Бодхи - Путь к ясному сознанию Страница 57

Ну кто будет читать это? Кто, кроме меня? Я, правда, сам не читаю это, так значит — не будет читать никто? Зачем тогда пишу? Надежда на то, что лист бумаги все же дойдет до своего адресата, жалкая надежда на то, что бездонная пропасть может быть пересечена листком бумаги, который, подхваченный ветром событий, не спеша пересечет немыслимые пространства и попадет прямо в ТЕ руки, прямо перед ТЕМИ глазами, и станет доступен ТОМУ сердцу.

Она в детстве купалась и внезапно под ногами ощутила склизкий кусок бревна. С тех пор она хоть и не боится плавать, но боится дна. Попробуйте постичь эту простую историю, попробуйте прочесть ее еще раз, пережить ее — и вы увидите, что мир непостижимого пронизывает нашу жизнь и уносится прочь — кто посмеет встать на пути этого потока? Кто посмеет быть унесенным им? Мы скромно складываем крылья за спиной — ведь в них может подуть ветер, и как тогда нам устоять на земле? Как удержаться? Покажите мне того, кто смог бы удержаться, даже зная, что впереди — нечто непередаваемое, немыслимое, несуществующее. Когда ветер в крыльях — остается только лететь. Простая история, которая случилась с маленькой девочкой — знала ли она тогда, что эта история станет ее сопровождать всю жизнь как верная собака? Чувствуем ли мы, когда с нами происходит история, которая окажет непонятное, но неизбежное влияние на всю нашу жизнь? Иногда вдруг случайный взгляд, неторопливое слово, почти утомительная встреча, почти незаметная заминка — и вдруг понимаешь — произошло НЕЧТО. Никаких атрибутов больше нет. До какой глубины не загляни — ничего не увидишь — и все же знаешь — ЭТО произошло. Это тайна. Настоящая тайна, и приблизиться к ней — бррр, стынет кровь и сдавливает дыхание.

Меня становится два, когда я в горах — я и гора, гора — которая становится мной. Меня становится два, когда во мне борется жажда жизни и влечение к смерти — они ведут диалог как я и я. Меня становится два, когда я люблю — я тот, который любит и тот — которого я люблю.

Есть слабость, которая не является самоцелью, которая является слабостью лишь постольку, поскольку чуждается силы как элемента, затемняющего прозрачность восприятия — эта слабость ничего не отдает, ничего не теряет, эта слабость — сила гибкости упругой ветви. Это слабость — это гибкая сторона силы. У меня разные мысли рождаются — когда я просто смотрю на тебя. Я бы сгноил их — они неконструктивны и смутны, но… хочется сказать вслух. Я не то, чтобы излагаю — я живу в словах, когда говорю их тому, кто мне приятен.

Все непонятое дает двусмысленные всходы. Все двусмысленное дает многозначность, все многозначное дает симфоничность, симфоничность приводит к гармоничности, к проникновению, к растворению, к исчезновению — ничто не вечно настолько, насколько то, что исчезло.

Наступает время, когда сны становятся глубокими, грандиозными в своей многозначительности, когда просыпаясь, знаешь — это была настоящая реальность, а та псевдореальность, которая раньше считалась таковой — ну что ж, и в ней тоже есть доля истины, но доля мусора настолько велика, что… В качестве двигателя можно использовать различное топливо. Во всяком случае, чтобы сдвинуться с места — все средства хороши — и сексуальный напор, и муки одиночества, и т. д. Но настоящий прыжок вперед дает энергия любви. Как честный экспериментатор, как человек, который без сожаления выбрасывает на свалку все ненастоящее, который безжалостно приносит мучения и себе и даже другим в своей агонии поиска истины — я свидетельствую — любовь — это самое поразительное из того, с чем я сталкивался до сих пор. Когда происходит прорыв — а он происходит однажды — тогда и внимание становится близким другом любви, и все мое существо дрожит и вибрирует в предвкушении новой жизни, и сны становятся частью реальности, и многое многое… Конечно, я имею в виду именно ту любовь, которая так отличается от любви обычной — любви-собственности. Как инженер своей души — я говорю себе — именно этот мотор я беру для своей машины. Как маг — я вижу, что необычайная глубина идет мне навстречу, как человек я чувствую — в этом моя реализация, в этом мое счастье.

Я могу видеть многое и вижу многое, но я просто не смотрю туда — в будущее, в то — как и что будет. Ведь я не бог, я всего лишь дитя, только-только рожденное в самадхи. И мне трудно сохранять нейтральность к тому, что я вижу и часто мне кажется, что я не могу препятствовать своему интеллекту, своему дурацкому человеческому инстинкту «сделать все как лучше», и вмешиваюсь в тайная тайных, нарушая поток. Поэтому я выбрал просто отложить свое видение до тех пор, когда я буду абсолютно уверен, что не вмешиваюсь, не пытаюсь что-то СДЕЛАТЬ с увиденным — иначе все теряется, опошляется, уходит та самая неслучайность.

Откашлявшись, я поднялся с земли и, завернувшись в куртку, побрел к опушке леса. Синяя трава, деревья, растущие вверх корнями, озеро, навалившееся на меня своим тяжелым берегом — все провожало, все скрипело, завывало и плескалось. Жизнь била через край, мир множился, сердце болело. Надо сделать один шаг. Надо сделать только один шаг. Ну не знаю — куда, но надо. Есть шаг, который нельзя сделать куда-то. Если этот шаг — куда-то, то это заведомо не туда. Я повторял эти слова как заклинание, как приманку. Шаг не может быть сделан куда-то. Шаг должен быть сделан и все. Просто сделан. Простой шаг. Вот парадокс. Вот проклятая гнилая непостижимость простых действий. Я люблю простые слова, я ценю простые чувства, я вижу изначальную простоту любви — и теперь мне надо сделать усилие и научиться делать простые шаги.

Впервые идея об этом родилась у меня очень давно, когда она была всего лишь розовой сказкой — и там я был скорее испытуемым, чем испытателем. Годы шли, сказка оставалась сказкой, и настал момент, когда я уже не мог рассматривать себя как пассивного участника воображаемых мною событий. А потом была долгая и неинтересная будничная жизнь, во многом подавившая мою самобытность. Но в один прекрасный момент моя старая, уже умершая мечта родилась вновь в новом обличье, она заслонила мне глаза, и я уже не мог думать ни о чем другом.

Так, между завтраком и обедом, я принял решение построить новый мир. Эмоция — вещь, имеющая протяженность — протяженность во времени, а переживание всегда моментально, оно всегда живет только здесь и сейчас. Переживание — это точка с нулевой протяженностью. Это — катарсис. Как мощь боевого кинжала сосредоточена в его острие — в точке, не имеющей протяжения — так и мощь переживания сосредоточена в мгновении, там, где нет ни прошлого, ни будущего.

Перед лицом какой-то дурной вечности — это все суета. Все равно рано или поздно — сегодня, завтра, послезавтра — придется тихо сесть наедине с собой и понять — вот теперь я буду сидеть и считать не часы, а минуты. И тогда очень скоро все кончится. Есть предел всему.

Если не привязываться к конкретному моменту жизни, тогда эмоции уступают место переживаниям — ведь эмоции это всегда следствие, это всегда продукт осознания переживаний, даже если это и происходит незаметно. А вот чистое переживание разительно отличается от эмоций — это самая суть жизни, и от практики чистого переживания до Самадхи — один шаг. Переход к чистому переживанию — это ощущается, как будто внезапно захватывает дух и ты проваливаешься в область какой-то особенной глубины и особой — невероятно насыщенной полнотой жизни. Главное качество этого переживания — полнота. Ты захлебываешься ощущением полноты, ты чувствуешь, что это есть предельная реализация. Мир раскрывает свою невероятную глубину.

Есть шанс, который заключен в безответной любви. Его можно взять тогда, когда идешь навстречу своим переживанием без страха и упрека. На самом дне отчаяния от невзаимной любви лежит великий клад, и доступен он только сильным и страстным людям — которые способны так глубоко за ним спуститься. Это занятие для сильных людей, но с другой стороны именно в этом и растет сила.

Когда я слышу девичий крик на улице — далеко, едва слышно, неясно — то ли это крик баловства, то ли призыва — мне всегда кажется, что зовут меня, что это у кого-то больше нет сил терпеть и вот она вышла на улицу и просто кричит, и надеется, что я услышу. И я приглушаю музыку и мысли, замирая внутри, и вслушиваюсь и жду и хочется быстро одеться и выбежать на улицу и закричать в ответ — я здесь!!!

Горы отняли у меня воздух, любовь отняла у меня землю, люди отняли у меня веру, боль отняла у меня надежду. Когда разжимаешь кулак в бессилии и все, что ты держишь — выскальзывает из твоих рук и я смотрю на опустевшие руки и вижу, что все потеряно — руки вновь ощущают, все потерянное вновь оживает во мне. Есть нечто, что нельзя потерять, но каждый раз теряя забываю об этом. И каждый раз вспоминаю, обнаружив себя вновь на этой земле.

Я заметил, что Акутагава, когда хотел выразить невыразимую слитность событий, использовал частицу «-но»: «Ару сигурэ-но фуру бан-но кото дэс». Я же, смотря на написанное мною — вижу, что экплуатирую союз «и» а также часто пренебрегаю запятыми — непрерывность мне дороже грамотности. Чем дальше, тем больше мне мешают запятые, когда они не являются выражением естественной паузы.