Александр Хабаров - Империя зла Страница 2

Земную твердь снегами замело, Следов не счесть, да к небу нету хода... Весь мир осел узором на стекло, И вместо смерти - вечная свобода. Чего уж тут выпрашивать, молить В безвременье, где даже век - минута. Я помолчу, мне незачем юлить Перед лицом Творца и Абсолюта.

Мне незачем пенять на вся и всех, Шарахаться шагов и резких свистов, Я всех людей простил за глупый смех, Я даже раз просил за коммунистов, Но за себя? Нет прихоти чудней Выпрашивать, теряясь в общем гаме, Того-сего... успехов, денег, дней Огня не замечая под ногами...

СОЖАЛЕНИЕ

Над затылком - небо в сером. Под ногой - клубок измен. Жаль, не стал я офицером, Не погиб за город N.

А ведь мог бы, в черной форме, Заточив десантный нож, Отсекать гнилые корни, Корчевать вражду и ложь.

Обошла меня планида. Бился лбом за мирный лад. Примеряет нынче гнида Мой полковничий бушлат.

НОША

Звонкий нож - любовь моя, услада В горечи, печали и тоске. Ничего мне, бедному, не надо Нож за пояс, крохи в туеске.

Вот и вся моя простая ноша . А как будет враг одолевать Прибегут и Саша и Алеша За меня, бедняжку, воевать.

Отомстят за всю мою обиду, Отвоюют хлеб да виноград... Звонкий нож, что я носил для виду, В чудище косматое вонзят.

НИЩЕНКА

Ночь упала нищенкой к ногам. Только ничего я ей не дам. Не люблю я нищих... И, ва-аще: Что за нищета в таком плаще?

Два письма Январцева Сугробову (из романа "ЛЕДЯНАЯ СТРАНА")

1. Друг мой, Сугробов, пишу издалёка, Здесь вечное лето. Здесь нам, как позорным волкам, одиноко... Читал ли ты Фета?

Здесь времени нету, и слиты едино И звезды, и росы... Читал ли ты Блока? Ведь Катьку-б... Убили матросы.

И многих они убивали штыками, Но нас не посмели. А помнишь, как небо - вздохнет облаками И дремлет в метели?

И мы, как бродяги, бредем гололедом Ничто нам не любо. А помнишь, когда-то я пьяным уродам Читал Сологуба?

Вот так-то, Сугробов... Ошиблись мы где-то, Не то мы читали... Учились, наверное, зря мы у Фета, По Блоку вздыхали.

Идем спотыкаясь, не зная ночлега, О Боге - ни слова... Здесь вечное лето, а мы-то из снега, Птенцы Гумилева...

И где-то далёко - окраина града, Сторонка родная, Родная, Сугробов, страна снегопада, Земля ледяная.

2.

Вот так, Сугробов... Кончилась зима... Сошла с ума проклятая природа, Пустеют в марте наши закрома Ни хлеба там, ни бражки... Год от года Какой-то хлыщ бомбит все веселей Рабочего, колхозника, поэта... Я в феврале не досчитался дней И в ночь всю ночь палил из пистолета. Уж лучше бы опять - снега, снега Засыпали до крыш и душ округу; В тебе, Сугробов, вижу я врага, Но будешь замерзать - подам как другу Ладонь свою - в ней вечное тепло, Она двенадцать женщин обнимала, Я вытащу тебя, снегам назло, Из самого смертельного провала... Ты не умрешь нигде и никогда, Ты не исчезнешь тенью между черни, Не пропадешь меж пил и пней труда, Под солнцем дней или во тьме вечерней... Давай, Сугробов, в мире ледяном Останемся до ангельского зова, И думать будем только об одном, А прочее, видать, не стоит слова... Не скажем никогда и никому Куда несло нас в мировом угаре, В какую мы заглядывали тьму, Откуда мы возникли, Божьи твари...

МИР ЛЕТЯЩИХ

Длился день, как бездна. Я упал, Я летел в неведомое "нет". Кто-то крикнул сверху: "Кончен бал!" "Неизвестно..." - я шептал в ответ.

Вот уж пронеслись труды, дела, Мягкие постели, нар ряды, Кремль, Адмиралтейская игла; Промелькнуло имечко - Берды.

Женщины в нарядных кружевах С легкостью парили в вышине Я летел в оковах и в словах, Не до женщин нынче было мне...

Падал я, как падают слепцы С шатких крыш, с невидимых краёв. Падал я, как падают птенцы, Думая, что лучше нет миров,

Чем вот этот, вольный и пустой, Мир летящих и тяжелых тел... Как и все, я грезил высотой, Как и все, упал, а не взлетел...

ВРЕМЕНА

Отблевались правдивые рты Черной кровью и ложью хмельной. Кто послабже - бормочет: "Скоты..." Кто отважнее - шепчет: "За мной!"

Ветер сдул с твердокаменных лиц Всю росу, что соленой была... Те, что справа - попадали ниц, Те, что слева - сжигали дела...

И теперь - ни взлететь, ни пропасть, Стой столбом - хорошо бы не сесть... Где же эта хваленая власть? Где же эта каленая месть?

Ничего. Шепоток с ворожбой, Гулкий шаг да калиточный скрип. Присягал на экран голубой А потом по-геройски погиб.

За слова, за враждебный песок, За вонючий бензин в колеях Принял смерть, как герой, за кусок, А мечтал - безымянным, за страх.

