Григорий Панченко - Горизонты оружия Страница 48

Возможно, осознавая эту разницу, но не умея ее выразить, многие наши фантасты гладиаторской тематики… избегают, что ли. Или упоминают ее мельком, причем большей частью — в отрыве от «исходного» культурно-исторического контекста. А вне этого контекста она чаще всего предстает просто «боями без правил», организуемыми на потребу любителям острых зрелищ, иногда подпольных и всегда сопровождающихся тотализатором, сверхвысокими ставками и прочими атрибутами неспортивного (допустим) поведения. По крайней мере, для «непосредственных участников» такие бои, как правило, являются вынужденными, подневольными (ну еще бы: какой современный автор отдаст на них полюбившегося героя с его, героя, доброго согласия?!).

Впрочем, иной раз подобная гладиатура приходит в обличье вполне добровольного «кровавого спорта», очень престижного и/или высокооплачиваемого. Правда, в этих случаях она чаще напоминает рукопашные, а не фехтовальные схватки, да и жизнь участников обычно хоть чем-то подстрахована. Строгим «высокотехнологическим» контролем над ходом поединка в одной из ранних вещей тех же Олди, посмертной (изначально!) неубиваемостью в «Свете в окошке» Логинова, всемогущим и всеблагим сверхразумом в дяченковском «Пандеме» (где даже беспандемные обитатели «Красного слоя» реально отнюдь не подвергаются ПОЛНОЙ МЕРЕ риска)…

Собственно, гладиаторы «Права на смерть» (не все!) тоже защищены: бессмертностью и лишь временной уязвимостью своего «самовосстанавливающегося» тела. Но для них это не защита, а проклятие. Врожденное «уродство», которое мешает воспользоваться правом на смерть и тем самым сравняться с полноправными, добропорядочными, смертными гражданами. Выверт психологии и мироустройства совсем не гладиаторский, скорее даже антигладиаторский. Но именно этот контраст роднит их — по духу и социальному статусу — с обитателями того «антимира», которым являлась гладиатура нашей реальности.

Почти во всех остальных случаях имеет место не «анти», а просто «не». Ну, есть еще и «квази», когда фантасты моделируют псевдогладиаторские преломления идеи дуэльного или турнирного поединка. А иногда даже поединка судебного. Тут возможны очень интересные модели в духе, например, «Тут, на глубине» Д. Володихина — но такое все же случается редко. Уж слишком это разные темы, чтобы легко удавалось гармоничное слияние.

Разве что в «Любимце» Булычева, вообще-то совсем о другом написанном, мы тоже увидели гладиаторский социум изнутри. И опять налицо совершенно «не та» обстановка, время, действующие лица, но достоверность модели выдержана вполне. Равно как и глубинное сходство ее с нашей, т. е. древнеримской, гладиатурой.

Но о «Любимце» — в другой раз. Хотя бы потому, что с недавних пор фантастика обогатилась книгой, без упоминания которой теперь не может вестись ни один разговор о «гладиаторском вопросе». Да, вы угадали: это «Спартак» А. Валентинова (а теперь уже и «Ангел Спартака»).

«Это для нас те, кто на арене, — тренированные парни в доспехах и с мечами. Римлянин видел иначе, для него это — чемпионат зомби».

Сразу уточню: я очень высокого мнения об этой книге, сочетающей отличный литературный уровень и систему доводов действующего ученого. При этом с рядом валентиновских постулатов мне сейчас (и в дальнейшем) придется полемизировать. Итак:

«Итак, гладиаторы — жертвы мертвецам, то есть самые настоящие покойники. С того момента, когда пленный становился гладиатором, он считался принадлежащим душе того, в честь которого ему и надлежало умереть. Если коротко: гладиаторы уже «ТАМ», на «том» свете. Подчеркну: не приговоренные к смерти, а те, что УЖЕ умерли».

Да, вот с этим спорить не приходится: в первооснове гладиаторский «матч» являлся древней и грозной мистерией — искупительной жертвой. Сперва — за усопшего родственника (одно время такие сражения бытовали только на погребальной тризне), потом — за весь римский народ: «государственное жертвоприношение»… Однако и не скажешь, что эти жестокие игрища лишь «притворяются» сверхзрелищным «кровавым спортом», по сути им не становясь. А уж предположение насчет «чемпионата зомби» — существенный перебор.

Гладиаторские бои по фреске из т. н. «Керченского грота» (к сожалению, от него сохранилась лишь не очень профессиональная зарисовка XIX в.). Один из бойцов — «ретиарием» его, за отсутствием сети, назвать трудно — похоже, вообще выступает в «сольной программе»: без противника, показывая комплексы обращения с трезубцем наподобие японских ката. Сражения со зверями, считая за таковых и боевых собак, тоже нехарактерны для римской школы звериной травли: они проводятся по привившемуся в Черноморье «скифскому образцу»

Никуда не деться от таких вот фактов — в римских школах одна из наиболее излюбленных тем для ученического сочинения звучала примерно так: «О бедном, но благородном юноше, завербовавшемся в гладиаторы, чтобы собрать денег на достойное погребение для своего отца». Этакий аналог нашим «Луч света в темном царстве» и «Образ “лишнего человека” в творчестве Тургенева». Школьные сочинения с истиной всегда соотносятся весьма сложно, но проблема тут для всех участников явно видится иначе, чем «чемпионат зомби». К тому же римская история знает примеры и похлеще. Например, благороднейший патриций мог по ходу гладиаторских игр — не только заупокойных, но и государственных или «спонсорских» — вдруг выйти на арену и принять участие в бою![9] Мотивы у него могли быть разными: желание блеснуть перед всем народом воинским искусством, ответ на дерзкий вызов (со стороны гладиатора? или кого-то из «подзуживающих» дружков-аристократов? не знаем…), даже выполнение данного себе или тем же друзьям обета. Собственно в гладиаторы такой аристократ, разумеется, не записывался, однако эти его действия считались участием в гладиаторских играх — экстравагантным, но далеким от зомбирования. Да и позже, когда такое поведение уже считалось неподобающим, в экстремальных ситуациях — допустим, при тяжелой болезни императора — многие почтенные римляне давали обет в случае его исцеления сразиться как гладиаторы! Правда, надо было быть совсем уж Калигулой, чтобы по выздоровлении заставить их сдержать эту клятву буквально…

Именно Калигула и заставил — для чего ему пришлось как бы «сделать вид», что он и его современники живут в прежнем Риме, в те старые добрые (?!) времена, когда такие клятвы давались всерьез. Но даже в те времена их давали не с тем, чтобы превратиться в «зомби» на всю оставшуюся жизнь! Скорее — для того, чтобы заключить единоразовый контракт… со смертью? Не совсем так; скорее — со смертельной опасностью.

(А благородный юноша из древнеримских сочинений и, хотя бы отчасти, из римской действительности заключал контракт, скорее всего, не «разовый», но «краткосрочный». Впрочем, контракт этот вполне мог оборваться гораздо раньше, чем тому юноше представлялось… Но бывало такое, кажется, не слишком часто. Почему — об этом чуть позже.)

Дело в том, что загробному миру посвящалось скорее само сражение, чем его участники. История это давняя, еще догладиаторская и даже с заупокойными играми, пожалуй, не связанная. Было у совсем древних римлян представление, что в отдельных случаях — перед решающей битвой, например, можно заранее подгадать желательный исход, «посвятив смерти» кого-либо из своего войска. Судя по всему, эту почетную обязанность торжественно принимал на себя не изгой и не «штрафник», а… главнокомандующий. Во всяком случае, первоначально. А приняв — в торжественной обстановке приносил клятву на специально освященном (или следует сказать — проклятом?) оружии, после чего выходил из рядов и вступал в бой со всем вражеским полчищем: первый, один, далеко впереди своих воинов-сограждан…

Враги римлян, надо сказать, эти штучки знали и далеко не всегда решались принять такие условия игры, тем самым «подставившись» под ответный удар Царства Мертвых. А как их можно было не принять? Например, просто отступив! Либо выставив перед своими рядами такого же «проклятого героя»… Тоже предводителя, или, как и у римлян вскоре начало практиковаться, кого-то из числа его заместителей. Добровольцев? Чаще всего — да; но вообще-то «генерал» мог и назначить кого-нибудь в почетно-принудительном порядке. Кажется, сознавая это, кандидаты (их круг был ограничен, но в любом случае — не «штрафники», а, так сказать, адъютанты его превосходительства) предпочитали проявить героизм, не дожидаясь приказа. И, опять-таки кажется (в этой жутковатой архаике много неясного!), из-за таких «замен» этот обычай постепенно перестал восприниматься всерьез, сошел на нет. Помощь загробного мира, «посвящение смерти» — со всем этим мухлевать не приходится! Или, если уж «мухлевать», то всерьез. Выставляя против смерти на специально подготовленных играх столь же специально подготовленных «шулеров» (раз уж добровольцев на такое дело не напасешься!)…