Сказания и легенды - Автор Неизвестен Страница 17

Услышал это Абесалом и еще больше стал изнывать любви, и овладел им недуг.

Мурмана к себе призвал он. Тот явился на призыв. «Принеси воды бессмертной — Может быть, останусь жив». Сердце Мурманово сжалось, Хоть и не был он труслив. Дал он слово, на дорогу Девять суток испросив. Стал прощаться он с Этери: «Пусть помедлит ночь глухая! Дай к груди твоей хрустальной Мне приникнуть, умирая! Шлют меня к горе Алгетской, В глушь невиданного края. Метят в голову мне камнем, Камень тот — скала седая. Там проломят лоб мой львиный, Вай ме! Горе мне, родная!»

Молвила Этери:

«Ты ко мне не прикасался, Хоть живу в твоем дому. Исцели Абесалома! Как вернешься — обниму».

Мурман ей:

«Лишь не допускай дурного Ты к порогу своему! Что с луной он обнимался, Примерещится ему».

И она в ответ:

«Шелк сменю я на отрепья, Распрощусь с дворцом старинным. За водою ключевою Я пойду с ковшом, с кувшином, От докучливого взора Схоронюсь за ветхим тыном, Речь не поведу ни с братом, Ни с соседом, ни с единым!» Утром, с матерью прощаясь, Покидая замок свой, В час разлуки неизбежной Мурман восскорбел душой. Он молил: «Храня Этери, От врагов ее укрой, — Чтоб ее не тронул ветер, Не коснулся луч дневной!» Близок час Абесалома, — Гаснет он в разлуке с пери. По селу Марих блуждает, Слезы льет у каждой двери: «Люди! Брат мой умирает. Как спастись от злой потери?» Говорят ей: «Верно, хочет Брат твой свидеться с Этери. Поскорей перо голубки Отнеси ты к брату в дом, Ворона крыло стальное, Белый хлеб, кувшин с вином». Принесла Марих подарки. Поглядел Абесалом И с одра своей болезни Приподнялся он с трудом. Взял перо, сказал: «Ты бело, Но белей тебя Этери!» Взял он хлеб, сказал: «Ты нежен, Но нежней лицо Этери!» Взял вино, сказал: «Ты ало, Но алей уста Этери!» «Ты черно, — крылу сказал он, — Но черней глаза Этери! Во дворец моей Этери Ты ступай, Марих-звезда! Ей про скорбь мою поведай, Приведи ее сюда».

И пошла Марих к Этери.

Так упал на жизнь Этери Грома божьего удар: Ей недуг Абесалома Был страшней небесных кар. Убежала от свекрови Под заветный свой чинар. Там спала она, слезами Утолив тревожный жар. Подошла Марих, вскричала: «Ты ли это в роще дальней? Для чего ж тебя, Этери, Я искала в княжьей спальной? Вижу, пряжка расстегнулась На груди твоей хрустальной. Косы — волны золотые — Стерегут твой сон печальный».

Не проснулась Этери, o снова окликнула ее Марих:

«О Этери! Весь твой замок Исходила я одна. Я заплакала над ложем, Непорочным, как луна. Быстро месяцы проходят, Возвратилась к нам весна. Встань! Идем! Спаси мне брата! Коль умрет — твоя вина. Я возьму лопату, заступ, Щебень вымету с дороги, Путь твой мрамором одену, Праха не коснутся ноги. Из прозрачных самоцветов Возведу тебе чертоги, Там цветистыми коврами Застелю я все пороги, Вставлю струганые доски Меж узорных гладких плит, Свод чинаров перед замком В небо вскину я, как щит. Обтяну его я шелком, — Пусть и солнце не палит, Обовью цветами землю, — Пусть и ветер не пылит!» Тихо молвила Этери: «Лучше гибель, чем утрата, Пусть же брат твой исцелится, — Он, кто мне милее брата!» И пошла с Марих Этери, Страхом горестным объята, Но к дворцу Абесалома Не дойти ей до заката. В этот час к Абесалому Смерть ступила на порог. Все же легкий шаг Этери Не расслышать он не мог. Приподнялся он и крикнул: «Чую поступь милых ног! Дверь и кровля зашатались, Заглянул мне в сердце бог! Меж ресницами своими Развела ты сад прохладный. О, хвалю тебя, Этери, Что пришла ты в час мой страдный! Но напрасно ты трудилась, Суд свершился беспощадный: Ухожу я в путь последний — В час кончины безотрадной». Вот Марих подходит к ложу: «Братец! Слышишь ли меня? Хочешь свидеться с Этери, Не казнясь и не кляня?» Отвечает он: «Пусть входит, Если близко от меня. За приход ее блаженный Подарите ей коня!» Так промолвила Этери: «Ногу в стремя я не вдену. Если некуда нам ехать, Верный конь теряет цену». Подошла к Абесалому, Но, кляня ее измену, Он спиной к ней повернулся И глаза уставил в стену. Ближе подошла, сказала: «Юноша Абесалом! Обернись ко мне, любимый! Нет вины моей ни в чем». Обернулся к ней царевич, Вскрикнул, — жизнь погасла в нем. Губы их слились впервые В поцелуе гробовом. «Вот клинок Абесалома, Спутник верности постылой! Жизнь мою над левой грудью — Он пронзит с любовной силой. Острие к себе направлю, Рукоять — к тебе, мой милый! Вместе мы умрем, любимый, И сроднимся за могилой! Нас землей, листвой засыплют, Мир к умершим не суров. В изголовье нашем роза Встанет на рассветный зов, Прилетать к нам будут птицы, Гнезда вить, растить птенцов, Будет мул глодать терновник, Что обвил могильный кров. Молодой родник студеный Зазвенит над нашим кровом, Будут страждущие черпать Из него ковшом кленовым. Пожелают нам прощенья, Помянут нас добрым словом, Скажут: умерли безгрешно, Но воскреснут в мире новом!» Услыхал и крикнул дьявол: «Воскресенья не дано вам!»