Публий Назон - Элегии и малые поэмы Страница 49

        Ваше искусство заполнит просвет меж бровью и бровью,

        И оттенит небольшой мушкою кожу щеки.

        Нет ничего дурного и в том, чтоб подкрашивать веки

        В нежный пепельный цвет или в киднийский шафран.[254]

205 Есть у меня о таких предметах особая книга,[255] —

        Хоть небольшая, она стоила многих трудов:

        Там вы найдете совет и о том, как поправить осанку —

        Верьте, в науке моей не позабыто ничто.

        Но красота милей без прикрас — поэтому лучше,

210 Чтобы не видели вас за туалетным столом.

        Не мудрено оробеть, увидя, как винное сусло,

        Вымазав деве лицо, каплет на теплую грудь!

        Как отвратительно пахнет тот сок, который в Афинах

        Выжат из грязных кусков жирной овечьей шерсти!

215 Я на глазах у мужчин не сосал бы косточки ланьей,

        Я у мужчин на глазах чистить не стал бы зубов, —

        То, что дает красоту, само по себе некрасиво:

        То, что в работе, — претит, то, что сработано, — нет.

        Это литье, на котором красуется подпись Мирона,

220 Прежде являло собой медный бесформенный ком;

        Это кольцо, чтобы стать кольцом, побывало в расплаве;

        Ткань, что надета на вас, грязною шерстью была;

        Мрамора грубый кусок Венерою стал знаменитой,

        Чья отжимает рука влагу из пенных волос, —

225 Так же и ты выходи напоказ лишь во всем совершенстве:

        Скрой свой утренний труд, спящей для нас притворись.

        Надо ли мне понимать, отчего так лицо твое бело?

        Нет, запри свою дверь, труд незаконченный спрячь.

        Что не готово, того не показывай взгляду мужскому —

230 Многих на свете вещей лучше им вовсе не знать.

        Весь в золотых скульптурах театр — но вглядись, и увидишь,

        Как деревянный чурбан тоненьким золотом крыт.

        К ним не дают подходить, покуда они не готовы —

        Так, вдалеке от мужчин, строй и свою красоту.

235 Волосы — дело другое. Расчесывай их беззапретно

        И перед всеми раскинь их напоказ по плечам.

        Только спокойною будь, сдержись, коли станешь сердиться,

        Не заставляй без конца их расплетать и сплетать!

        Пусть служанка твоя от тебя не боится расправы:

240 Щек ей ногтями не рви, рук ей иглой не коли, —

        Нам неприятно смотреть, как рабыня, в слезах и в уколах,

        Кудри должна завивать над ненавистным лицом.

        Если же мало красы в волосах твоих — дверь на запоры,

        Будь твоя тайна святей тайн Благодатных Богинь![256]

245 Помню, подруге моей обо мне доложили внезапно —

        Вышла красотка, парик задом надев наперед.

        Злейшим лишь нашим врагам пожелаю подобного срама,

        Пусть на парфянских девиц этот позор упадет!

        Стыдно быку без рогов и стыдно земле без колосьев,

250 Стыдно кусту без листвы, а голове без волос.

        Вы не мои ученицы, увы, Семела и Леда,

        Мнимый Сидонянку[257] бык по морю вез не ко мне;

        Не о Елене пекусь, которую так домогались

        Умный супруг — воротить, умный Парис — сохранить;

255 Нет, меж моих учениц есть получше лицом, есть похуже, —

        Тех, что похуже лицом, больше бывает всегда.

        Те, что собой хороши, моей не прельстятся наукой:

        Данная им красота и без науки сильна.

        Ежели на море тишь — моряк беззаботно отважен,

260 Ежели вздулись валы — помощь нужна моряку.

        Редко встречаешь лицо без изъяна. Скрывайте изъяны

        В теле своем и лице, если под силу их скрыть!

        Если твой рост невелик и сидящей ты кажешься, стоя,

        Вправду побольше сиди или побольше лежи;

265 А чтобы, лежа, не дать измерять себя взорам нескромным,

        Ты и на ложе своем тканями ноги прикрой.

        Если ты слишком худа, надевай потолще одежду

        И посвободней раскинь складки, повисшие с плеч;

        Если бледна, то себя украшай лоскутами багрянца,

270 Если смугла — для тебя рыбка на Фаросе есть.[258]

        Ножку нескладного вида обуй в башмачок белоснежный;

        Голень, что слишком худа, всю ремешками обвей.

        Слишком высокие плечи осаживай тонкой тесьмою;

        Талию перетянув, выпуклей сделаешь грудь.

275 Меньше старайся движеньями рук помогать разговору,

        Ежели пальцы толсты или же ноготь кривой.

        Не говори натощак, если дух изо рта нехороший,

        И постарайся держать дальше лицо от лица.

        А у которой неровные, темные, крупные зубы,

280 Та на улыбку и смех вечный положит запрет.

        Трудно поверить, но так: смеяться — тоже наука,

        И для красавицы в ней польза немалая есть.

        Рот раскрывай не во всю ширину, пусть будут прикрыты

        Зубы губами, и пусть ямочкой ляжет щека.

285 Не сотрясай без конца утробу натужливым смехом —

        Женственно должен звучать и легкомысленно смех.

        А ведь иная, смеясь, неумело коверкает губы,

        А у иной, на беду, смех на рыданье похож,

        А у иной получается смех завыванием грубым,

290 Словно ослица ревет, жернов тяжелый взвалив.

        Что не подвластно науке? И смех подвластен, и слезы —

        Каждая знает для слез время, и меру, и вид.

        Ну, а что уж о том говорить, как нарочно картавят

        И по заказу язык нужный коверкает звук?

295 Этот невнятный лепечущий выговор — тоже ведь мода:

        Нужно учиться болтать хуже, чем можешь болтать.

        Все, что на пользу вам может пойти, на заметку берите:

        Нужно бывает подчас даже учиться ходить.

        Женская поступь — немалая доля всей прелести женской,

300 Женскою поступью нас можно привлечь и спугнуть.

        Вот выступает одна, развеваются складки туники,

        Важно заносит ступню, ловким бедром шевелит;

        Вот другая бредет, как румяная умбрская баба,[259]

        И отмеряет шаги, ноги расставив дугой;

305 Эта — слишком груба, а эта — изнежена слишком:

        Что ж, как во всем, так и здесь верная мера нужна.

        Но непременно сумей обнажить свою левую руку —

        Локоть открой напоказ, ниже плеча и плечо.

        Это я вам говорю, у которых белая кожа:

310 Каждый к такому плечу рад поцелуем припасть.

        В дальних когда-то морях чудовища жили сирены

        И завлекали суда пением звонким своим.

        Отпрыск Сизифа Улисс меж замкнувшими уши единый

        Путы едва не порвал, их услыхав голоса.

315 Славная пение вещь: учитесь пению, девы!

        Голосом часто берет та, что лицом не берет.

        Пробуйте голос на песнях, которые петы в театрах

        Или которые к нам с нильских пришли берегов.[260]

        Правой рукою — за плектр, а левой рукой — за кифару,

320 Женщина, взяться умей: вот пожеланье мое!

        Скалы и диких зверей чаровала Орфеева лира,

        И Ахеронтову зыбь, и трехголового пса;

        Сын, отомстивший за мать,[261] твоей оживленные песней

        Камни послушные шли в кладку фиванской стены;

325 Рыбу немую и ту, если давнему верить рассказу,

        Пеньем и лирной игрой славный пленил Арион, —

        Так научись же и ты на струны игривые наблы

        Быстрые руки бросать: набла — подруга забав.[262]

        Знай и косского строки певца, и стихи Каллимаха,

330 Знай и хмельные слова музы теосских пиров,

        Знай сочиненья Сафо (что может быть их сладострастней?),

        И как хитрец продувной Гета дурачит отца;[263]

        С пользою можно читать и тебя, наш нежный Проперций,

        Или же ваши стихи, Галл и любезный Тибулл,

335 Или Варронов рассказ о том, как руно золотое,

        Фрикс, на горе твоей послано было сестре,

        Или о том, как скитался Эней, зачиная высокий

        Рим, — знаменитей поэм не было в Риме и нет.

        Может быть, к их именам и мое вы добавите имя,

340 Может быть, строки мои минут летейскую топь,