Эдуард Шюре - Великие легенды Франции Страница 21

Собор Сан-Мишеля

Но уже давно воздушный город утратил свою жемчужину, я имею в виду архитектурную пирамиду, цветок, наиболее высокую и выдающуюся часть строения. Некогда длинный шпиль венчал башню собора. На этой воздушной ажурной игле из роз размещалась огромная золоченая статуя архангела Михаила, указывавшего направление ветров, поворачиваясь на оси. Во время бури его было видно из далекого далека, и его сверкающий меч, казалось, бросал вызов молниям. Фигура святого защитника святилища была венцом Горы, ее говорящим символом, видимым воплощением смысла существования истории и религии. Пожар 1594 года обезглавил собор: шпиль вместе с фигурой архангела обрушился. В начале века телеграф заменил св. Михаила на вершине башни, и вновь его руки принесли из Нормандии в Бретань новость о смене правительства. Сегодня электрический кабель заменяет телеграф. Вытянутый кусок железа исчезает, подобно речной змее, в песке пляжа, пересекает океан и выходит на поверхность уже в Америке. Ну разве это не символ современного человечества и его возможностей? Настоящее убило прошлое. Трансатлантический кабель вытеснил архангела. Но не будем принижать значения нового. Мысль передается по земному шару со скоростью электрического тока; материя покорена; живой элемент атмосферы, души земли, электричество, сгущенная молния (а ведь молнии столько раз сжигали эту церковь и повреждали колокольню), капризная и неуловимая жидкость приручена и стала послушным глашатаем человеческой мысли. Вот та победа, которой не постыдился бы и св. Михаил. Но ведь есть и еще одна победа, которую столь тяжело показать, символом которой стало попрание Змея: победа духа над зверем, заключенным в человеке. И если мы хотим до конца осознать значение св. Михаила, надо обратиться к глубокомысленному философу, смелому символисту, вознесенному на христианские небеса, к автору Апокалипсиса, произведения, которое материалистическая экзегеза пытается толковать буквально, чем совершает огромную ошибку, вместо того, чтобы попробовать понять его дух. Для пророка с Патмоса ангел Михаил представляет активную силу духовной мудрости. Его победа для человечества должна стать триумфом «Жены, облеченной в солнце», что в его эротизированном символизме означало Божественные установления, сияющую Любовь. И тогда Небесный Иерусалим, град Божий, спустится на землю. Иными словами, божественная гармония реализуется в общественном устройстве.

Монастырские галереи. С картины Э. Лансье

О Небесном Иерусалиме мечтали, его искали ученые доктора и монахи, архитекторы и скульпторы средневековья, но все было тщетно. – И как град небесный не сошел на землю, так и им не удалось вознестись на небо, оживив камень, создав колонны, увитые цветами, дерзко взлетающие арки, колокольни. Спустимся с колокольни по лестнице, пройдем вновь по церкви и войдем в монастырь. Это жемчужина нормандской архитектуры ХIII века. [20] Квадратная галерея состоит из трех рядов отдельно стоящих групп колонн, на них опираются изящные готические арки. Разные оттенки туфа, мрамора, гранита и штукатурки под мрамор из толченых раковин украшают эту колоннаду. Трилистники и листья медвежьей лапы, чертополох, дубовые ветви и плющ увивают капители. Это утонченный каменный лес, поблескивающий в полутьме, рассеянной светильниками в форме раковин. Из каких глубин растет эта красота? С какого пьедестала она сошла сюда? Мы находимся на третьем этаже постройки, которая называется Ла Мервей («Чудесная»), там, где размещались ученые монахи, над залом Рыцарей, в сотне метров над уровнем моря. Посмотрите в окна, откройте боковое слуховое окно над живописными витражами – везде вы увидите только море, ничего кроме моря и берегов залива, теряющихся в дымке, или печальные волны Томбелена, а дальше – могучий океан. К вечеру постройки монастыря приобретают оттенки опала. Теперь он похож на феерический город, возникший прямо из волн, венец мистического Иерусалима, чистый храм, вырезанный в жемчужине.

Но знаем ли мы о тех слезах, вздохах и сожалениях, которые скрепляют цемент, связывающий камни? Легенда Горы говорит, что создатель этой колоннады, которого звали Гийом, был пленником. Я не знаю, за какие преступления его заточили в монастыре. Он украшал монастырь, чтобы утешить свою печаль, и ему обещали свободу в обмен на всю эту красоту. Но когда он закончил работу, он обезумел и прыгнул с самой высокой точки своего создания. Разве эта легенда не напоминает историю всех великих художников? Они творят, чтобы реализовать мечту бесконечной красоты в безжизненной материи. И пока они работают, мечта живет. Но с последним ударом резца мечта исчезает, небо усмехается в своем бесконечном величии – и приближается бездна.

Зал Рыцарей

Зал Рыцарей показывает нам воинственный лик Горы, лик, к тому же, темный. Как это ни странно, и позже мы поясним почему, но этот зал не вызывает в памяти ни единого видения о королевском величии, не напоминает ни одного великого сюжета нашей истории. Несмотря на то, что нефы зала велики, а колонны грандиозны, впечатление от всего помещения угнетает. Печальный и огромный, этот зал напоминает лишь о вереницах пленных ремесленников, работавших здесь. Из зала мы попадает во внутренние темные части Горы. Мы спускаемся по лестницам, кружим по коридорам и нижним пещерам. Вот крипта Больших Столпов, на которых держится центральная часть базилики. Вот низкая арка в комнатке, к которой, как говорят, Людовик ХI приказал повесить клетку, где был заперт кардинал Ла Балю, и куда Людовик XIV сослал газетчика Дюбурга, оскорбившего короля. Вот, наконец, казематы великой ссылки , настоящие норы, откуда не выходили живыми, и казематы малой ссылки , куда помещали на несколько дней. Барбе был заточен здесь на двадцать четыре часа после попытки захвата. Слабые лучи света, пробивающиеся из темного коридора, придают помещению красноватые оттенки. Страдание, бунт, отчаяние, накопившиеся за века, сочатся из стен казематов, вырубленных в скале. Все здесь дышит ужасом и яростью. Печальна оборотная сторона красоты базилики и собора, черные провалы горы Сан-Мишель. Внутренняя логика вещей помогает понять суть проклятия, тяготеющего над этим местом, печальным, запустевшим и всеми покинутым, проклятия старого святилища, ставшего тюрьмой и пыточной камерой. Выходя оттуда, чувствуешь груз десяти столетий истории, смешанной и спутанной с тенями знаменитостей и никому не известных людей, каждый из которых требует возвращения к жизни и справедливого и честного суда при свете солнца.

Спустившись на пляж, я сел на край дамбы, к которому рыбаки привязывают свои лодки. Передо мной огромная тень Горы отражалась в водах залива, достигая горизонта. За мной солнце садилось в облака; песчаные пляжи тянулись, теряясь из виду, и океан менял цвет, как хамелеон, в зависимости от движения облаков, пока, наконец, не стал рыжеватым, а волны, морщившие его поверхность, – зеленоватыми. Передо мной остановился человек. Босые ноги, непокрытая голова. Он был одет в лохмотья и матросскую блузу, ветер трепал его каштановые волосы. Он стоял неподвижно и смотрел на меня голубыми затуманенными глазами. Голова и лицо Антония, но никакого выражения. Густые непослушные волосы полны пыли, вьющиеся пряди спадали на его прекрасное загорелое лицо со странным выражением присутствия в другом мире. «Блаженный», – подумал я. Заметив, что я смотрю на него, он протянул ко мне руку, будто предлагал полюбоваться розой. «Кто вы?» – спросил я его. «Торговец раковинами и натурщик. Все художники, приезжающие сюда, рисуют мой портрет. Хотите, я попозирую вам?» – «Сожалею, но я не художник». – «Хотите, устрою вам экскурсию по пляжам Горы? Я буду вашим гидом». – «С удовольствием». – «Тогда поспешим, близится отлив. Но со мной вы в безопасности. Я знаю все тропинки и хожу по топким местам, как по равнине».

И вот мы перепрыгиваем с булыжника на булыжник. Девочка десяти лет, скорее просто оборванка, чем умалишенная, повисла на его руке. Это маленькая ныряльщица за раковинами. Похожая на чайку, она летала над камнями и морем, вооружившись сумкой из рыболовной сети. Взгляд ее внимателен и напряжен. С прибрежных скал осознаешь всю высоту Чуда, состоящего из трех этажей, темной маски крепости, повернутой в сторону Англии. По дороге блаженный называл мне картины, для которых позировал, и добавил со спокойной гордостью, поднимая руки, купая лохмотья в лучах заходящего солнца: «Мной торгуют по всему миру». У поворота на риф я увидел островок Томбелен, позолоченный последним лучом солнца. Этот островок привлек мое внимание своей исключительной дикостью и одиночеством. «А что там?» – спросил я блаженного. «Это Томбелен». И голосом, напомнившим мне плеск волн на каменистом пляже, бродяга начал бормотать путаную историю. В его восприятии старинная легенда модернизировалась. Моряк похитил дочь генерала по имени Елена. Его направили служить сюда во время революционных войн. Когда девица умерла, ее похоронили здесь. Из этого события мой проводник и вывел название острова: «Могила Элен». Маленькая ныряльщица нашла мидий в зыбучих песках и, чтобы все знали о ее находке и радости, стала напевать песенку собственного сочинения: