Бхагаван Раджниш - Внутренние война и мир Страница 18

Арджуна похож на телегу, по обеим сторонам которой запряжено по буйволу. Его влечет в обе стороны. Арджуна говорит: «Конечно же, в мире есть счастье — именно поэтому мой ум стремится к нему». Но в то же время он добавляет: «...но мой ум бежит от него, поскольку, чтобы достичь счастья, мне придется убить близких людей».

Постарайтесь запомнить это внутренне противоречивое состояние Арджуны. Весь рассказ о сознании Арджуны представляет собой расширенную трактовку данного внутреннего противоречия.

Ошо!

Мы только что стали свидетелями состояния умая глубоко страдающего Арджуны. Страдающий человек уходит от чувства «я». Это значит, что он погружается в вийогу, отделяется от собственной природы. И первая глава Гиты носит название «Арджуна вишад йога», то есть йога страдания Арджуны — путешествие Арджуны через духовную дисциплину страдания ради объединения с собственной природой. Как это возможно ? Какая связь между страданием и йогой? И в каком смысле слово йога используется в Гите?

Йога страдания! У слова «йога» есть множество значений. Некоторые из них полностью противоположны общепринятому пониманию йоги.

Поэтому вопрос поставлен правильно: Как страдание может быть йогой? Блаженство может быть йогой, но как йогой может стать страдание? Но страдание может быть йогой в самом точном смысле этого слова, поскольку оно является всего лишь вывернутой наизнанку формой блаженства — блаженство, поставленное с ног на голову. Даже то, что мы называем противоположностью собственной природы, представляет собой нашу природу, перевернутую вверх ногами. То, что мы называем безумием, искажением нашей природы, в конечном счете, является частью этой природы.

Золото, смешанное с грязью, называют неочищенным. Можно спросить, почему мы называем это вещество «золотом», когда оно неочищено — ведь его все равно называют золотом. Даже несмотря на примеси, золото остается золотом. Этот сплав называют золотом, поскольку примесь можно извлечь, и золото, смешанное с грязью, вновь станет чистым.

«Йога страдания» носит такое название, потому что страдание можно выжечь, и йога, медитация, погруженная в страдание, будет спасена — человек способен совершить путешествие к ананду, к блаженству.

Еще никто не доходил до такого отчаяния, из которого невозможно было бы вернуться к подлинной природе. Даже в глубочайшем состоянии страдания тропа к подлинной природе человека остается нетронутой. Йога упомянута, чтобы напомнить об этом пути — по той же причине человек погружается в страдание.

Почему страдание оказывается на первом месте? Камень никогда не испытывает страдания. Ему недоступно страдание, потому что также не дано ощутить блаженство. Именно поэтому люди страдают. По существу, страдание является оборотной стороной памяти о блаженстве. Это — воспоминание о факте. Где-то в глубине нашего ума живет понимание того, что мы не можем оставаться теми, кем являемся сейчас, и в то же время не можем достичь того, что, в действительности, способны достичь. Мы чувствуем, что возможное не воплощается в реальность. Именно поэтому возникает страдание.

Следовательно, чем более гениальна личность, тем глубже она погружается в страдание. Только идиоты не страдают — поскольку они неспособны сопоставлять и сравнивать. Идиот не представляет себе, кем он может стать. Для человека, который знает о своих возможностях, для того, кто понимает, что блаженство доступно, тьма страдания становится более явной. Сила его отчаяния будет больше. Тому, кто знаком с утром, тьма ночи покажется еще более темной. Но тому, кто не имеет представления об утре, даже ночь может показаться рассветом — и такой человек посчитает ночь вполне приемлемой.

Состояние страдания Арджуны названо в Гите йогой, поскольку анализ страдания возможен лишь в противопоставлении с нашей собственной природой. Иначе его невозможно увидеть.

Никому из собравшихся на поле битвы не суждено пройти через подобную йогу страдания: Дурйодхана никогда не вступит на этот путь!

Вчера, когда я возвращался с прогулки, один из друзей спросил меня: «Вы говорили о Дурйодхане, но что вы думаете о Юдхиштхире? Я согласен с тем, что Дурйодхана не испытывает страданий, и, в любом случае, он не принадлежит к числу хороших людей. Но Юдхиштхира — действительно хороший человек; он Дхармарадж, религиозный владыка. Почему страдание не затрагивает его?»

Над этим стоит поразмыслить.

Можно было бы ожидать того, что Юдхиштхира будет страдать, но это не так. Причина в том, что Юдхиштхира является так называемым религиозным человеком, но даже плохой человек лучше религиозного — поскольку рано или поздно шип отрицательных качеств начнет его колоть. Но так называемый религиозный человек никогда не почувствует этих уколов, этой боли. Свою религиозность он уже воспринимает как должное, и как после этого он может страдать?

Собственная религиозность вызывает у Юдхиштхиры самодовольство. Это — ложная самоуверенность, но именно ее он испытывает. По существу, Юдхиштхира представляет собой традиционного религиозного человека.

Существует две категории религиозных людей. К первой относятся те, чья религия заимствована из прошлого. К другой категории относятся люди, религиозность которых основана на внутренней революции.

Арджуна — религиозный человек, стоящий на пороге внутренней революции. Пока еще в нем нет подлинной религиозности, но он дошел до грани, за которой начинается революция. Арджуна проходит через боль, из которой в нем может родиться религиозность. Юдхиштхира доволен, удовлетворен религией, которую он унаследовал из прошлого. Поэтому Юдхиштхира может быть одновременно религиозным человеком и игроком. И такое противоречие не вызывает в его уме опасений. Безо всяких колебаний он может в одно и то же время быть приверженцем религии и вести войну за царство. Юдхиштхира религиозен, и при этом нерелигиозные деяния во множестве окружают его религиозность — и беспокойство затрагивает его в последнюю очередь.

Чаще всего храмы, мечети, гурувары и церкви посещают люди, подобные Юдхиштхире. Они довольны собой. Такие люди каждый день читают Гиту, помнят весь ее текст наизусть. Они преданы своей вере, и на этом их религиозность заканчивается. Эти люди знают все, что нужно знать, и этого достаточно. Но в то же время они напоминают пустой патрон; в нем больше нечего зажечь, в нем не осталось взрывной силы. Такой патрон выглядит привлекательно, поскольку в нем больше не скрыта опасность.

Если мы примем это значение, то Юдхиштхиру действительно можно считать Дхармараджем, религиозным владыкой. Он — страж той религии, которую унаследовал из прошлого. Юдхиштхира — символ, отражение религиозности, полученной из прошлого, от традиции, от ортодоксии. Поэтому он не беспокоится.

Так называемый религиозный человек постоянно идет на компромисс. В каждой новой ситуации он может найти способ примерить религию и ее противоположность. Так называемый религиозный человек — лицемер. У него два лица. Одно лицо религиозно, он постоянно демонстрирует его окружающим. Но второе, подлинное, лицо он использует в действии для того, чтобы получить требуемый результат. В таком человеке невозможен конфликт между этими лицами.

В этом ключ, секрет лицемерия. В религиозном человеке не может родиться внутренний конфликт; он никогда не почувствует себя разделенным надвое. У него очень текучая сущность. Он легко переходит от одной стороны к другой, этот шаг дается ему без труда. Он похож на актера. Актер меняет роли, не испытывая никаких трудностей. Вчера он еще был Рамой, героем, а уже сегодня играет роль злодея Раваны. Для этого актер просто надевает костюм Раваны и произносит текст персонажа.

Я хочу сказать, что так называемый религиозный человек даже хуже, чем нерелигиозный. Я так считаю, потому что нерелигиозный человек не сможет слишком долго переносить свою боль; рано или поздно он почувствует шип. Но тот, кто пошел на компромисс, может терпеть боль вечно. Именно поэтому Юдхиштхира не чувствует боли, он полностью уверен в себе.

Складывается очень интересная ситуация. Религиозный и так называемый нерелигиозный человек полностью уверены в собственной правоте и стремятся к войне. В то же время Арджуна, который не считает себя ни антирелигиозным, ни так называемым религиозным человеком, обеспокоен.

В Арджуне нет фальши. Беспокойство, неспособность примириться с ситуацией, вопросы, которые он задает, только подтверждают внутреннюю неподдельность Арджуны. Само смятение, сама боль становится источником его роста.

Эта глава называется йогой страдания, потому что Арджуна способен достичь страдания. Благословенны те, кто достигли страдания, ведь только они смогут найти выход. Несчастны те, кому не дано испытать страдание, — перед ними никогда не встанет вопрос о благодати.