Пять поэм - Низами Гянджеви Страница 29

Поездка Шапура в Армению за Ширин

И мастер слов, Шапур, поклон земной отвесил: «Да будет наш Хосров и радостен и весел! Чтоб добрый глаз всегда был на его пути, Чтоб глаз дурной к нему не мог бы подойти!» Воздал хвалу Шапур — отборных слов хранитель, И вот дает ответ: «О мира повелитель! Когда любой узор мой делает калам, То славою с Мани делюсь я пополам. Я напишу людей, — они задышат. Птица, Написанная мной, в небесный свод помчится. Мне с сердца твоего пылинки сдуть позволь, Когда на сердце — пыль, в глубинах сердца — боль. Все, что задумал я, всегда я завершаю, Я все несчастия от власти отрешаю. Утихни, веселись, не думай ни о чем, За дело я взялся — забьет оно ключом. Нет, не замедлят путь ни усталь мне, ни хворость. У птиц — полет возьму, а у онагров — скорость, Я не усну, пока твой жар не усыплю, Приду, когда Ширин прийти я умолю. Пусть, как огонь, она скует чертог железный, Иль будет, как алмаз, скалистой скрыта бездной. Я силою ее иль хитростью возьму, Схвачу алмаз, смету железную тюрьму. Я стану действовать то розами, то терном, Все огляжу и все свершу ударом верным. Коль счастье в Сладостной, — найду добычу я. Тебе должна служить удачливость моя. А коль увижу я, что не свершу я дела,— Вернусь к царю царей и в том признаюсь смело». Едва сказав сие, сказавший быстро встал, И нужное в пути поспешно он собрал. Пустыню пересек, скакал в другой пустыне, Спешил к Армении, к возвышенной долине. Ведь там красавицы, бродившие толпой, В нагорьях дни вели, покинув тяжкий зной. Поднялся ввысь Шапур, там были в травах склоны, Там базиликам путь открыли анемоны. Там каждый склон горы цветов окраску взял И в складках красных был иль желтых покрывал. К вершинам этих гор, подъем свершая трудный, Луга приподняли ковер свой изумрудный. До пажитей Бугра с большой горы Джирам Цветы сплетали вязь, подобясь письменам. В михрабе каменном, — а он — устой Ирака, И мощный пояс он вершины Анхарака [144],— Вздымался монастырь, он был — один гранит. Монахи мудрые устроили в нем скит. И спешился Шапур у каменного входа: Знавал обычаи он каждого народа.

О происхождении Шебдиза

Монах рассказывает Шапуру о том, что Шебдиз был чудесным образом зачат кобылой от черной скалы, имевшей очертания коня. Ныне, говорит Низами, эта скала и стоявший неподалеку монастырь погибли, погребенные обрушившейся вершиной горы Анхарак.

Шапур в первый раз показывает Ширин изображение Хосрова

Когда ночных кудрей раскинулся поток, А жаркий светоч дня сгорел, как мотылек, И черною доской, промолвив: «Нарды бросьте», Закрыли желтые, сверкающие кости, [145] Всплыл яркий Муштари, держа в руках указ: «Шах выбрался из пут, Шапуру — добрый час». [146] И вот в монастыре передохнул немного Шапур прославленный: трудна была дорога. И старцам, знающим небес круговорот, Шапур почтительный вопросы задает. Не скажут ли они, куда пойдет походом С зарей красавиц рой, к каким лугам и водам? Велеречивые сказали старики: «Для неги дивных жен — места недалеки. Под грузною горой, там, на дремучих скатах, Есть луг, укрывшийся меж зарослей богатых. И кипарисов рой [147]сберется на лужок, Лишь их проснувшийся овеет ветерок». Шапур, опередить стремясь кумиры эти, Свой пояс затянул, проснувшись на рассвете. И ринулся он в лес, что вкруг лужайки рос, Чтоб с россыпью сойтись багряных этих роз. Взяв листик худжесте [148], руки движеньем самым Скупым, Хосровов лик набросил он каламом. Рисунок довершил и в сладостную тень Его он поместил, вложив в щербатый пень. И, будто бы пери, унесся он отсюда. И вот пери сошлись: они чудесней чуда. На луг уселись в круг, смеяся и шутя, Перевивая букс иль вязь из роз плетя, То выжимая сок из розы ручкой гибкой, Сияя сахарной и розовой улыбкой. И нежит их сердца сок виноградных лоз, И розы клонятся к охапкам нежных роз. И, зная, что лужок чужим запретен взорам, В хмельной пустились пляс, живым сплетясь узором. Меж сладкоустых лиц Ширин прельщала взгляд, Сияя, как луна меж блещущих плеяд. Подруг любимых чтя, Ширин запировала, Сама пила вино и милым пить давала. Прекрасная, гордясь, что лик ее — луна, Глядит — и худжесте увидела она. Промолвила Ширин: «Рисунок мне подайте. Кто начертал его? Скажите, не скрывайте». Рисунок подали. Красавица над ним Склонилась; время шло… весь мир ей стал незрим. Она от милых черт отвлечь свой взгляд не в силах, Но и не должно ей тех черт касаться милых. И каждый взгляд пьянит, он — что глоток вина. За чашей чашу пьет в беспамятстве она. Рисунок видела — и сердце в ней слабело, А прятали его — искала оробело. И девы поняли, признав свою вину: Ширин прекрасная окажется в плену. И в клочья рвут они утонченный рисунок: Бледнит китайский он законченный рисунок. И говорят они, поспешно клочья скрыв: «Поверь, его унес какой-то здешний див. Тут властвует пери! С лужайки — быстрым бегом! Вставайте! Новый луг отыщем нашим негам». Сия курильница в них бросила огонь, И окурились все, как бы от злых погонь, И, руты пламенем затмив звезду несчастий, Коней погнали в степь, спасаясь от напастий.