Бхагаван Раджниш - Библия Раджниша. Том 3. Книга 2 Страница 34

Он ответил: «Практические навыки? Я изучал ее по крайней мере двадцать лет».Я сказал: «Вы можете изучать ее двести лет, это не поможет. Вот причина того, почему он говорит, что это - фрагменты. Так что будьте осторожны; если вы начнете практиковаться по ней, вам все равно понадобится Учитель, так как между двумя фрагментами там что-то пропущено - то, что вы даже не можете выразить. Как вы можете это выразить? Если вы не знаете истину, то как вы можете определить, что пропущено?»

Успенский очень правдив и искренен, когда говорит, что это только фрагменты, и фрагменты также неизвестного учения, поскольку он говорит: «Я не могу заявить, что они — мой знания. Я только слышал их от одного человека, и я не знаю, знает ли он или нет. Я могу лишь определенно почувствовать, что у него есть какие-то источники, где он достал эти фрагменты».

Гурджиев постоянно говорил о том, как он был в школе суфиев и много путешествовал по Индии, чтобы быть вместе с Учителями. Кроме того, он был в Тибете - переодетым, так как было очень трудно попасть во дворец Лхасы, во дворец Далай-ламы, где собраны все старинные священные книги. Дворец находится на верхнем этаже, а под ним - семь этажей фундамента. В этих помещениях может уместиться целая гора: семь этажей фундамента, заполненных старинными священными книгами.

Как же попасть в Лхасу? Прежде всего, проблемой является проникновение в Тибет. Во-вторых, надо попытаться подкупить британских служащих, находящихся в Индии, так как они стараются запретить кому-либо въезд в Тибет. Британия рассматривала Тибет как буфер между Индией и Китаем, и это была довольно разумная политика — держать в качестве буфера страну.

Китай - большая страна. Китай никогда не вторгался в Индию, они всегда были друзьями; и Индия никогда никого не захватывала, поэтому проблемы не существовало. Но Китай вторгался в Монголию, Корею и в другие страны. Он никогда не вторгался в Индию просто потому, что он был буддийской страной, а захватывать страну своего собственного Учителя - это отвратительно. Поэтому Индия оставалась страной, в которую Китай не вторгался в то время, как даже небольшие племена вторгались в Индию и создавали там империи. Китай мог бы опустошить Индию в любое время без всяких затруднений.

Британия держала Тибет как буферное государство, так что, если бы Китай захотел вторгнуться в Индию, ему пришлось бы вначале вторгнуться в Тибет. И если бы начались военные действия, они начались бы в Тибете: Британии пришлось бы вначале воевать в Тибете, а потом уже в Индии. Это разумная политика - воевать в чужой стране, так как эта страна может быть уничтожена и ее народ может быть уничтожен. Вы используете ее в качестве поля сражения; участвует только ваша армия, а ваш народ не участвует в сражении.

Индийские политики после обретения свободы не обладали такой проницательностью, очевидно потому, что у них не было опыта. В течение двух тысяч лет Индия была в рабстве, поэтому у нее не было опыта; политики отказались от идеи буферного государства. Довольно странно то, что Индия отказалась рассматривать Тибет в качестве буферного государства и сделала его полностью независимым, поскольку это была независимая страна; Британия контролировала ее внешнюю политику и ее границы, но вся внутренняя политика была независимой. Тибет совершенно не представлял внешнего интереса, так как у него не было контактов с внешним миром, - не было ни железных дорог, ни автомобилей, ни обычных дорог. Тибет совершенно не имел контактов с внешним миром. Единственная взлетная полоса, которая была в Лхасе, принадлежала Британии. Это было делом Британии - посылать туда своих офицеров или целую армию, или что-то еще, или предлагать что-либо в качестве дружеского жеста Далай-ламе, если ему что-то потребуется.

Индия отвела все армии, которые окружали Тибет, и сделала Тибет полностью независимым. Все было хорошо, прекрасно, но это была не политика. Китай сразу же вторгся в Тибет, и, как только Тибет был захвачен, Китай оказался на границах с Индией. Затем Китай, впервые в истории, вторгся в Индию.

Необходимо было как-то приблизиться к Далай-ламе, и не просто приблизиться: Гурджиев должен был настолько сблизиться с ним, чтобы ему удалось получить доступ к подземным библиотекам и полностью узнать многие вещи, о которых у него были недостаточные сведения.

Ему удалось это сделать через Россию, поскольку пробраться в Тибет можно было также через Россию. Он проник в Тибет под несколько измененной фамилией - Дорджеб, не Гурджиев. До сих пор сохранился документ, где указана фамилия Дорджеб. Он прибыл с удостоверением, выданным ему русским царем, в котором говорилось: «Мы посылаем Дорджеба, чтобы он стал наставником молодому Далай-ламе». Далай-лама был очень молод, ему было одиннадцать лет, и он нуждался в знаниях о внешнем мире.

Для Гурджиева это была двойная роль. Он сказал царю, что будет действовать в качестве его агента и сообщать всю интересующую его информацию. А его собственная цель состояла в том, чтобы все узнать об их религиозных обычаях. Царь не интересовался религией. Он сказал: «Это ваше дело, вы можете сами об этом позаботиться, но информация должна к нам поступать». С письмом царя он прибыл в Лхасу и стал учителем Далай-ламы.

Ему, как учителю, конечно, были предоставлены апартаменты во дворце Лхасы, и к нему относились должным образом как к учителю Далай-ламы. Он испробовал все способы и нашел методы и людей, которые помогли ему читать по-тибетски и переводить с тибетского.

Гурджиев проделал большую работу в Тибете, Индии, Египте и на Кавказе, чтобы найти оставшихся в живых людей, которые имели бы какое-нибудь переживание истины. Но все обнаруженные сведения были неполными. Он старался сделать из этих сведений систему, и одну систему он все-таки создал. Но он не был ни поэтом, ни ученым. Он не был писателем, он не был оратором; для всего этого у него не было времени. Всю свою жизнь он разыскивал людей, сближался с ними и старался убедить их рассказать ему об истине, рассказать о том, что они поняли за свою жизнь.

Гурджиев написал три книги, - при его жизни опубликована была только одна; его манера письма - просто кошмар. Я не думаю, что кто-нибудь, кто не такой сумасшедший как я, будет читать его книгу, Все и Вся. Да, это - все и вся! Но тысяча страниц этой книги... У него у самого было подозрение, сможет ли кто-нибудь понять ее или не сможет. А сколько времени ему понадобилось! Ему потребовались годы, чтобы написать ее, а манера его письма была также очень странной.

Он подолгу сидел в парижском кафе, куда входило и откуда выходило множество людей. Это был, действительно, метод. Если вы сидите в Гималаях и что-то пишете, в этом нет ничего особенного; это не говорит о том, что вы пишете с полной осознанностью. Вы могли бы заснуть, но все равно продолжать писать; вы могли бы мечтать и одновременно писать, - ведь там никто не мешает. А он все написал в различных парижских кафе, где много музыки, танцев, криков, разговоров, постоянно входят и выходят посетители... все кипит вокруг. А кафе, особенно в Париже, - это место, где встречаются художники и поэты, которые всегда шумно спорят. Он сидел в такой толпе и писал Все и Всё.

Это было частью метода Гурджиева. Его ученики говорили: «Вы можете найти более подходящее время - у вас есть хорошее место вне Парижа». Его коммуна находилась в прекрасном месте. «Там, в тишине, вы можете спокойно писать. Из коммуны вы будете приезжать сюда, чтобы посидеть в этих переполненных кафе, в которых прежде никто не писал книги; по крайней мере, религиозные книги никогда не писались в таких условиях». Но он продолжал писать там. Однажды, когда он написал одну главу, его ученики прочитали ее. Точнее сказать, один из учеников читал, а Гурджиев наблюдал за другими учениками, какое впечатление производит его книга, насколько она глубока... Ни одна книга не была написана в такой обстановке. Если бы они без затруднений все поняли, тогда Гурджиев переписал бы ее, так как это означало бы: «Если эти идиоты способны понять ее, значит она не стоит того, чтобы быть напечатанной». У него ушло двадцать или тридцать лет на непрерывную работу над книгой; после написания очередной главы он давал своим ученикам почитать ее, и опять, если кто-нибудь зевал или засыпал, это означало, что он должен переделать ее. Если книга вызывает зевоту и от нее клонит ко сну, то какой смысл писать ее? Все снова и снова, сотни раз он переписывал одну и ту же главу, и ученики уже устали каждый раз читать одну и ту же главу.

Таким способом он написал тысячу страниц, но все еще не был уверен, что кто-то поймет его книгу, поймет ее значимость. Поэтому он сказал издателю: «Первые сто страниц должны быть разрезаны, а оставшиеся девятьсот страниц должны остаться неразрезанными с припиской: "Вы можете прочитать сто страниц. Если вы все еще готовы читать дальше, можете разрезать оставшиеся страницы; в противном случае вы можете вернуть книгу и получить обратно свои деньги". Таким образом, первые сто страниц будут пробным образцом».