Франсин Риверс - Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind] Страница 57

— Вся эта трагедия произошла из–за ее капризов, — сказал Марк, потирая сзади шею. Он нуждался в бане и массаже.

— Не нужно винить ее, — тут же сказала Хадасса.

Марк удивился тому, что она с такой готовностью встала на защиту его сестры.

— Она же не послушалась своего мужа, и он отправился за ней. Логично предположить, что виновна именно она.

— Но ведь Юлия не виновата в том, что Клавдий выпил вина, перед тем как отправиться за ней. Она не виновата в том, что он не был хорошим наездником и упал с лошади. Она не виновата и в том, что он решил разыскать ее. Каждый человек в ответе за свои поступки, и даже в таких случаях окончательное решение остается за Богом.

— Следовательно, Клавдий мертв по прихоти какого–то невидимого Бога, — сухо сказал Марк.

— Не по прихоти, мой господин.

— Нет? — спросил он с ухмылкой. — Но все боги действуют по своей прихоти. Чем же твой отличается от остальных?

— Бог не похож на тех идолов, которых люди сами себе создают и которых наделяют своими качествами. Бог не думает и не действует так, как люди. — Хадасса сделала шаг в сторону Марка, как будто от этого он лучше поймет ее. — А каждый из нас подобен нитке в огромном гобелене, сшитом Богом. Только Он видит всю картину в целом, и ни одна птичка в мире не упадет без Его воли.

Она говорила не как рабыня, а как женщина, которая знает, что говорит.

— Я вижу, что те беседы, которые ты вела с Клавдием в его библиотеке, развязали тебе язык, — отметил Марк. Хадасса склонила голову, он протянул руку и приподнял ее подбородок. — Ты хочешь сказать, что смерть Клавдия является частью какого–то божественного плана?

— Ты смеешься надо мной.

Марк отпустил ее.

— Нет. Мне только интересен твой Бог, Который так легко уничтожает Свой народ и убивает человека, единственное преступление которого состоит в том, что он наскучил своей молодой жене. Мне интересно, что ты по–прежнему поклоняешься этому жестокому Богу и тебе не приходит в голову выбрать себе другого.

Хадасса закрыла глаза. Ей так ничего и не удалось ему объяснить. Она даже не смогла избавиться от своих собственных сомнений.

Господи, зачем Ты взял Клавдия? Зачем, если я уже была так близка к тому, чтобы привести его к Тебе? Зачем Ты сделал это сейчас, когда я уже набралась смелости, для того чтобы говорить о Тебе? У него было столько вопросов, и я пыталась ему все объяснить. Но, Господи, я так и не привела его к Тебе. Он не понимал всего. Он не поверил в Тебя в полной мере. Зачем Ты его взял? А теперь я не могу помочь все понять Марку Валериану. И теперь он идет к гибели.

— Бог все делает во благо, — сказала она не столько Марку, сколько самой себе.

Он засмеялся мягко, но цинично.

— О, да. Это благо мы уже почувствовали. Смерть Клавдия сделала Юлию свободной. — Марк увидел, как Хадасса подняла руку к горлу, услышав эти бездушные слова. Он пожалел о сказанном, и ему захотелось взять свои слова обратно, потому что он понимал, что обидел Хадассу, которая искренне горевала о смерти Клавдия Флакка. — Увы, такова реальность, — произнес он как бы в оправдание.

Хадасса долго молчала, потом тихо сказала:

— В Риме у госпожи Юлии будет меньше свободы, чем здесь, мой господин.

Он изучал ее лицо, освещенное луной, и теперь она показалась ему гораздо интереснее, чем когда–либо.

— Ты очень проницательна.

Когда Юлия поняла, что практически не сможет распоряжаться теми средствами, которые достались ей в наследство от Клавдия, она сопротивлялась этому, как могла.

Такое же сопротивление она окажет, когда отец скажет свое последнее слово относительно ее дальнейшего общественного положения. Марк понимал, что скоро ему предстоят большие неприятности, которые очень быстро будут усугубляться. Мать будет его умолять воздействовать на Юлию, тогда как отец прикажет ему не предпринимать никаких усилий. Что касается самой Юлин, то она всеми силами будет стараться делать все по–своему.

Владение виллой в Кампании обещало определенные сложности. Марк устало вздохнул. По крайней мере, одна тяжесть с плеч свалилась. Он теперь знал, что сделает с Персисом и другими рабами. Ничего. Вообще ничего.

— Иди спать, Хадасса. Ты сделала то, что хотела, можешь теперь ни за кого не бояться. Персису и другим рабам ничто не угрожает.

Она говорила с ним так мягко и тихо, что он знал, она больше не собирается сказать ему: «Больше всего я боюсь за тебя, Марк».

Он смотрел, как она уходит вниз по дороге, и понимал, что все те вечера, что он проводил в саду, он ждал ее и того покоя, который она приносила с собой.

15

Децим взял Фебу за руку и сжал ее в своей руке, когда они шли по вымощенной садовой дорожке, прилегающей к императорскому дворцу. По бокам стояли мраморные скульптуры, а из фонтанов доносилось мягкое журчание воды. Молодые люди смеялись и пробегали мимо Децима и Фебы, тогда как другие пары прохаживались не спеша, как они, наслаждаясь красотой дня.

Посреди клумбы, на которой обильно росли цветы, стояла статуя обнаженной женщины, льющей воду из кувшина. Звук текущей воды навеял Дециму приятные воспоминания. «Посидим здесь», — сказал он и опустился на каменную скамью, освещенную солнцем.

Путь в Ефес был тяжелым, и Децим устал. Его голова всегда была занята делами, но в последние дни ему не давали покоя какие–то странные и путаные мысли. Болезнь вызвала в нем и духовный кризис, — болезнь самой души, если у него вообще была душа.

Зачем он так упорно трудится все эти годы? Ради какой цели? Ему казалось, что вся жизнь прошла зря, его достижения оказались пустыми. Его семья была процветающей, богатой, жила в достатке. Его уважали в римском обществе. И все же, вместо того чтобы греться в лучах славы его достижений, его семья разрывалась от разных идеологий и представлений о жизни. Единства больше не было — сын не соглашался с Децимом ни в чем, от политики до вопросов воспитания детей, а его дочь не думала ни о чем, кроме своей независимости. Он всю жизнь трудился, для того чтобы создать некую империю, дать своим детям все, что только возможно, и результаты превзошли даже самые смелые его ожидания. Но что он получил взамен, кроме пустого триумфа?

Марк вырос красивым, интеллигентным, красноречивым, проницательным. Юлия была красивой, очаровательной, полной жизни. Оба получили хорошее образование и пользовались уважением сверстников. И все же Децим испытывал какое–то болезненное отчаяние, такое чувство, что он не стал достойным отцом.

Кто мог бы подумать, что сознание само по себе может оказаться самым настоящим полем боя? Если бы не Феба, Децим с радостью вскрыл бы себе вены и разом покончил с отчаянием своей души и физической болью, которая не давала ему ни минуты покоя.

Наверное, приближение смерти открыло ему глаза на жизнь и заставило видеть все гораздо лучше. Да, он был слеп и не замечал в своей жизни многих проблем, поэтому, вероятно, не страдал от эмоциональных мук. Он надеялся, что приезд в Ефес, на родину даст ему какой–то покой. Но покоя он не мог найти нигде.

Подошел раб с навесом, чтобы укрыть Децима в тени, но Децим нетерпеливо отмахнулся от него. Ему как раз нужно было солнечное тепло, чтобы избавиться от озноба, вызванного нехорошими предчувствиями. Феба взяла его руку и прижала к своей щеке.

— Я оказался неудачником, — отрешенно сказал он.

— В чем, родной мой? — мягко спросила она.

— Во всем, что в этой жизни важно, — Децим снова сжал ее руку в своей.

Феба опустила голову, вспомнив последнюю ссору между Децимом и Юлией. Юлия хотела поехать на зрелища, но Децим ей не разрешил, напомнив, что она в трауре по Клавдию. Последующая сцена повергла в шок и Фебу, и Децима. Юлия закричала, что ей плевать на Клавдия, что она не обязана оплакивать какого–то идиота, который и в седле–то не умеет сидеть как следует. Децим дал ей звонкую оплеуху, и Юлия какое–то время стояла ошеломленная, уставившись на него. В следующую минуту ее состояние изменилось настолько, что, казалось, она и сама не сознает, что делает. Казалось, что противодействие отца ее желаниям пробудило в ней все темные силы, и ее глаза загорелись такой яростью, что Фебе стало по–настоящему страшно.

— Это ты виноват в смерти Клавдия, — зашипела Юлия на своего отца. — Ты и оплакивай его, если хочешь, а я не буду. Я рада его смерти. Ты слышишь меня? Я счастлива, что избавилась от него. И перед всеми богами говорю, что буду рада избавиться и от тебя тоже! — с этими словами она убежала в свои покои и оставалась там все оставшееся утро.

Феба посмотрела на каменное лицо Децима.

— Юлия не отдает себе отчета в том, что наговорила тебе, Децим. Она потом сама об этом пожалеет.

Да, Юлия извинилась за эти слова позднее, гораздо позднее, уже после того, как Феба поговорила с ней и объяснила, какими последствиями грозит Юлии ее поступок. Децим вспомнил о том, как Юлия со слезами на глазах просила у него прощения за свое ужасное поведение, но ему не давало покоя выражение ее глаз в тот момент. Она ненавидела его, ненавидела настолько, что ему хотелось умереть. Ему стало страшно при мысли о том, что тот ребенок, которого он породил, которого он так любил, теперь ненавидел и его, и все то, что было для него дорого и свято.