Георг Штоль - Мифы классической древности Страница 4

Между Этой и Беотией лежит плодородная земля Фокида — плодородная, пока еще была землей: теперь же и она стала частью моря, широкой водной поляной. Здесь-то далеко за облака поднялся двухвершинный Парнас; нигде вокруг нет горы, ему равной. Вершины Парнаса не коснулись волны и на нее высадился праведный Девкалион с благочестивой женою Пиррой[11], долго блуждавшие по водам на небольшом корабле. Перед потопом, по совету отца, построил он крепкий, отлично укрытый корабль и надолго снабдил его припасами: так и избежал он гибели. Как скоро Зевс увидел, что из стольких тысяч людей осталось лишь двое, безгрешных и отличавшихся от других благочестием, он рассеял темные тучи, открыл небу землю, а земле — небо. По воле его и Посейдон повелел тритонам трубить отбой волнам морским. Море опять возвращается в берега, реки и ручьи — в свои русла; из волн показываются холмы, леса, луга, и земля открывается в прежнем своем виде.

Когда по окончании потопа Девкалион увидел землю, одинокую и пустынную, со слезами на глазах сказал он Пирре: «О сестра и супруга, единственная жена на земле! На всей земле, от солнечного восхода до заката, нет людей, кроме нас: всех поглотили волны. Но и мы еще не в безопасности: каждое облако страшит еще мою душу. Если и минуют нас опасности, то и тогда — что делать нам, одиноким, на опустелой земле? Хорошо, когда б я научился творить людей, вдыхать жизнь в глиняные формы». Так говорил он, и зарыдали оба, и решились испросить через оракулов совета и помощи у бессмертных. Они отыскали место Дельфийского оракула, где будущее возвещала тогда Фемида. Коснувшись ступеней покинутого храма, пали они на землю и облобызали полуразрушенный алтарь. «Скажи нам, Фемида, — молились они ей, — каким искусством вознаградить гибель человеческого рода, дай опустошенному миру новую жизнь!» Богиня им в ответ:

Выдьте из храма,Головы ваши покройте, пояс одежд отрешите,Матери кости великой бросьте назад чрез себя…

Долго стояли они и дивились. Наконец Пирра прервала молчание. Она не хочет повиноваться богине и со страхом умоляет ее о прощении. Пирра не может оскорбить тень матери, не желает разбрасывать костей ее. Больше и больше задумываются они над темными словами Фемиды, и вдруг Девкалиону уяснился смысл их. Ласковым словом успокаивает он супругу: «Или разум мой меня обманывает, или слова богов святы и не повелевается ими никакого преступления. Великая мать — это земля; кости в теле земли — думается мне — камни: их-то мы и должны перебросить назад».

Правда, сомневались еще они в справедливости толкования, но отчего ж не сделать опыта? Девкалион и Пирра спускаются в долину, распоясывают одежды и бросают камни. Камни же — о чудо! — начинают терять свою жесткость и грубость, понемногу смягчаются и растут. Выросши, они принимают более приятный вид, в них виднеются, хотя еще и неясно, человеческие формы, как это бывает в тех фигурах, которым ваятель еще не придал последней отделки. То, что было в камнях влажного, землистого, стало мясом; твердое, негибкое — костью; жилы и остались жилами. И вот, в короткое время по воле богов камни, брошенные Девкалионом, превратились в мужчин, брошенные же Пиррою — в женщин.

Так заселилась земля людьми. И до сих пор видно, какого мы происхождения — мы, суровое, выносливое в труде племя. Скоро возникли вновь и другие живые существа. Когда жаркие лучи солнца согрели густой ил, осажденный водами потопа, — этот ил разрыхлился, распался, и под ним зародилась новая жизнь. Возникают самые разнообразные создания, многочисленные виды животных распространяются но земле, в водах и в воздухе.

Фаэтон и Фаэтониды

(Овидий. Метаморфозы. I, 750; II, 366)

Прекрасный юноша Фаэтон, сын Гелиоса и океаниды Климены, вырос у матери своей, в восточной Эфиопии. Гордясь своим происхождением от бога солнца, Фаэтон однажды осмелился поставить себя наряду с ровесником своим и таким же гордецом Эпафом, сыном Зевса и Ио. Эпаф поднял его на смех и высказал сомнение в его божественном происхождении. Мучимый стыдом и гневом, Фаэтон поспешил к матери своей Климене, бросился к ней на грудь и жаловался на обиду. «Дай мне, — молил он мать, — верный знак того, что отец мой Гелиос». Климена подняла руки к небу и, обратив взор свой к светлому солнцу, сказала: «Этими всевидящими лучами заклинаю тебя: ты сын Гелиоса; когда лгу, пусть глаза мои в последний раз видят свет солнца! Близехонько от земли нашей и дом отца твоего: если желаешь, ступай к нему и сам спроси о своем происхождении». Радость объяла при этих словах грудь юноши, и тотчас же поспешил он из Эфиопии, через Индию, к восходу солнца. Там на высокой горе стояли светлые чертоги солнца, окруженные высокими колоннадами, сиявшие огнем, золотом и яркими цветными каменьями.

Кровля их была из блестящей слоновой кости, серебром блистали створы ворот. Но драгоценнее материала была на воротах лепная работа. Гефест изобразил па них землю, море и небо, В воде видны были боги морские, на суше — люди и города, леса со зверями и дичью, реки и нимфы; на небе изображены были блистающие звезды: шесть созвездий на правой и столько же на левой створе. По крутой тропинке прибыл сюда Фаэтон: великолепными вратами вошел он во дворец отца. Но не в силах был юноша вынести яркого солнечною света: он стал в отдалении и увидел Гелиоса. В пурпурной одежде восседал бог на троне, блиставшем изумрудами. Справа и слева стоят перед ним день и месяц, год и столетие и, в равных друг от друга расстояниях, часы. А вот и юная, увенчанная цветами весна, вот и обнаженное лето в венке из колосьев и с колосьями в руках, и забрызганная соком винограда осень, а рядом с нею — седоволосая, ледяная зима.

Как только Гелиос увидел своим всевидящим оком юношу, с удивлением смотревшего на все эти чудеса, он спросил его: «Что привело тебя сюда, Фаэтон? Чего ищешь ты, сын мой, в чертогах отца?» А он в ответ: «Светлый отец мой, если позволишь мне употребить это имя, — на земле сомневаются в том, что я твой сын, и порочат мать мою. А потому и пришел я испросить у тебя знамения, которым бы мог я убедиться в моем происхождении». Так говорил он. Тогда Гелиос снял с головы блистающий лучезарный венец, ослеплявший очи юноши, подозвал его к себе, обнял и сказал: «Климена правду сказала; достоин ты назваться моим сыном, и никогда я не отрекусь от тебя. И чтоб не оставалось в тебе сомнения, проси себе любой милости — получишь, клянусь тебе подземными волнами Стикса!»

Только сказал Гелиос эти слова, Фаэтон стал просить, чтобы отец предоставил ему на один день управление крылатой солнечной колесницей.

Ужаснулся отец и раскаялся в своей клятве, не один раз покачнул он блистающей головой своей и сказал: «Сын мой, ты заставил меня изречь безумно отважное слово! Если б я только мог его взять назад, то, признаюсь, в этом одном желании я отказал бы тебе. Но я могу тебе его отсоветовать. Твое желание соединено с большой опасностью; далеко не по твоим оно юношеским силам; ты смертен, а то, чего желаешь ты, дело бессмертных. Нет, ты желаешь еще большего, чем дано бессмертным. Только я и могу стоять твердо на оси огненной колесницы; даже властитель Олимпа, десница которого потрясает страшными молниями, не в силах управлять этой колесницей. Путь ее сначала крут, едва могут одолеть его ранним утром кони со свежими силами. Среди неба достигает он страшной высоты; даже я со страхом смотрю оттуда вниз на землю и море. К вечеру колесница несется по покатой дороге к морю, и не правь я твердою рукой — не удержаться бы ей на небе. К тому ж подумай, что небо со всеми звездами постоянно вращается, и я должен править навстречу этому круговороту: неужели ты в силах это сделать? Ты думаешь, быть может, встретить там прекрасные рощи, города, храмы, богов? Не встретишь этого. Там — животные, страшные видом; там бык грозит своими рогами, стрелок — луком, лев — своей пастью, скорпион и рак — своими страшными клешнями. Сын мой, откажись от своего желания, перемени его на лучшее; перед тобой целый обширный мир со всеми своими благами, требуй их; оставь только это желание, оно не честь принесет тебе, а кару».

Но напрасны все увещевания отца. Юноша обнимает его, просит, умоляет, и отец, произнесший святую клятву, должен исполнить желание безумца. Подводит он его к высокой солнечной колеснице, что смастерил и подарил ему Гефест. Из золота были ось и косяки колес, из серебра — колесные спицы, на ярме блистали ряды хризолитов и драгоценных камней. В то время как Фаэтон, вне себя от радости, дивится колеснице, Эос открывает пурпуровые врата востока и розами усыпанные чертоги. Скрываются звезды, гонимые денницей — звездою утра, — и последняя сама удаляется со стражи неба. Как скоро Гелиос увидел, как зарумянились земля и небо, он повелел быстрым орам впрячь коней в колесницу. Проворно исполняют они это; отводят пышущих огнем, амброзией вскормленных коней от яслей, полагают на них бренчащие узды. Священной мазью Гелиос помазал юноше лицо, чтоб истребительный огонь не причинил ему боли; с глубоким вздохом, с сердечной болью возлагает он ему на голову лучезарный венец, предчувствуя близкое горе. «Не гони коней, сын мой, — предостерегает юношу Гелиос, — и крепче держи повода: кони бегут очень быстро и сами; стоит большого труда сдержать их. Путь твой идет вкось огромною дугой, а на юге пересекает три пояса неба: ты ясно можешь различить стезю, оставленную колесами; держись се, не спускайся ниже и не подымайся слишком высоко. Прочее вручаю судьбе: пусть она будет благосклоннее и позаботится о тебе лучше, чем ты сам. Итак, вперед! Мрак рассеивается; пробуждается Аврора; прими вожжи, или — есть еще время! — прими совет мой и дай мне самому править колесницей».