Публий Назон - Метаморфозы Страница 10

        Смерти предал его, и яд из ран заструился.

445 И чтобы славы о том не разрушило время, старея,

        Установил он тогда состязанья, священные игры, —

        Звали Пифийскими их по имени павшего змея.

        Ежели юноша там побеждал в борьбе, или в беге,

        Или в ристанье, за то получал он дубовые листья:

450 Не было лавров еще: прекрасным, длинноволосым,

        Феб им виски окружал любою древесною ветвью.

        Первая Феба любовь — Пенеева[41] Дафна; послал же

        Деву не случай слепой, а гнев Купидона жестокий.

        Как-то Делиец[42], тогда над змеем победою гордый,

455 Видел, как мальчик свой лук, тетиву натянув, выгибает.

        «Что тебе, резвый шалун, с могучим оружием делать? —

        Молвил. — Нашим плечам пристала подобная ноша,

        Ибо мы можем врага уверенно ранить и зверя;

        Гибельным брюхом своим недавно давившего столько

460 Места тысячью стрел уложили мы тело Пифона.

        Будь же доволен и тем, что какие-то нежные страсти

        Может твой факел разжечь; не присваивай подвигов наших!»

        Сын же Венерин ему: «Пусть лук твой все поражает,

        Мой же тебя да пронзит! Насколько тебе уступают

465 Твари, настолько меня ты все-таки славою ниже».

        Молвил и, взмахом крыла скользнув по воздуху, быстрый,

        Остановился, слетев, на тенистой твердыне Парнаса.

        Две он пернатых достал из стрелоносящего тула,

        Разных: одна прогоняет любовь, другая внушает.

470 Та, что внушает, с крючком, — сверкает концом она острым;

        Та, что гонит, — тупа, и свинец у нее под тростинкой.

        Эту он в нимфу вонзил, в Пенееву дочь; а другою,

        Ранив до мозга костей, уязвил Аполлона, и тотчас

        Он полюбил, а она избегает возлюбленной зваться.

475 Сумраку рада лесов, она веселится добыче,

        Взятой с убитых зверей, соревнуясь с безбрачною Фебой.

        Схвачены были тесьмой волос ее вольные пряди.

        Все домогались ее, — домоганья ей были противны:

        И не терпя и не зная мужчин, все бродит по рощам:

480 Что Гименей, что любовь, что замужество — нет ей заботы.

        Часто отец говорил: «Ты, дочь, задолжала мне зятя!»

        Часто отец говорил: «Ты внуков мне, дочь, задолжала!»

        Но, что ни раз, у нее, ненавистницы факелов брачных,

        Алая краска стыда заливала лицо молодое.

485 Ласково шею отца руками она обнимала.

        «Ты мне дозволь навсегда, — говорила, — бесценный родитель,

        Девственной быть: эту просьбу отец ведь исполнил Диане».

        И покорился отец. Но краса твоя сбыться желаньям

        Не позволяет твоим; противится девству наружность.

490 Феб полюбил, в брак хочет вступить с увиденной девой.

        Хочет и полон надежд; но своим же вещаньем обманут.

        Так, колосьев лишась, возгорается легкое жниво

        Или пылает плетень от факела, если прохожий

        Слишком приблизит его иль под самое утро забудет, —

495 Так обратился и бог весь в пламя, грудь полыхает,

        Полон надежд, любовь он питает бесплодную в сердце.

        Смотрит: вдоль шеи висят, неубраны, волосы. «Что же, —

        Молвит, — коль их причесать?» Он видит: огнями сверкают

        Очи — подобие звезд; он рот ее видит, которым

500 Налюбоваться нельзя; превозносит и пальцы и руки,

        Пясти, и выше локтей, и полунагие предплечья,

        Думает: «Лучше еще, что сокрыто!» Легкого ветра

        Мчится быстрее она, любви не внимает призыву.

        «Нимфа, молю, Пенеида, постой, не враг за тобою!

505 Нимфа, постой! Так лань ото льва и овечка от волка,

        Голуби так, крылом трепеща, от орла убегают,

        Все — от врага. А меня любовь побуждает к погоне.

        Горе! Упасть берегись; не для ран сотворенные стопы

        Да не узнают шипов, да не стану я боли причиной!

510 Место, которым спешишь, неровно; беги, умоляю,

        Тише, свой бег задержи, и тише преследовать буду!

        Все ж, полюбилась кому, спроси; я не житель нагорный,

        Я не пастух; я коров и овец не пасу, огрубелый.

        Нет, ты не знаешь сама, горделивая, нет, ты не знаешь,

515 Прочь от кого ты бежишь, — оттого и бежишь! — мне Дельфийский

        Край, Тенед, и Клар, и дворец Патарейский покорны.[43]

        Сам мне Юпитер отец. Чрез меня приоткрыто, что было,

        Есть и сбудется; мной согласуются песни и струны.

520 Правда, метка стрела у меня, однако другая

        Метче, которая грудь пустую поранила ныне.

        Я врачеванье открыл; целителем я именуюсь

        В мире, и всех на земле мне трав покорствуют свойства.

        Только увы мне! — любви никакая трава не излечит,

525 И господину не впрок, хоть впрок всем прочим, искусство».

        Больше хотел он сказать, но, полная страха, Пенейя

        Мчится бегом от него и его неоконченной речи.

        Снова была хороша! Обнажил ее прелести ветер,

        Сзади одежды ее дуновением встречным трепались,

530 Воздух игривый назад, разметав, откидывал кудри.

        Бег удвоял красоту. И юноше-богу несносно

        Нежные речи терять: любовью движим самою,

        Шагу прибавил и вот по пятам преследует деву.

        Так на пустынных полях собака галльская зайца

535 Видит: ей ноги — залог добычи, ему же — спасенья.

        Вот уж почти нагнала, вот-вот уж надеется в зубы

        Взять и в заячий след впилась протянутой мордой.

        Он же в сомнении сам, не схвачен ли, но из-под самых

        Песьих укусов бежит, от едва не коснувшейся пасти.

540 Так же дева и бог, — тот страстью, та страхом гонимы.

        Все же преследователь, крылами любви подвигаем,

        В беге быстрей; отдохнуть не хочет, он к шее беглянки

        Чуть не приник и уже в разметенные волосы дышит.

        Силы лишившись, она побледнела, ее победило

545 Быстрое бегство; и так, посмотрев на воды Пенея,

        Молвит: «Отец, помоги! Коль могущество есть у потоков,

        Лик мой, молю, измени, уничтожь мой погибельный образ!»

        Только скончала мольбу, — цепенеют тягостно члены,

        Нежная девичья грудь корой окружается тонкой,

550 Волосы — в зелень листвы превращаются, руки же — в ветви;

        Резвая раньше нога становится медленным корнем,

        Скрыто листвою лицо, — красота лишь одна остается.

        Фебу мила и такой, он, к стволу прикасаясь рукою,

        Чувствует: все еще грудь под свежей корою трепещет.

555 Ветви, как тело, обняв, целует он дерево нежно,

        Но поцелуев его избегает и дерево даже.

        Бог — ей: «Если моею супругою стать ты не можешь,

        Деревом станешь моим, — говорит, — принадлежностью будешь

        Вечно, лавр, моих ты волос, и кифары и тула.

560 Будешь латинских вождей украшеньем, лишь радостный голос

        Грянет триумф и узрит Капитолий процессии празднеств,

        Августов дом ты будешь беречь, ты стражем вернейшим

        Будешь стоять у сеней, тот дуб, что внутри, охраняя.

        И как моей головы вечно юн нестриженый волос,

565 Так же носи на себе свои вечнозеленые листья».

        Кончил Пеан[44]. И свои сотворенные только что ветви,

        Богу покорствуя, лавр склонил, как будто кивая.

        Есть в Гемонии[45] дол: замыкает его по обрывам

        Лес. Его Темпе зовут; по нему-то Пеней, вытекая

570 Прямо из Пиндовых недр,[46] свои воды вспененные катит;

        Тяжким паденьем своим в облака он пар собирает

        И окропляет дождем моросящим леса вершины.

        И утомительный шум оглашает не только окрестность.

        Там находится дом, обиталище, недра святые

575 Этой великой реки; пребывая в скалистой пещере,

        Водами правил Пеней и нимфами, жившими в водах.

        Единоземные там сначала сбираются реки,

        Сами не зная, — отца поздравлять надлежит, утешать ли:

        Сперхий, который родит тополя, Энипей беспокойный,