ВВ (стихи Январцева из романа "Ледяная страна")

Видно, вовсе я не был мальчиком. Все забыто, как пьяный сон. Я вознесся теперь автоматчиком над одной из сибирских зон.

Малой властью, но полной мерою наделил нас отец-командир. Днем на мушке держу все серое, ночью - целюсь в преступный мир.

Ох, вздремнуть бы в ночную порушку Пусть приснится родимый дом... Да боюсь, как бы в спину "пёрышко" не вонзилось смертельным льдом.

Воля вольная точит финочку, горе горькое спит в бреду. Снится мне, что бегу по зимничку, Замерзаю на хватком льду.

И сбежал бы лесной порошею, Пусть пригреет меня она, Словно женщина нехорошая, Ледяная моя страна...

БРОДЯГА

Шел себе один бродяга, Никакой он не святой, На ремне пустая фляга, В сумке пряник золотой.

Миновал мосты, могилы. Где же небо, где звезда? Иссякают волчьи силы, Человечьи - никогда...

Хорошо босыми топать, Тропки льдистые колоть... Хорошо крылами хлопать, Если выдал их Господь.

Вот и шел он белым-белым Полем, озером, леском, Утомлялся бренным телом, Затянулся пояском...

Много их, таких хороших, Измеряло пядь земли. Сколько их согнуло в ношах, Даже тела не нашли...

Вот и этот стер предплечья, Все свое с собой волок... Ох ты, доля человечья, Божьих промыслов залог...

Хорошо идти по свету, Умирать в ночном пути; Хорошо, что крыльев нету Можно пo миру идти...

Вот и шел он, сам-прохожий, Чуждый стуже ледяной, Всей душою был он Божий, Хоть и с виду был иной.

...Снег рушится. Трещит под ним земля. Кто не богат, тому уж не до шуток, Когда сияют в морду соболя Медлительных валютных проституток. Они купались в пенистом "клико", Лобзали людоеда и француза; Пусть хоть потоп! Им дышится легко И жрется от залапанного пуза.

А на вокзале кашляет народ, Несущий Бога в потайном кармане Меж крошек и отсутствия банкнот, Профуканных в дорожном ресторане. Куда несет он Господа Христа На крестике из потемневшей жести? В какие отдаленные места Сошлют его за драку в ближнем месте? Не всё ль равно? Снег рушится стеной; Всем холодно; мир рушится лавиной, Тут косточки трещат... Грозят войной, Запугивают выбитой витриной... Еще полно чудес, припасов, благ, Воспоминаний, адресов забытых... Всё так же дышит в трубку старый враг, Оставленный взамен двоих, небитых...

Живем - как жили. Всё переживём: Кулачный подступ вятского размаха, В Москве француза, в Киеве погром, Валютных проституток, шведа, ляха... Уж повидали на своем веку. К заутрене, сбиваясь в вереницы, Потянемся по талому снежку: Работники, разбойники, блудницы...

ТОСТ

За тебя, за ноябрь, за узор, за угрюмую речь мудреца, за текучий, как водка, позор, за чужое лицо без лица

Отпиваю последний глоток за скучающих в облаке дам, за седьмой виноградный виток, за кагор, изабеллу, агдам.

Тишина без конца и начал за тебя поднимаю фужер, жил и я, словно я - янычар, только ты мне писала: "Мон шер..."

Грязный ветер меня уволок с мокрым ворохом листьев ольхи, хорошо, что я был одинок, и не письма писал, а стихи.

Вот теперь же стучусь, словно тать, а откроют - без слов ухожу. Я устал даже тихо роптать, а не то чтоб скликать к мятежу.

БРАК ПО РАСЧЕТУ

Светлане

Ссудил мне женщину Господь, и стала мне - жена. Теперь у нас едина плоть, душа у нас одна.

Теперь у входа в клуб иной на стражей погляжу; - Вот эта женщина - со мной! надменно процежу.

Быть может, на исходе дня, В конце путей земных, она попросит за меня у стражников иных...

ВЕСКАЯ ПРИЧИНА

Не выгибай от счастья руки, не говори, что ты - моя. От этой обморочной скуки устала ты. Устал и я.

Ведь над глухими потолками ещё, конечно, небо есть. К чему размахивать руками? Я не приду ни в пять, ни в шесть.

Ведь эта тихая квартира, где подоконники в пыли, поверь - намного меньше мира, хотя и больше всей земли.

Владиславу Артемову

Теряю время, речь, закат, восток, железо в венах, воинов из глины; вино пролил; посеял кошелек среди корней развесистой малины. Повсюду виноват: в семье, в стране, в статье Гаденко и в конторе Креза; вон, старый друг свинец нашел в спине, а тут не сыщешь лезвий для надреза. Все валится из ослабевших рук; звенят мечи, монетки, колокольцы; скучает плоть; душа глядит на юг, когда бредут на север богомольцы. Нет ничего достойного пера: враг измельчал в поденщине коварства; жена изводит (мало ей ребра!); народ за водку отдает полцарства... Пора порвать рубаху на груди, за нож схватиться; выпить за Семена; пора молиться: "Господи, гряди!..." и кликнуть мужиков - нести знамена. Пора искать - угрюмо, днем с огнем обитель, скит, тюрьму, костер с палаткой и, обойдя весь мир, вернуться в дом туда, где умирают под лампадкой...