы были утратить всякое уважение к себе. С другой стороны, был ли у римлян какой–то выбор, если население непрерывно росло за счет людей из завоеванных провинций, а на рынке начинали преобладать иноземные товары? Свободные труженики империи, в отличие от рабов из провинций, требовали все более высокой оплаты. Римляне думали не столько о всеобщем благе, сколько о собственном. Ефесяне, включая отца Марка, тоже не упускали своего.

Родившийся и выросший в Вечном городе, Марк на себе испытал противоречие между чувством патриархальной верности и современными нравами. Он уже был римлянином, а не ефесянином. Но отец по–прежнему считал себя ефесянином. Несколько дней назад отец сказал в гневе:

— Римлянином я могу стать за деньги, но по крови я всегда останусь ефесянином — как и ты!

Марка удивило то, с какой яростью отец это говорил.

— Когда–то быть римлянином означало обеспечить себе защиту и открыть перспективы на будущее, — сказал Децим, объясняя причины, по которым он стал римским гражданином. — На это требовалось потратить время и силы. Тогда быть римлянином было огромной честью, и ее удостаивались немногие. А сегодня всякий, у кого есть деньги, может стать римлянином — и друг империи, и ее враг! Империя стала походить на последнюю шлюху, и так же, как шлюха, она болеет и гниет изнутри.

Отец, судя по всему, испытывал болезненную ностальгию по Ефесу, который оставил более двадцати лет назад. Даже сильное правление Веспасиана не могло удержать Децима от осуществления своих самых смелых планов. Как будто какая–то невидимая сила толкала стареющего Валериана вернуться в Ефес.

Марк вздохнул и стал думать о более приятных вещах. Маллония с ее зелеными глазами и хитрыми уловками; Глафира и ее соблазнительный стан. И все же, засыпая, он невольно подумал о той юной иудейке, и перед глазами четко предстали ее руки, поднятые к небу, к ее невидимому Богу.

Юлия была несказанно счастлива, увидев своего брата. Она бросилась в его объятия, смеясь и говоря, как она благодарна ему за то, что он приехал. Он крепко поцеловал сестру, и они пошли во двор. За те месяцы, что Марк не видел Юлию, она выросла и стала еще красивее.

— А где твой любимый муж?

— Наверное, в библиотеке, как всегда, со своими свитками, — сказала Юлия, равнодушно пожав плечами и безнадежно махнув рукой. — Что привело тебя в Капую?

— Ты, — ответил Марк, гордясь тем, какой она стала красавицей. Глаза у нее были яркими и сияли от радости.

— Слушай, ты не возьмешь меня с собой в какую–нибудь гладиаторскую школу? У Клавдия из–за его библиотеки на это нет времени, а я просто сгораю от нетерпения — так хочется посмотреть на их тренировки. Возьмешь, Марк? Ну, пожалуйста. Это же будет так весело.

— Не вижу проблем. В какую ты хочешь?

— Есть тут одна, недалеко. Она принадлежит Скорпу Проктору Карпофору. Я слышала, что она одна из лучших в провинции.

Сады Клавдия были обширными и прекрасными. В них трудились многочисленные рабы, подрезая, подстригая, пропалывая бесчисленные растения и наводя везде порядок. На ветвях больших деревьев пели птицы. Семья Клавдия владела этой виллой уже много лет. Марк не увидел никаких признаков того, что Юлия несчастлива в браке. Она казалась сейчас куда счастливее, чем в день брачной церемонии.

— Как тебе тут живется с мужем? — насмешливо спросил Марк.

— Неплохо, — ответила Юлия с лукавой улыбкой. — Иногда мы гуляем в саду, иногда беседуем. — Она рассмеялась, глядя на его злую усмешку. — Иногда и это, но в последнее время, слава богам, не так часто.

Марк слегка нахмурился, когда она побежала вперед и села на мраморную скамью, расположенную в тени старого дуба.

— Расскажи мне все о Риме, Марк. Что там сейчас происходит? Каких сплетен я еще не слышала? Сгораю от нетерпения узнать последние новости.

Марк рассказывал, а сестра внимала каждому его слову. Подошла какая–то служанка и принесла вино и фрукты. Он никогда не видел ее раньше. Юлия отпустила ее и улыбнулась Марку.

— Ее зовут Катия. Хорошенькая, правда? Постарайся только, чтобы она не забеременела, пока ты будешь здесь. А то это будет посягательством на имущество Клавдия.

— Ты уже продала ту иудейку, которую мать отдала тебе?

— Хадассу? Не–ет, с ней я не расстанусь ни за какие деньги! Она верная и послушная, к тому же столько сделала для меня за последние несколько месяцев.

В последних словах Юлии скрывался какой–то смысл, поскольку в глазах сестры в этот момент мелькнула какая–то многозначительность. Марк криво улыбнулся.

— В самом деле?

— Клавдий, похоже, очень ею увлекся, — сказала Юлия, и было видно, что ее это забавляет.

Марка как будто что–то ударило изнутри при таких словах. Он не мог понять, какие чувства испытывал в тот момент, но тот холод, который он почувствовал в животе, вряд ли можно было назвать приятным ощущением.

— И тебя это нисколько не тревожит? — спросил он, стараясь из последних сил сохранять спокойствие.

— Скажу тебе больше. Меня это радует! — взглянув на его лицо, Юлия перестала улыбаться. Она закусила губу, подобно ребенку, до которого только что дошло, что он нашкодил. — Только не смотри на меня так. Ты себе представить не можешь, Марк, как это было ужасно. Не представляю, как я все это вынесла.

Чувствуя прилив гнева, Марк сжал ее ладонь в своей, когда она отвернулась.

— Он что, был с тобой жесток?

— Вовсе нет, — сказала Юлия и смущенно посмотрела на него. — Только настойчив. Он так мне надоел, Марк. Не оставлял меня в покое ни на одну ночь. И вот однажды мне пришла в голову идея послать к нему Хадассу. В этом ведь нет ничего плохого? Она всего лишь рабыня. И готова исполнять все, что я ей ни скажу. Клавдия, похоже, это тоже устраивает. По крайней мере, с тех пор он ни разу не жаловался.

Кровь ударила в голову Марку.

— Какой же разразится скандал, если окажется, что она забеременеет раньше, чем ты.

— Плевать, — сказала Юлия. — Пусть делает с ней все, что хочет, лишь бы оставил меня в покое. Только бы не прикасался ко мне, — она встала и отошла от него, вытирая слезы с бледных щек. — Я так долго тебя не видела, а ты уже сердишься на меня.

Марк встал и подошел к ней. Он взял ее за плечи.

— Я вовсе не сержусь на тебя, — нежно сказал он сестре. — Успокойся, маленькая, — затем он повернул ее к себе и крепко обнял. Он знал, что во многих семьях установлены такие отношения. И какое ему дело до того, что его сестра тоже решила установить такие отношения в своем доме? Кому какое дело, если она счастлива?

И все же что–то не давало ему покоя. Он говорил себе, что покоя ему не дает беспокойство о семейном счастье родной сестры. Но на самом деле он не мог смириться с мыслью о том, что Клавдий Флакк состоит в интимных отношениях и с Юлией, и с Хадассой. Такого он предположить не мог.

Позднее к ним присоединился Клавдий. Он был крепок и силен, несмотря на свои без малого пятьдесят лет, к тому же он смотрелся прекрасным семьянином. Весь оставшийся день и вечер Марк наблюдал на Клавдием и Юлией. Ему было ясно одно: Клавдий больше ее не любит. Он относился к ней вежливо и благоговейно, но искры в отношениях между ними никакой не было.