Джон Мильтон - Потерянный рай. Стихотворения. Самсон-борец Страница 45

КНИГА ДЕВЯТАЯ

Вкруг обойдя Землю, Сатана, под видом тумана, вновь проникает в Рай с коварной целью и вселяется в спящего Змия. Адам и Ева поутру спешат к своим повседневным трудам. Ева предлагает разойтись и работать порознь. Адам возражает, опасаясь, чтобы Враг, о коем они остережены, не напал на уединившуюся Еву; последняя, обиженная недоверием к ее благоразумию и стойкости, настаивает на разделении, дабы на деле доказать свою твердость. Адам уступает. Змий отыскивает одинокую Еву и лукаво приближается к ней; поначалу созерцает ее, затем льстиво восхваляет, превознося над всеми прочими созданиями. Ева дивится дару речи Змия и вопрошает: как он научился молвить и разуметь? Змий ответствует, что, вкусив от плода одного из райских деревьев, обрел речь и разумение, которых был прежде лишен. Ева просит привести ее к тому дереву и обнаруживает, что оно и есть запретное Древо Познания. Змий хитроумными доводами убеждает Еву вкусить; Праматерь, восхищенная вкусом плода, рассуждает: должна ли она открыться Адаму? Наконец Ева приносит супругу плод и сообщает о том, что побудило ее вкусить. Потрясенный Адам, понимая, что Ева погибла, решается из любви к супруге погибнуть вместе с ней и, дабы ослабить наполовину ее прегрешение, также вкушает. Действие преступного ослушания: они стремятся прикрыть свою наготу, ссорятся и взаимно упрекают друг друга.

Нет более бесед, когда ГосподьИ Ангелы по-дружески в гостяхУ Человека, своего любимца,Бывали благосклонно, с ним деляС приязнью безыскусственную снедьИ позволяли речь ему вестиНепринужденно-скромную. ТеперьОттенок песне должен я придатьТрагический: касательно людей, —Я недоверье должен помянутьПрезренное, попранье клятв, разрывПреступный, ослушанье и мятеж;Касательно рассерженных Небес, —Досаду, отчужденье, грозный гнев,Заслуженный укор и правый суд,Привнесший Грех в отныне скорбный мир,И Смерть, губительную тень Греха,И хвори, предвещающие Смерть.Предмет печальный! Но ничуть не меньше,Но больше героического в нем,Чем в содержанье повести былой,Как стены Трои трижды обежалВослед врагу разгневанный Ахилл,[331]Иль в описаньях, как ярился Турн,[332]Когда надежду потерял на бракС Лавинией, как злобился Нептун,Равно — Юнона, Грека утеснивСвоим преследованием или сынаКиприды;[333] но сколь ни был бы высокМной выбранный, задуманный давноИ поздно начатый, увы, рассказ,Я с ним управлюсь, если мне внушитПриличные реченья и словаМоя заоблачная опекунша,Которая, призыв мой упредив,Слетает доброхотно по ночам,С тех пор как дерзновенно приступилЯ к песне героической моей,И шепчет, иль внушает мне во сне,Отнюдь не сочиненные стихи,Но вдохновленные. Мне не даноНаклонности описывать войну,Прослывшую единственным досельПредметом героических поэм.Великое искусство! — воспеватьВ тягучих, нескончаемых строкахКровопролитье, рыцарей рубитьМифических в сраженьях баснословных, —Меж тем величье доблестных заслугТерпенья, мученичества — никемНе прославляемо; честь воздаютРистаньям конным, блеску тщетных игр,Доспехам, геральдическим щитам,Шитью на чепраках, парче попонТурнирных всадников, шелкам цветным,Пирам дворцовым, где оравы слугСнуют под управленьем сенешалей.Умелое художество и трудРемесленный не в силах вознестиПоэму или главное лицоНа героическую высоту.Не мастер, не охотник прославлятьПодобное, отважно я избралПредмет возвышенный, сам по себеСпособный песню вознести мою,Когда преклонный возраст, поздний приступИ холода не обессилят крылМоих отяготевших и прервутПолет задуманный, что стать могло,Коль скоро я стихи слагал бы сам,Без помощи заступницы ночной.

