Владимир Ланцберг - И петь нам, и весело петь ! (КСПшные анекдоты от Берга) Страница 21

...Всем известна нашумевшая в свое время, еще до войны, история, как Чкалов на пари со своими друзьями-летчиками пролетел на самолете под главным пролетом Троицкого моста над Невой в Ленинграде... Герой нашего рассказа, всерьез относясь к своему сходству с великим летчиком, решил во что бы то ни стало повторить чкаловcкий подвиг. А поскольку больших мостов через реки в Подмосковье не оказалось, то он на пари с такими же асами посадил свой тяжелый современный реактивный командирский бомбардировщик на Можайское шоссе, и посадил, как утверждают очевидцы, классно.

Не успел он принять поздравления и почать бутылку из трех ящиков выигранного им на пари коньяка, как дело о нем уже было передано командованию ВВС. К тому же еще совершенно некстати выяснилось, что по Можайскому шоссе пролегает трасса личных автомашин особо ответственных товарищей. В итоге недолгого, но сурового разбирательства бывший командир эскадрильи был от командования отстранен, из майоров разжалован и из военной авиации навсегда уволен. Для исправления он послан был в Туруханск в Полярную авиацию, командовать аэродромом без права полетов. Потому-то и пребывал в перманентно хмуром состоянии.

Услышанная романтическая история только укрепила в нас желание немедленно пообщаться с начальником аэропорта, и мы, несмотря на поздний час, осторожно постучались к нему. В его полупустом кабинете, на огромном деревянном рубленом столе, за которым он сидел, подперев щеку кулаком, стоял селектор, соединявший его с аэродромными службами, пара телефонов и небольшой дюралевый бачок с так называемым "антиобледенителем". "Антиобледенителем" называется специальная жидкость, которая разбрызгивается на плоскости летящего самолета в северных широтах, чтобы они при полете в облаках и тумане не покрывались льдом и самолет не падал. Говорят, что в последние годы, благодаря успехам отечественной (а может быть, зарубежной) химии, для летчиков изобрели что-то такое, что можно только лить на плоскости, но в то отсталое время это был чистый спирт-ректификат.

Посидев с хозяином, встретившим нас с неожиданным радушием, минут двадцать, я решился показать ему свою песню про полярных летчиков, не сказав, конечно, что это моя, во избежание неожиданных последствий (я уже говорил, что он был человеком невычисляемым). Когда, немного пригубив антиобледенителя, я эту песню спел, он действительно совершил поступок довольно неожиданный. Включив селектор, он объявил по аэродрому боевую тревогу, и когда минут через пятнадцать в кабинет набились испуганные и полуодетые люди, он нетвердым голосом приказал:

-- Немедленно проснуться, отложить все дела и начать хором разучивать новую песню.

На следующий день его сняли и с этой должности. В бумаге, посланной по его персональному делу в Главное управление Полярной авиации, значилось, что он, "грубо используя служебное положение, пытался принудить во внеслужебное время сотрудников и сотрудниц (подчеркнуто особо) разучивать нецензурную песню неизвестного содержания".

Понесенное им вторичное наказание не было, видимо, слишком долгим, уже через пару лет выяснилось, что он снова стал летчиком, на этот раз уже в системе Полярной авиации. А поскольку летчик он был действительно классный, то дела его довольно скоро пошли в гору. К середине шестидесятых он уже стал начальником крупного авиапредприятия на Северо-востоке, был награжден орденами и впоследствии с почетом ушел на пенсию.

А песня осталась на Крайнем Севере как безымянная.

Когда деньги "не играют рояли".

Рассказывает Николай Адаменко (Харьков), хотя Дмитрий Бикчентаев (Казань) утверждает, что это -- чистейший "фольклор".

-- Дело было во второй половине 80-х, когда Андрей Козловский еще работал сварщиком "на северах" и "на материке" появлялся с карманами, оттопыривавшимися от обилия билетов Госбанка СССР.

И вот он сидит в компании своих казанских друзей в не очень меблированной квартире какой-то общей знакомой. Сидят, "квасят". В какой-то момент горючее заканчивается, а энтузиазм еще нет, и Андрей как наиболее кредитоспособный участник события вызывается пополнить запасы. Исчезает он надолго.

Когда оставшиеся уже почти свыкаются с мыслью, что его планы на остаток дня изменились круто и окончательно, на лестнице возникает какой-то шум, возня, звучат грубые мужские голоса и раздается звонок в дверь. Хозяйка открывает, и незнакомые мужики под руководством Андрея вкатывают не очень старое пианино.

-- Вот, -- говорит Андрюша, -- зашел по ошибке в комиссионку, увидел эту штуку и понял, чего нам недоставало.

Ну, добавили, помузицировали, стали расходиться. Уходит и Андрей. Хозяйка:

-- А пианино?

-- Так ведь, может, не в последний раз...

Удалось навести справку по данному эпизоду у самого Козловского.

-- Не было этого в Казани. В Вологде было. Это пианино рублей двести стоило всего-то.

-- А что ты сказал, уходя?

-- Не помню: пьянка же была!

Лекарство для души, и не только.

Рассказывает Александр Иванов.

Концерт в Москве. Саша поет и вдруг замечает, что один зритель время от времени что-то записывает в записной книжке. Кто он и что пишет? Вроде бы не гэбэшник -- времена уже не те. Тогда кто?

В перерыве этот человек подходит к Саше и говорит, мол, знаете, Ваши песни обладают зарядом энергии, способным производить целенаправленное лечащее воздействие на человеческий организм. Я вот тут отметил: эта песня -- "от головы", эта -- "от сердца", эта -- "от почек"...

Тут сидящий поблизости известный визборовед Р.А.Шипов тихонько шепчет Иванову:

-- Спроси его, а нет ли у тебя чего от геморроя?

Рассказывает Елена Настасий:

-- Волгоград 1995 г. Едем на "посиделки" после концерта Мищуков.

-- Вадик, очень уж я люблю Ваши песни. Особенно одну. Я ее мужу частенько напевала, когда мы, случалось, поссоримся. Такая бракоукрепляющая песня!

Вадим переглядывается с Валерой:

-- Что-то не припомню у нас таких.

-- Ребята, ну как же?

"До свиданья, до свиданья, ничего не обещай.

До свиданья, до свиданья -- это все жене прощай!"...

(В авторском варианте -- "это все же не "прощай".)

Кимельфельд и нимфы.

Кто-то рассказал.

Дело было в Киеве в середине 70-х годов.

Сидят на бульваре на лавочке трое -- Дима Кимельфельд и две живописные особы альтернативного полу. Поодаль маячит и, судя по всему, мается четвертый -- страж порядка. Мается оттого, что не может разрешить проблему: если мужик, сидящий на лавочке (а это, как вы поняли, Кимельфельд) пьян, причем до безобразия, то почему трезвым девочкам так хорошо с ним и весело? А если он тверез, то почему так похож на пьяного?

Ну, почему похож, вы тоже догадались -- по причине незаурядного артистического дарования. Но всему прекрасному рано или поздно приходит конец, и по изменениям в оттенках поведения мента Дима понял, что тот уже почти решился на исполнение служебного долга, и с шуткой пора завязывать. Концовку Дима придумал весьма изящную -- разыграть пантомиму с воображаемыми стаканом и бутылкой водки.

А позади скамейки рос пирамидальный тополь с низко расположенными ветвями. И Дима со словами "Вот сейчас я возьму стакан..." засовывает в листву руку и... достает пыльный граненый стакан, о существовании которого он, естественно, не подозревал.

Туши свет!

Рассказывает Евгения Кузнецова (Хайфа).

11 декабря 1998 года после концерта пошли гулять в ресторан. Дело было в Хайфе. Там были Юрий Кукин, Евгений Гангаев (президент хайфского КСП) и еще несколько человек. Сидели, пили, слушали негра, который под минусовку пел джаз.

Через некоторое время Женя Гангаев начал громко на весь ресторан петь "Гостиницу". Кукина это стало очень сильно раздражать.

-- Женя, перестань!

Ноль эмоций. Пение продолжается.

-- Женя, я прошу, перестань! Я не знаю, что я сейчас сделаю. Я сейчас свет тут везде выключу!

Моментально в ресторане гаснет свет, затихает фонограмма и негр застывает с микрофоном в руке. Гангаев тоже замолкает.

-- Ладно, Юра, включай свет, я больше не буду.

Кукин щелкает пальцами, и через несколько секунд свет зажигается, включается фонограмма, и негр продолжает с того же места.

Эту историю Кукин рассказывал 15 декабря на концерте в Тель-Авиве. Сам он ее тогда назвал "История про то, как я негра выключал".

Что и было сделано.

Грустный случай. Рассказал кто-то из екатеринбуржцев.

На фестивале "Ильмены-94" Петр Старцев спел песню, в которой были слова: "Успокой скорей поэта, озеро Ильмень!"

А на следующий день спасслужбы стояли на ушах: кто-то утоп.

Правда, не из участников фестиваля, а из соседней турбазы или чего-то вроде этого. А на фестивале искали снарягу для спасработ и желающих в них поучаствовать.

Но все равно. А вдруг он был поэтом?

Такие дела.

От любви до ненависти...

По случаю очередного национального траура руководство "Радио России" велит Татьяне Визбор срочно заменить фоновую музыку в своей программе. Татьяна вспоминает, у кого есть много грустной инструментальной музыки и командует Борису Гордону: