Радикальная война: данные, внимание и контроль в XXI веке - Matthew Ford Страница 22

Олицетворением стратегического провала Америки стало решение ВМС убрать политических аколитов Саддама Хусейна с постов в иракском правительстве и армии. Это решение о дебаасификации вызвало отторжение у суннитской общины, которая была главным бенефициаром использования Саддамом партии Баас для управления религиозными разногласиями в Ираке. Распустив иракскую армию, американцы "создали 450 000 врагов на земле в Ираке". Эти бывшие военнослужащие владели оружием и, не имея работы, не могли содержать свои семьи. В последующие годы, когда в Ираке вспыхнуло межконфессиональное насилие, а американцы ответили на него еще более жесткой тактикой, пресса изо всех сил старалась рассказать историю, которая бы вписывалась в традиционные представления о войне. В результате все большее количество людей, пытавшихся навести порядок, оказывались в ситуации, когда те, кто был готов применить еще более девиантные формы насилия, оказывались не в состоянии справиться с ними. Неспособность американцев учесть социальные и религиозные разногласия в Ираке послужила причиной гражданской войны, которая продолжалась в Ираке следующие полтора десятилетия.

Однако, когда речь заходит о войне и медиа, политические и военные решения представляют собой лишь один аспект истории. Не меньшее значение имеют изменения, происходившие в области медиатехнологий и более широкой информационной инфраструктуры. В этом отношении важно отметить, что эпоха вещания, связанная с МСМ, все больше и больше пыталась диктовать, как сообщать новости. До наступления эры смартфонов и социальных сетей основным средством передачи сообщений, которые не вписывались в студию войны, был веб-блог. Майкл Йон, бывший "зеленый берет" из спецназа США, сыграл здесь важную роль. Предлагая контрнарративы официальным отчетам или сообщениям журналистов, внедренных в вооруженные силы, блог Йона был особенно важен для публикации punctum of war, раскрывая впечатление о войне, которое MSM в противном случае не желала обсуждать.

К 2010 году блоги начали вытесняться смартфонами и социальными сетями. Внезапно пользователи получили возможность транслировать контент через Интернет, не обращаясь к традиционным вещательным компаниям MSM. Это дало возможность любому человеку участвовать в публикации контрпропаганды, противопоставляемой правительствам или вещательным СМИ. По сути, пунктум войны стал нормой в противовес трансгрессивному, определяя то, как будут пониматься последующие войны. Но хотя блики социальных медиа делают опыт войны всегда немедленным, захватывающим и зрелищным, управляемым алгоритмами доминирования внимания, это отвлекает от других форм и мест войны или закрывает их. Радикальная война, как мы ее представили выше, "радикальна" не только по масштабам и последствиям взаимосвязанных трансформаций в медиа, технологиях и инфраструктурах, но и потому, что они, как представляется, выводят войну в открытое пространство и в то же время обеспечивают прикрытие для ее ведения.

Если пунктум войны сегодня является скорее нормой, чем исключением, то война в Украине представляет собой хороший пример того, где сейчас существует Радикальная война. Ибо именно на Украине ажиотаж по поводу связности и заразительности - давнее предположение медиаисследований о связи между знанием и действием - терпит крах. Логика "соединительного поворота" (Hoskins 2011a, b) - внезапного изобилия, повсеместного распространения и непосредственности цифровых медиа, коммуникационных сетей и архивов - наиболее показательна в своих разломах, пробелах и молчании.

Война России против Украины была необъявленной, личность противника - непрозрачной, а конфликт велся солдатами без формы. Но это не война в условиях широковещательных СМИ. Скорее, это скрытая/завуалированная война: видимая, но не видимая, известная, но не известная. Вместо того чтобы осветить эту войну, ее причины и последствия для наблюдающего мира, постоянное проникновение плотных цифровых сетей, социальных сетей, телевизионных станций и прессы, будь то глобальной, региональной или местной, стало источником непрозрачности. Эта непрозрачность, в свою очередь, стала самым важным оружием войны.

Например, неотъемлемой частью военной кампании России против Украины и Крыма стало использование армии троллей для распространения страха, пропаганды и дезинформации (Померанцев, 2019). Частично это включало создание фальшивых аккаунтов в социальных сетях и заманивание украинцев для распространения фальшивых новостей с целью создания путаницы. Так, в одном из интервью бывший сотрудник пресс-службы одной из украинских военизированных группировок рассказал о том, как их оператор Артем (уязвимый и страдающий от посттравматического стрессового расстройства после опыта съемок в бою) подвергся манипуляциям со стороны россиян, использовавших социальные сети. В этом примере сотрудник российской Федеральной службы безопасности (ФСБ) назначил себя модератором группы в Facebook, создав пятнадцать новых аккаунтов (смесь людей и социальных ботов), которые выглядели вполне доброкачественными и содержали вездесущий мем #emergencykittens. Эти аккаунты добавили Артема в свою новую группу, а затем лайкнули несколько постов Артема и написали дружеские и поддерживающие сообщения.

Со временем группа вошла в доверие к Артему настолько, что он стал репостить материалы, критикующие военизированную организацию, на которую он якобы работал, что в итоге привело к его увольнению с работы. Главная проблема Facebook, по словам пресс-атташе, рассказывающего об этой истории, заключалась в том, что материал "распространялся слишком быстро, без какого-либо анализа". Надежность модератора ФСБ эффективно повышалась благодаря критической массе других членов или связей и последующему процессу "лайк", "ссылка" и "поделиться". Артем был завербован в замедленном темпе и в группе, которая казалась подлинной и легитимной, но его подвела скорость обмена ссылками и уверенность в том, что тем, кто поставляет ему информацию, можно доверять.

В этом процессе машинный и человеческий механизмы работают сообща, создавая, по сути, альтернативную реальность, войну в/видимую. Таким образом, как объясняют Надежда Романенко и др. :

Сначала тролль публикует что-то. Затем множество других троллей начинают его лайкать, комментировать и репостить. Алгоритм Facebook воспринимает это как интерес живых людей к этому посту, который начинает появляться в новостных лентах НЕ-троллей, случайно подружившихся с троллем. Если пост оказывается успешным, его начинают репостить обычные люди, а затем и журналисты. По такой же схеме продвигаются видеоролики на YouTube.

И здесь мы имеем триумф цифрового внимания и войны "лайков" (Singer 2018). Информация отмывается через множество ботов и реальных аккаунтов. Это может быть использовано для усиления пропаганды таким образом, что армии троллей прикрываются легитимностью, даже когда они провоцируют пользователей социальных сетей на участие в трендах (Patrikarakos 2017).

Но это не только информационная война между конкурирующими группами или врагами. Напротив, Украина серьезно пострадала от токсичной медиаэкологии, в которой СМИ воюют сами с собой. По словам Натальи Лигачевой, главного редактора НПО "Детектор Медиа": "Идет война между теми журналистами, которые поддерживают власть, и теми, кто ее критикует. В результате люди перестают чему-либо верить... Идет информационная война внутри медиасообщества, особенно в