Вот Солнце закатилось, а за нимИ Геспер — сумеречный полусветНа землю низводящая звезда,Посредник быстротечный между днемИ ночью. Кругозор, из края в край,Затмился полусферою ночной,Когда от Гаврииловых угрозБежавший из Эдема Сатана,Во злобе и лукавстве изощрясьИ замыслы коварные куяНа гибель Человеку, в Рай опятьПрокрался, жесточайшую презревРасплату, угрожавшую ему.Он вечером из Рая улетел,Вернулся в полночь, Землю обойдя;Страшился он явиться днем, с тех порКак повелитель Солнца, Уриил,Вторженье обнаружив, остерегОхрану Херувимскую. В тоске,Из Рая изгнанный, он семь ночейСкитался с темнотою заодноВокруг Земли; трикраты обогнулКруг равноденственный,[334] четыре разаПуть колесницы Ночи пересек,От полюса до полюса, пройдяКолюры;[335] на восьмую ночь в ЭдемВернулся, но с обратной стороныОт входа и крылатых часовых,Где тайную лазейку отыскал.То было место, — нет его теперь;Не время уничтожило его,Но Грех, — где у подножья Рая ТигрСвергается под землю[336] и, однимИз рукавов поднявшись, бьет ключомУ Древа Жизни. Сатана нырнулВ провал, рекой подземною проплылИ вырвался на волю вместе с ней,Окутанный туманом, а затемУбежища себе он стал искать;Прошел моря и сушу: от ЭдемаЗа Понт, за Меотийский водоем;[337]По широте, — вверх, к ледяной Оби,И вниз — к Антарктике; по долготе,[338]С Востока, — от Оронтских береговДо океана, где морской просторОтрезан Дариенским перешейком,Оттуда — в страны, где струятся ИндИ Ганг. Так облетел он шар земнойВ подробных розысках и, по путиВсех тварей с прилежаньем оглядев,Чтоб, сообразно замыслам своимКоварным, подходящую избрать, —Признал, что Змий — хитрейшая из них,[339]И вот решился: облюбован Змий,Удобный облик, чтоб, его приняв,От взоров проницательных укрытьОбман и цели темные, посколькуЛукавым Змий и мудрым сотворен,И хитрости его не возбудятСомнений; ведь в созданиях иныхЛукавство можно было бы легкоЗа напущенье дьявольское счесть,Превосходящее обычный смысл,Присущий тварям. Да, решился он;Но тайной мукой взорванная страстьВ невольных сетованьях излилась:

«— О, Небесам подобная Земля,А может, благолепнее Небес,

Пристанище, достойное богов!Ты зрелым и позднейшим созданаМышленьем, заново преобразившимВсе устарелое. Да разве Он,Создав прекрасное, творить бы сталНесовершенное? О, небосводЗемной! Другие сферы вкруг негоНебесные вращаются и светТебе одной, возможно, шлют, Земля,Лампадами служа, и на тебяЕдиную влияние лучейСвоих благих совместно изливают.Как средоточие всего — Господь,Равно объемлет все; так точно ты,Покоясь в средоточии миров,Приемлешь дань от этих дальних сфер;Не в них — в тебе их мощь воплощенаЖивотворящая, — в траве, в кустах,В деревьях и во множестве породСозданий благородных, бытиемОдушевленных, исподволь свой ростУсовершенствующих, чувства, ум, —Все то, что в полной мере ЧеловекЕдинственно в себе совокупил;С каким восторгом вдоль и поперекТебя я исходил бы, если б могПорадоваться хоть чему-нибудь —Лесов разнообразье созерцая,Холмов и долов, луговин и рек,Земель новорожденных и морей,И побережий в обрамленье рощ,Скалистых гребней, гротов и пещер!Но мне отрады и приюта нетНигде! Чем больше вижу я вокругВеселья, тем больней меня казнятПротиворечия моей души,Терзаемой разладом ненавистным.Все доброе — мне яд; но в НебесахЯ маялся бы горше. Не хочуНи там, ни на Земле ничем иным,Лишь самодержцем быть, поработивЦаря Небес! Не ожидаю здесьСмягченья мук; стремлюсь других привлечьК себе, дабы они мою судьбуДелили, даже если б довелосьЗа это мне страдать еще больней.Лишь в разрушенье мой тревожный духУтеху черпает. И если тот,Кому бразды правленья врученыНад миром, сотворенным для него,Погибнет или нечто совершит,Влекущее погибель, — этот мир,С ним связанный на счастье и беду, —Да, на беду! — погибнет заодно.Пускай же гибнет мир! Мне, только мне,Из всех Князей Гееннских, будет славаПринадлежать! Я за день истреблюВсе то, что именующий СебяВсесильным непрерывно созидалВ течение шести ночей и дней.Кто знает, сколь давно замыслил ОнМиротворение? Быть может, в ночь,Когда я вызволил из кабалыЕдва ль не половину легионовИ сонмы обожателей ТворцаИзрядно поубавил. ОтомститьЖелая и восполнить Свой урон,Он истощил, никак, былую мощьИ Ангелов творить не в силах впредь, —Коль вообще их создал, — и вдобавок,В досаду нам, решил нас подменитьИз праха сотворенным существомИ, низкому началу вопреки,Возвысить и осыпать, без числа,Небесными дарами, что у насОтобраны. Задумал и свершил.Он Человека создал и емуНа радость бесподобный мир воздвиг,Властителем Земли его нарекИ поселил на ней, а для услуг —Крылатых Ангелов, — о, срамота!И челядинцев пламенных прислалНести земную службу и стоятьНа страже, при оружии. СтрашусьОхраны бдительной; затем во мгле,Окутан испареньями ночныхТуманов, пробираюсь я ползком,В лесах обшариваю каждый куст,Чтоб, Змия спящего сыскав, укрытьВ извивах множественных и себя,И бремя темных замыслов моих.

О, гнусное паденье! Мне, давноС богами спорившему о главенстве,О первенстве, — мне суждено теперьВселиться в гада, с тварным естествомСмешаться слизистым и оскотинитьТого, кто домогался высотыБожественной! Но разве есть пределПадения для мстительной алчбыИ честолюбья? Жаждущий достичьВершины власти должен быть готовНа брюхе пресмыкаться и дойтиДо крайней низости. Вначале местьСладка, но, на себя оборотясь,Рыгает горечью. Ну что ж, пускай!На все дерзаю, лишь бы мой ударБыл меток, — ибо, целясь высоко,Я промахнусь, — и поразил предметМоей вражды, любимчика НебесНовейшего, созданье персти, сынаДосады, вознесенного ТворцомИз праха, нам на зависть. ВоздадимЗа злобу — злобой: лучшей платы нет!»

Сказал, и стелющимся по низамПополз туманом черным, средь сухихИ влажных дебрей, поиски ведяПолуночные там, где полагалВсенепременно Змия обрести;И впрямь, нашел; Змий почивал, склубясьВ замысловатый лабиринт колец,В их средоточье голову укрыв,Что хитростей утонченных полна;Еще не хоронясь в пещерной тьмеЗловещей, Змий открыто, на траве,Неробкий, хоть безвредный, крепко спал.Диавол в пасть проник и, овладевЕго инстинктом грубым, что в мозгуИль в сердце обретается, ему,Сна не нарушив, придал мощь умаИ стал в змеиной плоти утра ждать.

Над влажными цветами, на зареСтруившими эдемский аромат,Священная денница занялась,И всякое дыханье, с алтаряВеликого Земли, превознеслоСоздателя безмолвною хвалойИ благовоньем сладостным, ЕмуУгодным; в этот час чета людскаяИз кущи вышла, присоединитьСловесное хваленье к голосамСозданий безъязыких; помолясь,Возрадовались утренней пореБлагоуханной, свежей, а затемРаздумались: как лучше нынче днемВсё умножающиеся трудыРаспределить; обширный Райский СадЗначительно их силы превышал.И Ева к мужу обратилась так:

«— Адам! Как ни усердствуем, следяЗа этим садом, пестуем цветы,Деревья, травы, исполняем долгПриятный, но, пока рабочих рукНе станет больше, все усилья нашиНам только прибавляют новых дел.Все, что мы днем подрежем, подопрем,Подвяжем, — быстро, за ночь или две,Роскошно разрастается, стремясь,Как бы в насмешку, снова одичать.Дай мне совет иль выслушай меня.Я думаю: работу разделитьНам надо. Ты ступай, куда сочтешьПотребным; жимолостью эту кущуОбвей, побеги буйного плющаНаправь, а я до полдня приведуВ порядок заросли цветущих розИ мирт. Когда мы трудимся вдвоем,Бок о бок, мудрено ли, что поройУлыбку на улыбку, взгляд на взглядМеняем и заводим разговорО разных разностях, а между темНаш труд, хотя и начатый с утра,Не спорится, и ввечеру вкушаемМы трапезу, ее не заслужив!»

«— О Ева! — нежно возразил Адам. —Единственная спутница моя,Любимейшее из живых существ!Твой замысел прекрасен; хорошо,Что жаждешь ты назначенную намТворцом работу лучше исполнять.Твое похвально рвение. НичтоНе украшает более жену,Чем хлопоты о благе очагаДомашнего и ободренье мужаВ его трудах. Однако же ГосподьОбязанности наложил на насНе столь сурово, чтобы нас лишитьТрапезованья, отдыха, бесед, —Духовной пищи. Нам вольно с тобойОбмениваться взглядами, вольно —Улыбками; улыбка — это знакРазумности, и не дана скотам,Она любовь питает, а любовь —Одна из важных целей бытияЛюдского. Не для тяжкого трудаМы созданы; блаженство — наш удел,Разумное блаженство, и поверь,Объединясь, мы оба не дадимЗаглохнуть кущам, зарасти тропамВ черте прогулок наших, до поры, —Ее не долго ждать, — когда придутК нам руки юные помочь в трудах.Но ежели наскучили тебеБеседы, я согласие бы далНа расставанье краткое; подчасУединенье — лучшее из обществ,И после разлучения вдвойнеСвиданье слаще. Но встревожен яИным; боюсь, что, от меня вдали,Ты попадешь в беду. Не забывайОстереженье; помни — лютый Враг,Утративший блаженство навсегдаИ нашему завидуя, навлечьНа нас мечтает горе и позор,Напав исподтишка. Он где-нибудьПоблизости в надежде адской ждетУдобного мгновенья, чтобы, врозьНастигнув нас, верней осуществитьКоварный замысел. Не чает он,Когда мы рядом и помочь в нуждеДруг другу можем, нас прельстить грехом.От преданности Богу отвестиОн алчет нас, любовь расстроить нашуСупружескую; изо всех блаженствЛюбовь, пожалуй, разжигает в немОсобенную зависть. ТаковыЕго намеренья иль много хуже;А посему — ты друга не покиньИспытанного, из чьего ребраТы рождена и кто всегда готовТебя оберегать и защищать.Когда грозит бесчестье и беда,Приличней, безопасней для женыПри муже находиться: он спасетИ оградит супругу либо с нейРазделит наигоршую судьбу!»

С величьем непорочности, в ответ,Как некто, чья любовь оскорбленаЖестоким словом, — строгий вид приняв,Хотя и нежный, возразила Ева:«— О сын Земли и Неба! Всей ЗемлиВластитель! Ведаю о том Враге,Что ищет нашей гибели. Ты самПредупреждал меня, и я словаАрхангела слыхала невзначай,Когда он удалялся и цветыНочные замыкались; позадиСтояла я в тенистом уголке,Из сада воротясь. Но чтобы сталТы сомневаться в верности моейТебе и Богу лишь затем, что ВрагСоблазном ей грозит, — я не ждала.Тебя насилье вражье не страшит,Мы так сотворены, что боль и смертьНе властвует над нами: либо насНе в силах тронуть, либо мы легкоИх отразим. Итак, боишься тыЕго коварства; этот страх родитСомненье: как бы Враг не обольстилМеня лукавством, не поколебалМою любовь и верность. О, Адам!Как мысли эти у тебя моглиВозникнуть? Как ты можешь обо мне,Возлюбленной жене, столь дурно думать?»

Адам ответил с кроткой добротой:«— О Ева! Бога дщерь и Человека,Бессмертная! Всецело ты чистаИ безупречна. Вовсе не затем,Что верность и любовь твою подвергСомнению, тебе я дал советНе удаляться. Нет! Я лишь хочуПопытку искушения пресечь,Врагом задуманного. Каждый льстец,Хотя бы ничего и не достиг,Кладет на обольщаемого теньБесчестья, заставляя полагатьЕго не столь упорным, чтоб соблазнОтвергнуть. Ты презрение и гневСама бы ощутила, испытавОбиду искушенья, пусть онаИ тщетна; и превратно не поймиМою заботу: уберечь тебяОт оскорбленья. Как ни дерзок Враг,Навряд ли он осмелится напастьНа нас двоих, а если нападет,То на меня сперва. Не презирайЗловредного коварства Сатаны;Кто Ангелов опутал, тот весьмаЛукав. Ты помощь друга не сочтиИзбыточной; твой взор во мне крепитВсе добродетели. Я при тебеРазумней, зорче, бдительней, сильней, —Телесно даже, ежели напрячьПотребуется мышцы. Высший стыд —Быть побежденным на твоих глазах —Во мне бы мощь геройскую возжег,Почто же ты в присутствии моемПодобное не чувствуешь и грехНе хочешь отразить плечо к плечуСо мною, наилучшим очевидцемПроверки доблестной твоей души?»

Так изъяснял Адам, как семьянинЗаботливый, как любящий супруг;Но Ева, думая, что все же в нейОн не уверен, возразила вновь:

«— Коль на участке малом сужденоНам жить в осаде, в страхе пред ВрагомМогучим, хитрым, не имея средствОтбиться в одиночку и дрожаВ бессменном предвкушенье грозных бед,Возможно ль нас блаженными назвать?Но беды не предшествуют греху!Соблазном Враг позорит нашу честь,Но оскорбленье, нас не запятнавБесчестьем, возвращается назад,Его лишь самого покрыв стыдом.Зачем Врага мы избегать должныИ опасаться, если мы вдвойнеЗаслужим честь и, доказав тщетуЕго соблазнов, обретем покойДуши, благоволение НебесВсевидящих? Что стоит наша верность,Любовь и доблесть, ежели они,Без посторонней помощи, в борьбеНе устоят? Ужели обвинимТворца премудрого: мол, даровалНам счастье уязвимое — равноМы вместе или врозь? Но если так,Блаженство шатко наше и ЭдемНебезопасный — не Эдем для нас!»

Адам вскричал: «— О Женщина! ГосподьПорядок наилучший учредилИз всех возможных, и Его рукаВсё в мире совершенно создала,Ущербным не оставив ничего.Творения Господни лишеныИзъяна: первым делом — Человек,И всё, чье назначенье охранитьЕго блаженство от наружных сил.Опасность в нем самом, в душе людской,Но он же властен отвести беду.Без воли Человека — злу нельзяЕго настичь, а волю эту БогСвободно создал, но свободен тот,Кто разуму послушен; ВсемогущийСодеял разум правым, повелевСтоять на страже, бодрствовать, дабы,Завороженный призраком добра,Он волю не увлек на ложный путь,Расположив к поступкам, что ТворцомНеукоснительно запрещены.Не мнительность — умильная любовьСтоль часто мне велит остерегатьТебя, а ты — остерегай меня.Мы стойки, но от истинной стезиСпособны уклоняться; разум наш,Поддавшись на приманку, СатанойПодделанную, может впасть в обман,Утратив бдительность. Не надо зряИскать проверки; лучше избегайСоблазна, от меня не отходя;Боюсь, что нас он скоро сам найдет.Свою ты стойкость хочешь доказать?Сначала послушанье подтверди!Кто ж выдержку твою удостоверит,Не видя соблазненья? Но иди,Коль ты уверена, что мы вдвоемПротиву искушения слабейОкажемся, чем в одиночку ты,Остереженная; пребыв со мнойПо принужденью, стала бы тогдаЛишь более далекой. Так, ступайВ невинности природной! ОбоприсьНа добродетель, силы напряги!Бог все исполнил, — твой теперь черед!»Умолк людского рода Патриарх,Но Ева настояла и, принявПокорный вид, сказала под конец:

«— Ты мне идти дозволил, остерег,Тем паче — в заключительных словахРазумных: что, мол, искус, невзначайВозникнув, может нас двоих застатьНе подготовленными. УхожуТем более охотно, и навряд лиСтоль гордый Враг слабейшую сперваДобычу изберет; но, учинивПодобное и отраженный мной,Тем горшим он покроется стыдом!»

Промолвив, тихо руку отнялаОт мужниной десницы и легко,Как нимфа из Дриад, иль Ореад,[340]Иль спутниц Делии,[341] свои стопыНаправила поспешные в лесок,Осанкой Делию превосходяИ поступью, исполненной красыБожественной, хоть не было при нейНи лука, ни колчана, — лишь одниИзделья непричастного огнюИскусства грубого иль, может быть,Доставленные Ангелами в дар, —Садовые орудья. Этот видЕй Палес[342] иль Помоны, от ВертумнаБегущей прочь, подобье придавал,Цереры юной, прежде чем сошласьОна с Юпитером и от негоБедняжку Прозерпину родила.Адам с восторгом ей глядел вослед,Но во сто крат восторженней желал,Дабы она осталась; много разПросил ее вернуться поскорей,И столь же частым был ее посулВернуться к полдню и в жилье прибрать,Все приготовив к трапезе дневнойИ отдыху, под сенью шалаша.

Злосчастная! Как обманулась ты,О Ева, возвращенье обещавСамонадеянно! Преступный миг!Отныне для тебя в Эдеме нетНи сладких трапез, ни отдохновенья!Среди цветов душистых и в тениУкрыта западня, грозя пресечьТвой путь коварством адским иль вернутьТебя, лишенной верности навек,Блаженства и невинности былой!В личине Змия, Враг, с рассветом дня,Свой начал поиск, чтоб чету найтиИ заключенный в ней весь род людской —Добычу вожделенную. ЛугаИ рощи миновал он и вездеПлодовые деревья, цветникиВысматривал, растущие пышнейБлагодаря заботливым трудамИ ради развлечения людьмиПосаженные; зорко их двоихРазыскивал по берегам ручьев,Но Еву в одиночестве застатьСтремился, хоть надеяться не смелНа столь удачный случай; но внезапно,Сверх чаянья, сбылось, чего желал:Праматерь углядел. Совсем одна,Овеянная облаком густымДушистых запахов, среди сплошныхБагряных роз, она, видна едва,Склонялась то и дело, и цветыТяжелые, в накрапе золотом,Пунцовом и лазоревом, к землеПоникшие, лишенные опор,Приподымала, стебли распрямив,И бережно плетями гибких миртПодвязывала розы, ни на мигНе помышляя, что она сама —Прекраснейший, беспомощный цветок,Что ныне так далек ее оплотНадежнейший, а буря так близка!

Враг близился; прополз немало троп,В тени роскошных кедров, пиний, пальм,То явно извиваясь, то скользяУкрадкой в цветниках, в рядах густыхКустов, прилежной Евиной рукойПосаженных. Сравниться не моглоС волшебным этим райским уголкомНичто: ни измышленные сады;[343]Ни те сады, где оживал Адонис;[344]Ни сад, которым некогда владелПреславный Алкиной, что у себяГостеприимно сына принималЛаэрта дряхлого;[345] ни вертоградПравдивый, где мудрейший из царей[346]Блаженствовал с египетской женойПрекрасной. Совершенством здешних местПленился Враг, но восхищенный взорНа Еву особливо обращал.Так некто, в людном городе большомТомящийся, где воздух оскверненДомами скученными и клоакЗловоньем, летним утром подышатьСреди усадеб и веселых сёлВыходит, жадно запахи ловяСухой травы, хлебов, доилен, стад;Его пленяет каждый сельский видИ сельский звук; но ежели вблизи,Как нимфа, легкой поступью пройдетПрелестная крестьянка, — все вокругВнезапно хорошеет, а онаПрекраснейшая в мире, и вместилВсю красоту ее лучистый взор.С таким же восхищеньем Змий взиралНа уголок цветущий, где приютСтоль ранним утром Ева обрела.Телосложеньем Ангелу под статьНебесному, но женственней, милей,Невинностью изящною, любымДвижением, она смиряла в немОжесточенье, мягко побудивСвирепость лютых замыслов ослабить.Зло на мгновенье словно отреклосьОт собственного зла, и Сатана,Ошеломленный, стал на время добр,Забыв лукавство, зависть, месть, враждуИ ненависть. Но Ад в его груди,Неугасимый даже в Небесах,Блаженство это отнял, тем больнейТерзая Сатану, чем дольше онНа счастье недостижное глядел;Наисильнейшей злобой распалясь,Намереньям губительным успехСуля, в себе он ярость горячил:«— Мечты, куда вы завели! КакимОбманом сладким охмеленный, могЗабыть — зачем я здесь! Нет, не любовь,А ненависть, не чаянье сменитьНа Рай — Геенну привлекли сюда,Но жажда разрушенья всех услад,За вычетом услады разрушенья;Мне в остальном — отказано. Итак,Удачу надобно не упустить.Вот женщина; она — одна и всемДоступна искусам. Ее супруг, —Насколько я окрестность обозрел, —Находится не близко. Я страшусьЕго мышленья высшего. Он гордИ, несмотря на то, что сотворенИз праха, — мужественен и могуч.Воистину подобного нельзяПротивника ничтожеством считать,Неуязвимого, когда я самПодвержен боли; так унизил АдИ пытки обессилили меня,В сравненье с тем, каков я прежде былНа Небесах. Пусть Ева хорошаНеобычайно и любви боговДостойна, — не страшна она, хотяЛюбовь и красота внушают страх,Коль скоро не подвигнуть супротивТакую ненависть, что тем сильней,Чем лучше под личиною любвиУкрыта; это самый верный путь,Надежный способ Еву погубить!»

Так Враг людского рода говорил,Укрытый в Змие, злобный постоялец;Он к Еве направлялся не ползком,Как нынче, пресмыкаясь по земле,Волнами изгибаясь, но стоймя,Подобно башне, опершись на хвост,На основанье круглое, — клубыСпирально громоздящихся колец.Увенчанная гребнем голова,С карбункулами схожие глаза,Лоснящаяся шея, чей отливЗеленоватым золотом мерцал,С надменной возвышались прямотойНад узловидным туловищем, плавноСкользившим по траве. Он был красивИ привлекателен. Подобный гадПозднее не встречался никогда.С ним змиев не сравнить, в которых Кадм[347]И Гермиона преображеныВ Иллирии вдвоем, ни божествоИз Эпидавра,[348] ни хваленых змиев,Чью стать Аммон-Юпитер принималРавно — Капитолийский, посетивОлимпию и Сципиона мать,[349] —Героя Римского. Сперва путемОкольным Сатана, как бы страшась,Но алча, приближался; так морякИскусный, управляя кораблем,Близ мыса или устья, где ветраНепостоянны, изменяет курс,Частенько перекладывая рульИ паруса; так точно изменялДвиженья Змий, свиваясь, и опятьУпруго развиваясь, и клубясьЗатейливо на Евиных глазах,Дабы вниманье женщины привлечь.Она же за работой шелестеньюЛиствы внимала, но о нем ничутьНе думала, — привыкшая к вознеРазличных тварей, что на Евин зовПослушней шли, чем стадо превращенныхНа зов Цирцеи.[350] Змий спешит смелей,Незваный, к Еве, замирает вдругКак бы в восторге; много раз подрядПред ней склоняет гребень, шею гнетКрутую, лижет Евины следы.Немое обожанье наконецОна заметила и на игруЕго взглянула; радуясь тому,Что смог вниманьем Евы завладеть,Он, шевеля змеиным языком,Иль небывалый звук голосовойВоздушным колебаньем издавая,Ее лукаво начал искушать:«— О повелительница! Не дивись,Единственное диво, если тыСпособна удивляться! Я молю:Презреньем гневным не вооружайНебесно-кроткий взор за то, что яПриблизился бесстрашно и гляжуНе нагляжусь на величавый лик,Сугубо величавый в этой дебриПустынной. О, прекрасного ТворцаПрекрасное подобие! ТебеПодвластно все живое; твари всеТобой любуются и красотуНебесную твою боготворят.Действительный восторг царит лишь там,Где он доступен всем; но здесь, в глуши,Меж зрителей — бессмысленных скотов,Твое очарование сознатьСпособных в малой мере, ЧеловекОдин — единственный тобой пленен;Всего один, — когда в кругу боговБогиней равной ты могла бы стать.Бесчисленные Ангелы должныТебе молитвенно, благоговейноСлужить, вседневной свитой окружив!»Так льстил ей Враг: он приступ начал так.Проникла в сердце Евы эта речь.Хоть будучи весьма удивлена,Она смущенно молвила в ответ:

«— Что это значит? Голосом людскимИ по-людски осмысленно со мнойТварь говорит! Судила я досель,Что твари бессловесны, что ГосподьНемыми создал их, не одарилЧленораздельной речью. В остальномКолеблюсь я — их действия, порой,И взгляды выявляют некий смыслНемалый. Я тебя считала, Змий,Хитрейшею из тварей полевых,Но все же — безъязыкой. СотвориПовторно это чудо! Объясни,Как, будучи немым, заговорил?И почему ты изо всех животныхСтоль дружествен? Вниманье уделитьТакому диву должно. Отвечай!»

Лукавый Искуситель продолжал:«— Блистательная Ева! ГоспожаПрекраснейшего мира! Мне легкоТебе повиноваться, рассказатьПросимое. Велениям твоимНе в силах воспротивиться никто.Подобно прочим тварям, я сперваПитался попираемой травой.Мой ум, под стать еде, презренным былИ низким: я понятье лишь имелО пище и различии полов,Не постигая высшего, покаОднажды, странствуя среди полей,Я дерево роскошное вдалиСлучайно усмотрел: на нем плодыВисели пестроцветные, горяБагряным золотом. Я подступилПоближе, чтоб яснее рассмотреть,И обдало меня с его ветвейБлагоуханье, голод возбудивОстрейший. Ни укропа ароматИзлюбленный, ни запах молока,Что ввечеру сочится из сосцовОвец и коз, когда среди забавДетеныши позабывают снедь,Не порождали жадности такойВо мне. Решился тотчас я вкуситьПрекрасных яблок. Жгучей жажды властьИ голода, которых разожглиДушистые плоды, меня совсемПоработили. Я замшелый стволОбвил ввиду того, что высокоВетвилось дерево; потребен ростАдама или твой, дабы достатьДо нижних сучьев. Прочие вокругТолпились твари, тою же алчбойТомимые, завистливо взирали,Но до плодов добраться не могли.Достигнув кроны, где они, висяВ столь близком изобилии, сильнейМанили, я срывать их щедро стал,Вкушать и голод ими утолять.Такого наслаждения досельЯ не знавал ни в пище, ни в питье.Насытясь, я внезапно ощутилПреображенье странное; мой духВозвысился, и просветился ум;Способность речи я обрел потом,Но, впрочем, не утратил прежний вид.Высоким и глубоким я с тех порПредался размышлениям; объялЯ всеохватывающим сознаньемПредметы обозримые Небес,Срединного пространства и Земли,Все доброе, прекрасное постигИ понял, что оно воплощеноВполне в твоих божественных чертах,В лучах твоей небесной красоты, —Ей ни подобья, ни сравненья нет!Вот почему, — некстати, может быть, —Я здесь, чтоб созерцать и обожатьЗаконную Владычицу Вселенной,Державную Царицу всех существ!»

Так, обуян коварным Сатаной,Змий обольщал Праматерь. В изумленьеБеспечно Ева молвила в ответ:

«— Из-за чрезмерной, Змий, твоей хвалы,Я сомневаюсь в действии плода,Которое ты первый испытал.Скажи: где это дерево растет?Далеко ли? Здесь множество в РаюДеревьев Божьих, неизвестных намИ разных, и плодов на них не счестьНетронутых, нетленных, — до времен,Когда в Раю прибавится людей,Дабы собрать обильный урожай,От бремени Природу облегчив».

Ликуя, вмиг ответил хитрый гад:«— Царица! Не далек, не труден путь.За миртами, средь луга, близ ручьяОно растет, лишь надо миноватьБальзамовый и мирровый лесокЦветущий. Коль дозволишь, я тудаТебя легко и быстро проведу».«— Веди!» — сказала Ева; Змий, столпомВозвысясь, к преступленью поспешил,Переливая из кольца в кольцоКлубящееся тулово; прямымОн выглядел, к злодейству устремясь,На темени надежда поднялаЕго зубчатый гребень, что раздулсяОт радости. Так брезжит огонекБлуждающий, из масляных паровВозникший, что густеют по ночамОт холода и вспыхивают вдруг,Вздуваемые ветром; говорят —Злой Дух сопровождает их. ТакойОбманный огонек, светясь во тьме,Сбивает изумленного с путиНочного странника, заводит в топь,В трясины и овраги, где бедняк,Проваливаясь, гибнет, вдалекеОт помощи. Так страшный Змий сиял,Доверчивую Еву обманув,Праматерь нашу, и ведя ко ДревуЗапретному — причине наших бед.При виде Древа молвила она:

«— Напрасно, Змий, мы шли; бесплоден труд,Хотя плоды в избытке. Но пускайОстанется их свойство при тебе;Оно и впрямь чудесно, породивТакое действие. Но ни вкушать,Ни даже прикасаться нам нельзя.Так Бог велел, и заповедь сияЕдинственною дочерью былаБожественного Голоса; вольныМы в остальном. Наш разум — наш закон».

Вскричал Прельститель хитрый: «— Неужель,Властителями вас провозгласивВсего, что в воздухе и на Земле,Господь плоды вкушать вам запретилДревес, произрастающих в Саду?»

Еще безгрешная, сказала Ева:«— Нам все плоды в Раю разрешены,Но Бог об этом Древе, в сердце СадаРастущем, и плодах его изрек:«— К ним прикасаться и от них вкушатьВы не должны, чтоб вам не умереть».

Ответ услыша краткий, осмелелПрельститель; человеколюбцем вдругПрикинулся и ревностным слугойЛюдей; на их обиду воспылавНегодованьем лживым, применилОн способ новый: ловко притворясьВзволнованным, смущенным, он умолкДостойно, вознесясь, чтоб речь начатьО якобы значительных вещах.Так древле, в Риме вольном и в Афинах,Где красноречье славное цвело,Навечно онемевшее теперь,Оратор знаменитый затихал,Задумывался, погрузясь в себя,Готовясь к речи важной; между темЕго движения, черты лицаВниманьем слушателей напередОвладевали, прежде чем устаУспел он разомкнуть; но иногда,Как бы порыва к правде не сдержав,Он прямо к сути яро приступал,Минуя предисловье; точно так,Во всю свою поднявшись вышину,Восторженным волнением объят,Со страстью соблазнитель произнес:

«— О, мудрое, дарующее мудростьРастение священное! РождаешьПознанье ты! Я чую мощь твоюВ себе! Не только сущность всех вещейЯ ныне лицезрею, но стезиНаимудрейших, высочайших СилОткрылись мне! Ты не страшись угроз,Вселенной сей Царица, им не верь —Вы не умрете. Разве умеретьВозможно от плода, — он даст вам жизньС познаньем вместе, — или вас казнит,Кто угрожал вам? На меня взгляни:Я прикоснулся, я вкусил — и жив.Мой тварный жребий превзойти дерзнув,Я жизни совершеннейшей достиг,Чем та, что мне была дана судьбой.Ужели от людей утаеноОткрытое скоту? Ужели БогЗа столь поступок малый распалитСвой гнев и не похвалит ли вернейОтвагу и решительность, которыхУгроза смерти, — что бы эта смертьНи означала, — не смогла отвлечьОт обретенья высшего из благ —Познания Добра и Зла? Добро! —Познать его так справедливо! Зло! —Коль есть оно, зачем же не познать,Дабы избегнуть легче? Вас ГосподьПо справедливости карать не может,А ежели Господь несправедлив,То он не Бог, и ждать не вправе ОнПокорности и страха; этот страхПред страхом смерти должен отступить.Зачем Его запрет? Чтоб запугать,Унизить вас и обратить в рабовНесведущих, в слепых, послушных слуг.Он знает, что, когда вкусите плод,Ваш мнимо светлый взор, на деле — темный,Мгновенно прояснится; вы, прозрев,Богами станете, подобно имПознав Добро и Зло. Так быть должно.Мой дух очеловечился, а ваш —Обожествится; человеком скотСтановится, а богом — Человек.Быть может, вы умрете, отрешасьОт человеческого естества,Чтоб возродиться в облике богов.Желанна смерть, угрозам вопреки,Когда влечет не худшую беду!И что такое боги? ПочемуНе стать богами людям, разделивБожественную пищу? БожестваПервичны; этим пользуясь, твердят,Что всё от них. Сомнительно весьма!Я вижу, что прекрасная Земля,Согрета Солнцем, производит всё,Они же — не рождают ничего.А если всё от них, — кто ж в это ДревоВложил познание Добра и Зла,Так что вкусивший от его плода,Без их соизволенья, в тот же мигПремудрость обретает? Чем ТворцаВы оскорбите, знанье обретя?Чем знанье ваше Богу повредит?И если всё зависит от Него,Способно ль Древо это что-нибудьПротиву Божьей воли уделить?Не завистью ли порожден запрет?Но разве может зависть обитатьВ сердцах Небесных? Вследствие причинУказанных и множества другихВам дивный этот плод необходим.Сорви его, земное божество,Сорви и беспрепятственно вкуси!»

Он смолк; его коварные словаДостигли сердца Евы так легко!На плод она уставилась, чей вид,Сам по себе, манил и соблазнял.В ее ушах еще звучала речьСтоль убедительная; мнилось ей,Что уговоры Змия внушеныУмом и правдой. Полдень между темПриблизился и голод вместе с ним,Благоуханьем дивного плодаУсиленный, и это, заодноС желаньем прикоснуться и вкусить,Еще сильней манило томный взгляд.Однако, на минуту задержась,Так рассуждала мысленно она:

«— Воистину, о лучший из плодов,Твои чудесны свойства. ЗапрещенТы людям; тем не менее нельзяТебе не удивляться. От началаНеприкасаемый, ты наградил,При первом опыте, немую тварьСловесным даром; научил язык,Не созданный для речи, восхвалятьТебя. Не скрыл твоих достоинств Тот,Кем заповедан ты и назван ДревомПознания Добра и Зла, и намНе разрешен. Но строгий сей заказТебе во славу; доказует он,Каким ты благом в силах одарить,Которого мы, люди, лишены.