Франсин Риверс - Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind] Страница 61

Юлия продолжала идти дальше.

— Ну, теперь, наверное, нет. Я бы не хотела дарить своей лучшей подруге что–то безвкусное и дешевое. — Она оглянулась и осталась довольна выражением лица Октавии. Ей надоел ее покровительственный тон. — Может быть, позднее найдем что–нибудь, что тебе по душе.

Дойдя до Марсова поля, обе почувствовали усталость. Юлии не хотелось сидеть в тени дерева. Она хотела сесть на открытой местности, как можно ближе к воинам, занимающимся строевой подготовкой. Октавия не испытывала особого желания смотреть на легионеров. Ей казалось, что все смотрят только на Юлию и мало обращают внимания на нее. Раздосадованная, Октавия сделала вид, что ей скучно. Ей не нравилось быть в тени Юлии. Она привыкла что, когда они вместе, центром внимания становится она. Наверное, ей следует похудеть, или поменять прическу, или воспользоваться большим количеством косметики. Тогда красота Юлии снова померкнет по сравнению с ее красотой. Но достаточно было взглянуть на Юлию, чтобы понять, что этого не будет. Разница между ними становилась все заметнее.

Жизнь так несправедлива. Юлия была избалована богами. Она родилась в богатой семье, не знала горя, пользовалась всеми благами общества. Потом вышла замуж за старого богача, который вовремя свернул себе шею, не успели они прожить вместе и года, после чего бедной маленькой Юлии досталось в наследство огромное состояние — наверное, слишком огромное для глупых людей, не знающих, как им распорядиться. Уж Октавия нашла бы, куда пустить эти средства.

Глядя на то, как хорошо Юлия проводит время, Октавия умирала от зависти. Горечь так и разъедала ее. Ее отец всегда оправдывался перед своими кредиторами. Он все больше и больше времени проводил со своими покровителями и искал тех, кто мог бы что–то вложить в его истощенные сундуки. Октавия знала, что его поездка в Помпеи была лишь отговоркой, — ему просто хотелось побыть какое–то время одному. Вчера он накричал на нее, обвинив ее в том, что она расходует слишком много денег. Он сказал, что ему и так тяжело «выпрашивать» средства у покровителей. Может ли он представить, что она испытывает каждый раз, когда ей приходится выпрашивать деньги у отца? Если они так бедны, ему, вероятно, придется прекратить делать ставки на зрелищах. Ему еще ни разу не удалось поставить на победителя гонок колесниц.

Почему ей досталась такая доля — быть дочерью какого–то олуха? Разве она не заслужила всего того, что имеет Юлия? Единственное, чем Октавия могла похвастать, так это тем, что у нее есть личная служанка, дочь какого–то африканского вождя. Октавия вспомнила, как впервые привела ее в гости к Юлии и увидела, как Юлия устыдилась своей страшной иудейки. Но теперь и этот небольшой триумф был развеян. Ее африканская «принцесса» стала такой надменной и агрессивной, что, для того чтобы заставить ее подчиняться, приходится как следует бить ее, тогда как смиренная маленькая иудейка Юлии служит так, будто находит в этом наслаждение для души.

Взгляд Октавии упал на изящное аметистовое колье, украшающее красивую шею Юлии. Сережки так и сверкали на солнце. Октавия едва не застонала от нового приступа зависти, и прекрасный день превратился для нее в сплошные муки. Она почти ненавидела Юлию, чьи драгоценности, которые были куплены по баснословной цене всего несколько часов назад, лежали, никому не нужные, на траве.

Какой–то молодой сотник проезжал мимо верхом на гнедом жеребце и лукаво улыбался — не ей — Юлии, которая покраснела, как девственница, от чего стала еще прекраснее. Раздражение Октавии нарастало.

— Ты видела, как он посмотрел на меня? — вздохнула Юлия, сверкая глазами от восторга. — Такой красавец!

— Наверняка тупой, как бык, — заметила Октавия. Уязвленная тем, что никто из мужчин не обращает на нее внимания, она встала. — Мне жарко, я проголодалась, да и скучно здесь, Юлия. Пойду к Калабе.

Встала и Юлия, огорченная тем, что больше не сможет посмотреть на воинов, но в то же время готовая ко всему, что только взбредет в голову Октавии.

— Я пойду с тобой.

— Не знаю, понравится ли она тебе. Слишком уж она непростой человек.

— Но ты ведь говорила…

— О, я знаю, что я говорила, — перебила ее Октавия, махнув рукой. — Но ведь и ты себя не переделаешь, Юлия. — Это было действительно так, хотя Октавия не хотела знакомить Юлию с Калабой не только по этой причине. Конечно, такое знакомство могло бы получиться довольно забавным. Калабу наверняка позабавила бы провинциальность Юлии. Октавии очень хотелось бы посмотреть на это со стороны. Наверняка придет туда и Кай Полоний Урбан. Его темные глаза и прикосновение его рук приводили ее в трепет. О нем ходили самые разнообразные слухи, но это только делало его еще более интригующим и опасным в ее глазах. Без сомнения, он интересовал ее все больше и больше.

Юлия взяла свою сумочку с ожерельями, благовониями, маслами и пудрой. Казалось, сегодня Октавия решила лишить ее всего самого интересного и захватывающего.

— Если ты познакомишь меня с Калабой, я подарю тебе одно из тех ожерелий, которые я купила.

Октавия обернулась, ее щеки горели, а во взгляде была неприкрытая злость.

— Я для тебя кто — подруга или непонятно кто?

— Но ты же хотела что–нибудь из этого, разве не так? — сказала Юлия с такой же злостью, но скрыв свои чувства улыбкой трогательной уязвимости. — Пожалуйста, можешь взять себе то, что тебе нравится. — С этими словами она протянула Октавии кожаную сумочку. — Я и раньше хотела тебе подарить тебе что–нибудь, но ты была такой сердитой, все говорила и говорила о Клавдии, — сказала она.

Октавия помедлила, а потом взяла сумочку.

— Ты действительно собиралась мне что–нибудь подарить?

— Ну конечно. — У Чакра было много других украшений. Чтобы Октавия ни выбрала, Юлия всегда может послать Хадассу, и та купит новое.

— Ну, что ж… — сказала Октавия, открывая сумочку и вынимая ожерелья. — Мне нравится александрит. — Это приобретение было самым дорогим. Она взяла его и надела на себя, выбросив обертку.

Она познакомит Юлию с Калабой. Будет интересно посмотреть, как Калаба посмеется над Юлией. На мгновение Октавия нахмурилась, вспомнив о том, как прекрасна Юлия и как смотрели на нее сотники. Кай любил красивых женщин, и Октавия вовсе не хотела, чтобы кто–то вмешался в то, что, как она была уверена, начинало развиваться между ней и Каем. Затем она пожала плечами… Вряд ли Кай заинтересуется таким избалованным ребенком, как Юлия.

Она повернулась к Юлии и снисходительно улыбнулась.

— Калаба живет недалеко отсюда. Нужно только пройти мимо бань и подняться на холм.

16

Марк вошел в дом и с приятным удивлением обнаружил, что в доме очень тихо. Енох взял его красную накидку.

— Мать и отец отдыхают?

— Нет, мой господин. Они ушли прогуляться в парк.

— А госпожа Юлия?

— Она ушла с госпожой Октавией.

Марк нахмурился.

— А отец разрешил ей?

— Не знаю, мой господин.

Прищурив глаза, Марк посмотрел на него.

— Не знаешь? — сухо переспросил он. — Давай, давай, Енох, рассказывай. Тебе всегда известно все, что происходит в доме. Так спрашивала Юлия разрешения у отца, и если да, то куда она ушла с Октавией?

— Я действительно не знаю, мой господин.

Марк начинал терять терпение.

— Ее служанка ушла вместе с ней?

— Нет, мой господин. Хадасса сидит сейчас в перистиле.

— Ладно, поговорю с ней.

Увидев Хадассу, сидящую на мраморной скамье возле стены, Марк слегка улыбнулся. Интересно, что она делает, — слушает журчание фонтана или пение птиц? Хадасса выглядела несколько встревоженной, а ее руки были сложены на поясе. Марк посмотрел на нее внимательнее и понял, что она снова молится. Он не решался подойти к ней, боясь ей помешать.

Он сжал губы в гневе на самого себя. Что это с ним происходит? Хадасса всего лишь рабыня. Какое ему дело, помешает он ей молиться или делать еще что–нибудь? Ведь это его дом, а не ее. Собравшись с силами, Марк направился к ней. Увидев его, она встала. Когда она посмотрела на него, его неожиданно охватило какое–то странное чувство. Раздраженный, он сердито спросил: — Где моя сестра?

— Она ушла, мой господин.

— Куда? — потребовал он ответа и увидел, как она слегка нахмурилась. Он знал, о чем она думает. Она не хотела выдавать Юлию. Продолжая молчать, Хадасса наклонила голову. Видя ее верность Юлии, Марк потерял всякое желание сердиться на нее. — Я не сержусь на тебя. Просто я беспокоюсь за Юлию. Ей надлежит еще три месяца пребывать в трауре, и я не думаю, что отец разрешил ей оставить виллу вместе с Октавией. Я прав?

Хадасса в нерешительности закусила губу. Она не хотела лгать, но и оказаться непослушной Юлии ей тоже не хотелось. Вздохнув, она ответила: