Владимир Ланцберг - И петь нам, и весело петь ! (КСПшные анекдоты от Берга) Страница 20

На том же прогоне. Песня про геологов, идущих по болотам, на стихи Вячеслава Лейкина.

На словах "Мы хотели поужинать рацией, / а она оказалась железной" Дулов прерывает пение и обращается к Леве Кузнецову:

-- Лева, здесь нужно сделать какой-нибудь звук, по струнам, что ли, ударить: "железной"! Звук металла нужен.

-- Не могу, Александр Андреевич: они у меня нейлоновые!

Не связывайтесь с неудачниками!

Борис Гордон рассказывает, как однажды он спел известному рок-барду Алексею Дидурову одну из недавних своих песен.

-- В принципе это мне не близко, -- сказал маэстро. -- Однако сделано очень чисто. Единственный мой вам совет: бросьте писать песни на стихи ваших неудачливых, комплексующих и несостоявшихся друзей.

Гордон не стал ему говорить, что автором стихов был Иосиф Бродский.

Что-то слышится родное...

Рассказывает Борис Жуков (Москва).

-- 1992 год. Москва вместе с прочими регионами готовится к 1-му Международному фестивалю авторской песни в Алма-Ате (так, впрочем, и не состоявшемуся по сей день). Судейская бригада на предварительном прослушивании выслушала очередного соискателя. Александр Васин тихо насвистывает мелодию только что прозвучавшей песни, варьируя ее то так, то сяк. Заметивший это Дулов обращается к нему:

-- Что, на что-нибудь похоже?

-- На все похоже...

А что-то главное...

Леонид Сергеев в ноябре 1999 г. рассказал журналу "ЭКС" (?4, январь 2000 г.) в лице его корреспондента С.Шибаева:

-- На одном из конкурсных концертов товарищ с Украины по?т такую длинную песню: любовь моя, я для тебя сварил бы зв?здный суп, приправил его лунным светом и вс? в таком роде. Сложная драматургия, образ непростой и даже странный, честно говоря.

Ну, сварил он этот суп, замолкает, пауза. И в этой тишине довольно громкая реплика из зала:

-- Чувак, мясо забыл!

Универсал.

Рассказ Александра Карпова (из московской газеты "БардАрт" ?20 за 1998 г.).

Так уж вышло, что в 96-м году трехсотую годовщину основания Петром I российского флота отмечали раза четыре. По крайней мере, бардов из "32-го Августа" в течение года именно столько раз приглашали на мероприятия, посвященные данному событию. Откуда пошла столь общая любовь морских волков к "32-му", установить уже сложно. Тем более, если учесть, что у ассоциантов песен о море -- раз -- и обчелся... Но факт остается фактом.

Вот так однажды Белый и Карпов попали на радио "Надежда". Передача посвящалась все той же годовщине российского флота. Перед началом записи ведущая радостно попросила бардов петь песни о парусах, кораблях и лазурных волнах. Карпов тут же вскочил и засобирался к выходу, отмахиваясь от остальных со словами оправдания, что нет у него ни единой песни о воде вообще. А если где какая жидкость и поминается, то и та пивом зовется...

-- Ну, а о России есть какая-нибудь песня? -- в отчаянии спросила ведущая. -- Или что-то такое, в народном стиле?..

Карпов остановился и задумался. После недолгого вспоминательного процесса было решено, что будет он исполнять "Сказ". Песня эта представляет собой что-то вроде ярмарочного зазывания скомороха. Ну, там: "Хлеба-соли вашему доброму городу / меду-пива на мои усы да бороду", и все в таком духе.

В результате чудовищной ошибки при монтаже запись пошла в эфир в следующем виде. Ведущая:

-- ...Ну а теперь, давайте, наконец-то, послушаем настоящую морскую песню!.. Песню о морских просторах и об отважных моряках... Саша, Вам слово!..

И тут, неожиданно для всех примкнувших к радиоприемникам слушателей, на всю страну раздается скоморошья песня 0'Карпова.

Отсмеявшись, Игорь Белый написал песню, которая подходила бы и ко Дню моряка, и ко Дню милиции, и ко Дню ВВС. Это, разумеется, была песня о барже...

История лошади.

Рассказывает Игорь Грызлов (Москва).

В конце 60-х годов один знакомый Юлия Кима, психиатр по профессии, предложил ему необычную экскурсию -- в психиатрическую лечебницу. Ким счел, что такой опыт может быть полезен ему в самых разных отношениях, и согласился. Его Вергилий показал ему впечатляющую коллекцию душевных недугов -- олигофренов, каталептиков, жертв алкогольных психозов...

Последним в программе оказался некий Кузьмич -- благообразный бодрый старичок, лет тридцать проработавший председателем колхоза. Провожатый Юлия Черсаныча задал ему множество вопросов: какое на дворе время года, как называется этот город, кто сейчас президентом в Америке и т. д. На все вопросы Кузьмич отвечал совершенно правильно, уверенно, осмысленно, с интонациями нормального человека.

В какой-то момент Киму показалось, что то ли это он сам сошел с ума, то ли прямо на его глазах его приятель участвует в страшном преступлении -насильственном помещении в сумасшедший дом заведомо здорового человека. Но тут "экскурсовод", видимо, убедившись, что произвел на гостя нужное впечатление, вдруг сказал:

-- Ладно, Кузьмич, последний вопрос: лошадь-то где?

-- Лошадь-то? -- спокойно и обреченно произнес пациент. -- За углом, где ж еще... Сейчас Пахомыч приведет.

Прошло почти 20 лет, прежде чем полученные в тот день впечатления отлились в песню "Лошадь за углом".

...А так все верно!

Рассказывает Юлий Ким:

-- Натан Эйдельман (историк -- прим. сост.) прослушал мою песню "Бомбардиры" из цикла "песен 1812 года":

-- Хорошо, очень хорошо. Только вот... Ну это, конечно, неважно, ты ничего не меняй, просто дело в том, что в 1812 году в русской армии чина генерал-аншефа уже не было. Но ты пой, как поешь. Только вот еще... Ну это уж совсем мелочь, но правильнее произносить не "гренад?р", как у тебя, а "гренадер". Но это ерунда, не обращай внимания. Только вот...

И таких "только вот" он мне наговорил столько, что я потом, наверно, около года эту песню не пел. Но после каждого он повторял:

-- Но это неважно, ты пой. Пой и ничего не меняй!

Стандарт на вдохновение.

Рассказывает Берг.

-- Году в 77-м одну заслуженную деятельницу КСП занесло из ее родной "северной столицы" в обыкновенную, в частности, в квартиру ныне известного, а тогда еще не очень, барда -- единственного, кто в определенном смысле поплыл против "течения": почти все провинциальные знаменитости рано или поздно мигрировали в Москву, он же, наоборот, в провинцию. Но это случилось лет на десять позднее. А в то время, попав в его живописную комнату, все стены которой утопали в рисунках и фотографиях детей, она растрогалась и сочинила экспромт. Естественно, он посвящался хозяину жилплощади и был торжественно приколот булавкой на стену над его кроватью.

Гостья вообще славилась в народе как большая мастерица писать экспромты и через год-полтора, вторично оказавшись в этой же квартире, не удержалась от нового всплеска творчества. Зафиксированный, как и в прошлый раз, рукою автора результат был подколот туда же, где висело предыдущее посвящение.

Я держал в руках эти листочки. Они не отличались не только почерком, но и текстом.

Видимо, действительно существует то, что мы называем законами творчества, именно законами: при повторении эксперимента в тех же условиях неизбежно получается такой же результат!

Профессионализм в законе.

Вспоминает Вера Романова:

-- Сергей Никитин как-то рассказывал, как ему позвонила Жанна Бичевская, которая в то время тоже исполняла их с Берковским песню "Под музыку Вивальди", да и говорит:

-- Вы, наверное, перепутали: почему-то сначала припев, потом два куплета, потом опять припев... А нужно: запев -- припев, запев -- припев.

Никитин пытается ей объяснить, что нет, мол, не перепутали, а именно так и задумано. На что Бичевская с глубоким чувством собственного достоинства заявляет:

-- Молодой человек! Не дай вам бог, конечно, сделаться профессионалом, но я-то -- профессионал и знаю законы сцены. Всегда должно быть: запев -припев, запев -- припев!

ВЕЛИКАЯ СИЛА ИСКУССТВА

Лирика по тревоге.

Рассказывает Александр Городницкий:

-- Поздней метельной ночью мы почему-то решили зайти "на огонек" в дежурное помещение начальника туруханского аэропорта. Сам аэропорт представлял собой обычную грунтовую взлетно-посадочную полосу, быстро раскисавшую под любым дождем, а здание аэропорта было потемневшей и покосившейся на мерзлотной почве от времени избой. Начальник же аэропорта, судя по рассказам, был человеком далеко не заурядным. Мне уже довелось вскользь познакомиться с ним предыдущей весной в мае, когда, приходя к нему, я безуспешно выспрашивал у него вертолет для заброски на весновку, а он неизменно выставлял меня вон, точно указывая, куда именно я должен пойти. Меня еще тогда поразил его неизменно хмурый и похмельный вид, и я поинтересовался причинами такой постоянной мрачности. Причины, как выяснилось из рассказов, были серьезные.

Всего лишь год назад этот неприветливый и обрюзгший человек был майором военной авиации, пилотом первого класса, и командовал где-то под Москвой эскадрильей тяжелых реактивных бомбардировщиков. Примерно через месяц ему должны были присвоить очередное воинское звание подполковника и назначить начальником штаба полка. Был он высок ростом, статен и широкоплеч, и очень гордился личным сходством с "великим летчиком нашей эпохи" Валерием Павловичем Чкаловым. Именно это сходство его и подвело...