Яков Белицкий - Пу3шечная улица, 9 Страница 4

Владелец солидной недвижимости и преуспевающий фабрикант превратился в бедняка. «Быстро исчезли белые лошади и карета, с молотка пошла оставленная без «хозяйского глаза» и заброшенная суконная фабрика...» — пишет Кони. Был продан и каменный дом, и до 1844 года Гааз переезжает с квартиры на квартиру.

Он менял квартиры не" по неуживчивости характера — характер у него был ангельский, как свидетельствуют все, кто писал о нем, а исключительно по причине. «стесненных жизненных обстоятельств» и еще, чтобы поближе быть к тем, о ком неустанно заботился.

А уж после 1844 года и проверять нечего! К этому времени стараниями доктора Гааза была сооружена больница «для бесприютных всех званий, без платы» в Малом Казенном переулке (нынешний пер. Мечникова). Гааз поселился в одном из ее флигелей и жил здесь безвыездно до самой смерти.

Сила морального воздействия этого человека на окружающих была поистине безграничной. Известный общественный деятель и публицист Александр Тургенев, вернувшийся после долгих и не по своей воле зарубежных странствий на родину, лечился у давнего друга Гааза. И, невзирая на строго прописанный ему постельный режим («Доктор Гааз положит в постель, закутает во фланель...» — шутили тогда в Москве) и студеную погоду (шел конец 1845 года), каждый день отправлялся к пересыльному замку на Воробьевых горах наделять каторжников деньгами и одеждой, хлопотать об их участи, то есть делать то же, что и лечащий его доктор... Там, на горах, он сильно простудился и умер.

о одном из журналов начала нынешнего века помещена статья памяти Надежды Борисовны Трубецкой. Переведенная на русский язык Л. П. Никифоровым (она написана по-немецки) и изданная за счет московского доктора А. И. Поля, эта рукопись, как сказано в предисловии, «была найдена в куче оставшихся после смерти Гааза книг».

Никифоров перевел ее подзаголовок: «Торопитесь делать добро!» Но на надгробном камне на старом московском Введенском кладбище и на памятнике в переулке Мечникова эти слова звучат чуть по-другому, так, как без малого шесть десятилетий слышала их из уст Гааза вся Москва — ив больничных бараках для бесприютных, и в залах барских особняков: «Спешите делать добро!..» Памятник, кстати, делал знаменитый Николай Андреев — в один год с памятником Гоголю для Арбатской площади. За памятник Гаазу, как сообщала газета «Русский врач», «скульптор II. А. Андреев ничего не взял». Это был его подарок городу, дань памяти «святому доктору».

Память о Федоре Петровиче, прожившем, по выражению А. П. Чехова, «чудесную жизнь», была долгой. Еще в конце двадцатых годов, как свидетельствуют первые советские справочники по Москве, в Сокольниках существовал детский дом имени Гааза. Существовала и водолечебница его имени на Кавказских минеральных водах (в 1809—1810 годах он ездил по Северному Кавказу, открыл и описал целебные источники, вокруг которых и появились всемирно известные курорты).

Под стать духовному облику Гааза и история его единственного прижизненного портрета. Про этот портрет Кони пишет так: «Гаазу было тягостно всякое внимание лично к нему. Поэтому он, несмотря на настойчивые просьбы друзей и знакомых... ни за что не дозволял снять с себя портрета. Сохранившийся чрезвычайно редкий портрет его в профиль нарисован тайно от него художником, которого спрятал за ширму князь Щербатов, усадивший перед собой на долгую беседу ничего не подозревавшего Федора Петровича».

Позже этот портрет работы К. Кунилакиса был издан на почтовой открытке, которая давно уже стала редкостью.

ОПАЛЬНАЯ ВИНЬЕТКА

В 1827 г. Пушкин в лучшей московской типографии Семена выбирает виньетку для титульного листа своих «Цыган».

Альманах библиофила (1929)

Однако же пора вернуться на Пушечную улицу.

Мы покинули ее в то время, когда Пушечный двор был перенесен ради безопасности на берега Красного пруда, а камень его стен употреблен на сооружение Яузского моста. И образовался пустырь, быстро застроенный деревянными домишками, которые в пожар 1812 года поголовно выгорели.

На этот пустырь обратили внимание отцы города. И вот по какому случаю. После завершения войны с Наполеоном Александр I, давший обет возвести храм в честь победы, поручил узнать мнение московского генерал-губернатора о том, какое место полагает он пригодным для такого строительства. И граф Ф. В. Ростопчин 21 февраля 1814 года поделился с крупным сановником А. Д. Балашовым следующими соображениями: «Если... собор Спаса соорудить на площади Петровской, то снять должно театр. Другие же для сего здания ме-ста: 1. ...Пушечный двор. 2. У Красных ворот, где был дом 1атищева, сгоревший и назначенный под площадь».

Итак, отдавая предпочтение одной из центральных осковских площадей, Ростопчин все-таки пытается подвести своего адресата к мысли, что строить надо на свободных местах, не разоряя того значительного, что уже было сделано предшествующими строителями. Мысль здравая, но, увы, и в наше время не всегда принимаемая во внимание...

В городе не обойтись без потерь, беда только, когда рушат без смысла, а еще горше, когда на месте того, что давно стало уже достопримечательностью, возникнет вдруг к нашему горестному изумлению какой-нибудь скороспелый уродец... Но это — разговор долгий и особый.

Храм, как известно, соорудили в конце концов на берегу Москвы-реки, архитектором был К. А. Тон — о нем в этой книге речь дальше, а здесь, на Пушечной, дом бывшего Артиллерийского депо с 1838 года числится за титулярным советником Саввой Васильевичем Смирновым.

Судя по хранящимся в архиве планам, новый владелец больших изменений в это здание не вносит, ограничившись самыми необходимыми переделками с целью приспособить дом под жилье. Й сдает жилье внаем.

В 1839 году здесь поселяется Михаил Степанович Гастев, автор уже упоминавшегося на страницах этой книги историко-статистического труда о Москве. Он, кстати, и пишет его здесь, имея каждодневную возможность лицезреть из окон бывшие владения Пушечного двора.

В 1842 году владельцем дома становится коммерции советник Василий Суровщиков, а снимает его А. И. Ре-не-Семен — коллежский асессор, как значится он в документах о найме, состоящий в качестве арендатора типографии при Медико-хирургической академии.

Август Иванович был также книгоиздателем и книгопродавцем, и переезд его с Кисловки, где он довольно длительное время обитал, на Софийку объясняется многими обстоятельствами. Первое и самое простое — быть поближе к академии, которая располагалась на Рождественке Но дело не только в этом. Уже с конца XVIII в^ека Пушечная улица по праву начинает делить с соседним Кузнецким мостом добрую славу книжного пристанища.

Так уж повелось, что облюбован был Кузнецкий мост негоциантами. Не зря же ворчал Фамусов:

А все Кузнецкий мост И вечные французы...

Снимаю с полки «Указатель Москвы» Михаила Захарова за 1851 год: галантерейное заведение Шефера, гастрономическое — Монигетти, дамских мод — Дени, Лотрель, Либур, Терезы, косметическое — Буиса... «Это как бы московский Париж с прибавкой Вены, Берлина, Варшавы»,— писал позже в своих воспоминаниях Петр Боборыкин.

Но что касается книг, тут русская книготорговля свои позиции держала крепко. Известен был книжный магазин Наливкиной с читальней, типография, а при ней книжная лавка Платона Петровича Бекетова. У Бекетова частыми гостями бывали и Николай Михайлович Карамзин, и Василий Львович Пушкин, и Иван Иванович Дмитриев.

Бекетов — коренной москвич, и в известных мемуарах Елизаветы Петровны Яньковой («Из воспоминаний пяти поколений») о нем сказано так: «Бекетов был весьма известный в свое время человек, очень ученый и имевший свою собственную типографию, что тогда было диковинкой».

А вообще первую книжную торговлю на Кузнецком мосту открыл Никита Дмитриев — 1779 годом помечено его объявление в газетах: «Продаются разные книги у переплетчика Никиты Дмитриева».

И вот уже начинает появляться на страницах справочника Софийка: магазин Ивана Ивановича Готье; а несколько позже — в том же доме книжное заведение Александра Ильича Глазунова '.

Так что и здесь был Августу Ивановичу резон менять местожительство... Тем более что в пятидесятых годах на Софийке, в доме отставного майора А. А. Аргамакова (№ 6, не сохранился) он открывает уже собственное типографское дело.

Типограф он был отменный. Словно показывая, на что он способен, еще в 1829 году издал Август Семен книжку «Гостинец милым малюткам на Новый год, или Собрание забавных сказок и басен». Это было первое отечественное миниатюрное издание.

Пушкин хорошо знал Семена и с легким сердцем доверял ему печатание своих книг. Деловые их связи длились не один год.

Составляя горестным вечером 29 января 1837 года записку для Николая I о семействе Пушкиных, В. А. Жуковский на обороте черновика перечислил лиц, с коими, по всей вероятности, Пушкин имел деловые отношения и которым он, по-видимому, остался должен, ибо Жуковскому пришлось вывести в этой записке унизительную просьбу царю: «Не благоволите ли что-нибудь пожаловать па первые домашние нужды?» Царь благоволил — своеручно написал шесть пунктов о милостях семье Пушкина. И пункт первый: «Заплатить долги». Так вот, в списке деловых лиц на обороте черновика — Семен.